Мальвина
Шрифт:
И дальше вверх по лестнице, мы не идем — мы катимся вверх взъерошенным клубком, нарушая все законы физики. Где-то остается мой свитер, летят через перила шорты, кроссовки разлетаются по разным углам, и вот она я — в одном кружеве, развратнее которого и придумать нельзя. И еще носки, будь они неладны: простые белые носки чуть выше косточки, с пчелами. Ени зачем-то придумала их на меня одеть.
Влад пинком открывает дверь в комнату, а потом бедром закрывает, широким шагом к постели — и кладет меня, будто драгоценную ношу. Совершенно недопустимо, что я перед ним
— Застежка где-то… впереди, — сглатываю я, когда Влад сажает меня на край постели, а сам, стоя на коленях, гладит по ребрам вверх, задевая пальцами кружевную резинку лифчика.
— Блядство, — ругается Влад, потому что ни с первой, ни со второй попытки не находит злополучные крючки.
И от нетерпения кладет пальцы мне на грудь, безошибочно угадывая твердые — такие болезненно тугие! — комки сосков. В один цепляется зубами прямо сквозь ткань, другой растирает подушечкой большого пальца. Ткань тут же намокает под его языком, и я, кажется, тоже, потому что издаю такой стон, что теперь все звезды на небе знают, кто сегодня перестанет быть «заброшенной пещерой».
— Прости, Мальвина, но эта тряпочка сама напросилась. — И прежде, чем я понимаю, о чем он, берется за кружева — и запросто разрывает.
Холодный воздух обжигает кожу, будто я с размаху падаю в тропический океан. Стыд струится по венам, вынуждая прикрыться, но Влад толкает меня на спину и фиксирует запястья у меня над головой. Опирается только на локти, жадно разглядывая мои молящие о его ласке соски.
— Какая ты красивая, Маааашка, — тянет, будто издевается. — Я сейчас кончу к чертям.
Что-то во мне обрывается, заставляет забыть о стыде. Потому что, когда смотрят вот так, будто нет в мире ничего более желанного, не хочется играть в прятки.
— Поцелуй, пожалуйста, — молюсь я, выгибая спину мостиком почти до отрыва от кровати.
И он так пылко откликается, так жадно втягивает в рот мой болезненный сосок, что я снова кричу, на этот раз уже до боли терзая зубами собственные губы. Колочу пятками по его бедрам, стягивая джинсы ниже по ногам.
— Машка, Машка… — Его голос погружает меня в какой-то полу гипнотический транс. Его язык, который лижет самый кончик тугого комка, посылая под кожу миллион крошечных иголок. — Я не могу, правда… Просто дурею. Раздвинь ножки… Еще, вот так…
Он падает на бок, тянет меня ближе, забрасывая ногу себе на сгиб локтя. Пальцы бесстыже гуляют по внутренней стороне бедра, тянут вверх, царапая чувствительную кожу у самой кромки уже таких влажных кружев. Мне стыдно, что я вдруг такая мокрая, но судя по тому, как вздрагивает Влад, мое тело реагирует правильно. Он снова находит мои губы, гася в нашем общем желании свои стоны, когда разорванная тряпочка летит в неизвестном направлении. И пальцы поглаживают меня там, где не трогал никто и никогда, где даже я сама не осмеливаюсь…
— Ох, Маааша, — хрипло, на выдохе, потирая меня между ног, отчего по позвоночнику течет чистая нирвана. —
— Еще, пожалуйста, — почти вымаливаю я, потому что всего пары осторожных кругов достаточно, чтобы завести меня до состояния затянутой пружины. Хочется взорваться так сильно, чтобы осколками разнесло все, ту реальность, где я думала, что смогу вот так просто уйти от этого мужчины.
— Давай, Мальвина, давай… — стегает словами, осторожно погружая в меня палец, забирая влагу, чтобы растереть по тугому удовольствию. — Точно взорвусь с тобой.
И я словно с разбега, на всем ходу, прыгаю в пропасть. На удачу, не зная, упаду или взлечу. Влад прикусывает мою губу и зажимает плоть между указательным и средним пальцем, трет, будто бархатными тисками — и я выныриваю из пропасти на фонтане из мириад комет.
Такие сладкие судороги, что сводит дыхание, и хочется качаться по постели, сжимаясь и разжимаясь, подставляя всю себя под каждый беспощадный удар.
Я знала, что секс — это офигенно круто, но никогда не думала, что стану зависимой от первой же дозы.
Влад очень бережно укладывает меня на подушку, обворачивается вокруг, такой сумасшедшее большой, сильный и теплый. И пахнет он так, что хочется уткнуться носом ему под подмышку и дышать-дышать, пока он не проникнет мне под кожу. И я сейчас совсем не о коктейле из капельки ладана и дубового мха, который уже успел стать моим личным ароматическим наркотиком. Он пахнет как мой мужчина. Вот так запросто, сама не знаю, как и почему, но из парня, от которого я еще вчера хотела отвязаться, превратился в человека, который словно идеально мой. Как будто кто-то вытряхнул из моей головы гламурный мусор и девичьи представления о том, каким должен быть идеальный мужчина, дал Влада и сказал: вот, теперь ты — его жена.
И от этой мыли так легко и хорошо, что я охотно ударяю пятерней по пушистой лапе своей лисы.
— Потрясающе сексуальны носки, — говорит Влад, приподнимаясь, чтобы укрыть нас одеялом.
В доме тепло, поэтому он набрасывает его только на бедра, и я без стеснения шевелю пятками. Только что стеснялась их совсем не сексуального вида, а теперь кажется, что без них я была бы пресной и скучной. И как-то так получается, что нога сама тянется вверх, укладывается Владу на колени, и я лениво потираю пяткой его икру. Влад выдыхает, обхватывает мою коленку пятерней и большим пальцем растирает кожу. Любит он вот так делать: найдет какой-то интересный ему кусочек меня — и давай тереть. И ведь что самое странное — не хочется его одернуть.
— Чем тебе не нравятся носки? — совершенно разомлевшим голосом ворчу я.
Почему так клонит в сон? Только что хотелось повторить все эти безобразия и, наконец, пустить «воина в пещеру», а сейчас хоть спички в глаза вставляй — слипаются, хоть ты тресни.
— Мне очень нравятся твои носки, солнышко мое, но категорически не нравится, что ты так энергично зеваешь.
Я что-то мычу в ответ, удобнее, как кошка, устраиваюсь у него на плече, и тяну руки Влада на себя, еще дальше, чтобы обнял не просто мое тело, но и душу.