Малуша. Пламя северных вод
Шрифт:
Ели они в молчании. Закончив, Князь-Медведь положил ложку на стол и кивнул:
– Хорошая каша.
У Малуши отлегло от сердца. Она положила в кашу немножко соли, но сомневалась, следовало ли это делать: Князь-Медведь ведь не разрешал ей брать соль. В Нави не едят соленого, всякий знает, что жервтенную пищу не солят. Но раз соль у него есть, значит, нужна для чего-то?
– Прибери тут, – Князь-Медведь поднялся. – К ужину вернусь.
Он снова оделся, накинул шкуру с личиной, потом погремел чем-то в сенях и ушел, нагруженный бобровыми ловушками. Малуша перемыла ложки, вытерла стол, обмахнула лавки. Нашла у печи забытый горшок и оттерла его пучком сена. Как ни мала и бедна, по сравнению с привычным ей
Делать больше было нечего, и Малуша уселась на лежанку. Обнаружила, что ждет возвращения хозяина почти с нетерпением. Вчерашний страх уступил место жгучему любопытству. Может, он разговорится наконец? Расскажет ей что-нибудь о себе? Если она останется с ним жить, не могут же они всю жизнь провести в молчании!
Лес вокруг лежал бездной тишины, и казалось, нет ему конца и краю. И нигде ничего больше нет, кроме этой избушки, стены чащи вокруг да звезд на небе. А Киев, Плесков, Смолянск, виденный по пути, множество людей, населяющих белый свет, отсюда казались сном.
Когда у двери снаружи послышалось движение и шорох, Малушу облило дрожью: а вдруг это… что-нибудь жуткое? Засов-то она не накинула! Но это был Князь-Медведь – он вошел, неся в теплую душноватую избушку холодный запах ельника и снега. На шкуре белела снеговая крупа. Ловушек с ним не было – поставил на каких-то ему одному известных речных либо озерных ловищах. Бросил взгляд на пылающие угли в устье печи, на прикрытый горшок возле него, на две ложки посреди стола и полкаравая хлеба в ветошке. Он не сказал ни слова, и лица его Малуша под личиной не видела, но почему-то ей показалось, что все это ему нравится. Сняв шкуру, он расправил ее на ларе, чтобы подсохла, и, не поворачиваясь к Малуше лицом, прошел к лохани. Снял кожух, повесил на колышек, стянул рубаху и, стоя к Малуше спиной, стал умываться.
Малуша не сводила глаз в его спины, хотя и предполагала, что лесная жизнь развила в нем способность спиной чувствовать взгляды. Но зрелище это ей очень нравилось. Широкие плечи, стан, сужающийся к поясу, крепкие округлые мышцы на руках… Ей показалось, что на спине у него несколько старых шрамов, но в полутьме было трудно разглядеть. Спина у него была красивая, и от вида ее Малуша почувствовала волнение. Только сейчас она осознала, что вот уже сутки живет в этой избушке с мужчиной в расцвете лет. И что другие девы попадали в эту избушку ради известной цели, нужной для удачного замужества… Уж этот наделит их способностью рожать сыновей, «здоровых, как медведей», кто бы сомневался!
Но тут Князь-Медведь снова оделся, закрыл лицо малой кожаной личиной и повернулся к ней. Малуша к этому времени уже сидела, чинно сложив руки и задумчиво глядя в печь…
– Давай, расскажи, что там дальше было, – велел Князь-Медведь, когда она во второй раз за этот день вымыла две ложки и горшок после еды. Голос его звучал легче, чем вчера, как будто ее присутствие уже не казалось ему
– С кем было?
Весь день думая о том, что будет дальше с ней самой, Малуша и забыла, что вчера начала рассказывать о неудачном замужестве Сигне, дочери Вёльсунга.
– Ну, с князем тем, который дочку замуж выдал, а тот подлец зять его со всей дружиной перебил еще у лодок.
– А, Сиггейр! Когда убит был князь Вёльсунг, в живых оставались только десять его сыновей, а у Сиггейра еще была против них рать огромная, – начала Малуша. – И вот взяли их в плен и повязали крепко…
Она рассказывала, как десятерых пленников оставили связанными в лесу, как страшная старая волчица приходила каждый день и съедала одного из них, пока Сигне не сумела хитростью избавить Сигмунда, любимого своего брата, от волчицы и освободить. Как он начал жить в лесу. Как Сигне по очереди присылала к нему двоих своих сыновей от Сиггейра, но оба они оказались слабаками и трусами, – все в своего подлого родителя, – и она сама приказывала Сигмунду убить их.
Князь-Медведь слушал без единого звука и даже почти не шевелился, глядя в устье печи. Малуша, сидя по-вчерашнему на лежанке, едва различала его в полутьме, но была уверена, что он слушает, полностью поглощенный ее рассказом. С тем древним Сигмундом у него было много общего…
– Однажды пришла к Сигне вещая женщина, мудрая колдунья. Она умела менять людям обличья. Сигне ее попросила, чтобы они поменялись обличьями между собой, и так они и сделали. Колдунья осталась жить вместо нее с Сиггейром, и он не заметил, что вместо жены у него другая женщина. А Сигне пошла в лес, к избушке, где жил Сигмунд, и сказала ему, мол, в лесу заплутала, позволь мне переночевать у тебя…
Дойдя до этого места, Малуша вдруг смутилась: все было почти как у них вчера. Но Князь-Медведь еще не знал, что будет дальше, а она знала…
– Принял ее Князь-Ме… о, ну, Сигмунд, я хотела сказать. Сели они за стол, и он подумал, что это очень красивая и ладная женщина… – Малуша невольно понизила голос, как будто ей приходилось хвалить саму себя. – И пока они ели, он все на нее смотрел. А потом он сказал, что хотел бы, чтобы у них была одна постель на эту ночь, если она согласна. И она согласилась, и провела она у него в доме три ночи, и все между ними было так же. Потом Сигне вернулась к себе домой и опять поменялась с колдуньей обличьями. А потом у нее родился сын. Был он больше любого младенца, крепкий и сильный. Это потому что он был всей своей кровью из рода Вёльсунга, по отцу и по матери, и превосходил всех людей…
Малуша запнулась, вдруг подумав о своем ребенке. Они со Святославом были не так близки по родству, как те брат и сестра. Ее бабка, Мальфрид, по которой Малуша получила имя, приходилась родной сестрой Ингвару, Святославову отцу. То есть она Святославу двоюродная племянница. Будь каждый из них на одно поколение младше, брак между ними был бы допустим. Но этот позор содержит в себе и преимущество: ребенок от их связи будет и по отцу, и по матери происходить из рода Олегова.
Князь-Медведь поднял голову и взглянул на нее сквозь прорези, словно спрашивая: что ты замолчала?
– А что если она знала? – медленно выговорила Малуша, обращаясь не столько к нему, сколько к своим мыслям.
– Да уж конечно, знала, – уверенно ответил Князь-Медведь. – Она ж поняла, что от того змея поползучего, мужа ее, доброго приплоду не будет. Вот и сделала, чтобы от доброго семени сына принести.
– Я про Эльгу. Она тоже знала, что от меня и… И такой сын будет сильнее, чем те двое… В нем кровь Олегова будет густа, как вино, а у тех двоих, сынков Прияны и вуйки моей Горяны, жидка, как вода. Но они – от вольных матерей, водимых жен… Они старшие. Она боится за них. Потому и хотела меня с белого света сжить. Чтобы у меня не родился такой сын, что тех двух во всем превзойдет.