Малыш 44
Шрифт:
Но нынешнее его задание было совершенно другим. Приказ установить слежку пришел с самого верха. Дело приняло официальный характер, речь шла о государственной безопасности. На карту был поставлен уже не их брак, а их жизни. Лев не сомневался в том, что имя Раисы в предсмертное признание Анатолия Бродского вставил Василий. Тот факт, что другой оперативник подделал признание осужденного, ничего не доказывал: это было сделано или специально, с согласия руководства, или же Василий провернул эту операцию, что называется, «на голубом глазу», причем подсунул упоминание о Раисе еще в протоколы первых допросов Бродского, что для него не составило особого труда. Лев во всем винил себя. Взяв больничный, он предоставил Василию такую возможность, о которой тот мог только мечтать. И Лев попал в ловушку. Он не мог заявить, что признание было ложным: оно обрело статус официального документа, столь же подлинного и достоверного, как и прочие признательные показания. Единственное, что ему оставалось, — заявить о том, что он не верит в виновность
На другой стороне улицы из ворот школы вывалилась ватага ребятишек и ручейками потекла в разные стороны. Какая-то маленькая девочка перебежала через дорогу, направляясь прямо к дому, где притаился Лев, и вошла в фойе. Здесь было темно, и, когда под ногами у нее захрустели осколки разбитой лампочки, она остановилась, явно решая, стоит ли заговорить или промолчать. Лев повернулся, чтобы посмотреть на нее. Черные волосы девочки были схвачены на затылке красной ленточкой. На вид ей было лет семь, не больше. Щечки ее порозовели от холода. Вдруг она сорвалась с места и побежала, и ее маленькие каблучки звонко зацокали по ступеням лестницы, унося ее подальше от незнакомого дяди и поближе к дому, где, как она наивно полагала, будет в безопасности.
Лев подошел к стеклянной двери, глядя, как из здания выбегают последние ученики. Он знал, что сегодня внеклассных занятий у Раисы не было и что она скоро уйдет из школы. Ага, вот и она, остановилась у входа с коллегой-мужчиной. У него была аккуратная седая бородка и очки в круглой оправе. Лев невольно отметил, что его никак нельзя было назвать непривлекательным. Мужчина выглядел образованным, воспитанным и утонченным, с умными глазами и портфелем под мышкой, раздувшимся от книг. Должно быть, это и есть Иван, учитель русского языка и литературы: Раиса упоминала о нем. На первый взгляд он выглядел лет на десять старше Льва.
Льву очень хотелось, чтобы они распрощались прямо у ворот школы, но они вместе зашагали прочь, беседуя о чем-то своем. Он подождал, пока они не отойдут подальше. Они были явно хорошо знакомы, потому что Раиса весело рассмеялась какой-то шутке, а Иван выглядел чрезвычайно довольным. А он, Лев, мог заставить ее смеяться? Очень редко. Он ничуть не возражал против того, чтобы смеялись над ним самим, когда он вел себя глупо или неуклюже. В этом смысле он обладал достаточным чувством юмора, но анекдотов и веселых историй не рассказывал. В отличие от Раисы. Она была веселой и шаловливой, игривой и остроумной. С самой первой их встречи, с того мгновения, как она обманом убедила его, что ее зовут Лена, он никогда не сомневался в том, что она умнее его. Учитывая риск, с которым была сопряжена интеллектуальная сообразительность, он никогда не ревновал ее — до сих пор, пока не увидел в обществе другого мужчины.
От долгого стояния на одном месте у Льва замерзли ноги. Он был рад уже хотя бы тому, что можно идти за своей женой и ее спутником на расстоянии примерно пятидесяти метров. В слабом оранжевом свете уличных фонарей следить за ними было нетрудно — прохожих здесь почти не было. Но все изменилось, когда они свернули на Автозаводскую, главную улицу, по имени которой была названа и станция метро, к которой они почти наверняка и направлялись. На тротуарах выстроились длинные очереди, тянущиеся к дверям продуктовых магазинов. Льву все труднее становилось не выпускать из виду жену, и ее неброский наряд отнюдь не облегчал ему задачу. У него не оставалось другого выхода, кроме как сократить разделявшее их расстояние, ускорив шаг. Теперь он шел меньше чем в двадцати метрах позади них. Появилась реальная опасность того, что, обернувшись, она увидит его. Раиса и Иван вошли на станцию метро «Автозаводская», и он потерял их из виду. Лев бросился вперед, лавируя между пешеходами. В такой толпе он легко мог упустить ее. В конце концов, как неоднократно хвастливо отмечала «Правда», это было самое лучшее и оживленное метро в мире.
Добравшись до входа на станцию, он спустился по каменным ступеням в вестибюль — роскошно оформленное сводчатое помещение, похожее на приемную палату какого-нибудь посольства, с мраморными колоннами кремового цвета и полированными перилами красного дерева, залитое ярким светом из плафонов дымчатого стекла. Наступил час пик, и на станции яблоку негде было упасть. Тысячи людей в длинных пальто и шарфах выстроились в очередях перед турникетами. Расталкивая встречных, Лев вновь поднялся по ступеням и принялся высматривать жену поверх голов.
Он добрался до турникета как раз вовремя, чтобы увидеть, как его жена исчезает из виду. Он прошел через него и устремился к эскалатору, заняв первое же свободное место. Перед ним на уходящей вниз механической лестнице с деревянными ступенями колыхалось море зимних шапок и шляп. В надежде разглядеть хоть что-нибудь он подался вправо. Раиса стояла примерно на пятнадцать ступенек ниже. Чтобы иметь возможность разговаривать с Иваном, который остановился на ступеньку выше и позади нее, она развернулась и смотрела вверх. Лев попал в поле ее зрения. Он тут же нырнул за спину мужчины перед собой и, только доехав почти до самого низа, рискнул выглянуть снова. Проход разделялся на два туннеля, к поездам, идущим на север и на юг. Оба были битком набиты пассажирами, медленно продвигающимися к платформам, чтобы успеть на следующую электричку. Лев снова потерял жену из виду.
Если Раиса собиралась домой, она должна была проехать три остановки на север по Замоскворецкой линии и выйти на «Театральной», чтобы сделать пересадку. Ему оставалось только надеяться, что он не ошибается, и Лев протиснулся на платформу, глядя по сторонам, всматриваясь в напряженные лица справа и слева — все они были обращены в одну сторону в ожидании поезда. Он дошел уже до середины платформы, но Раисы по-прежнему нигде не было видно. Может, она села на поезд, идущий в другую сторону? Внезапно какой-то мужчина перед ним шагнул вбок, и Лев увидел портфель Ивана. Раиса обнаружилась рядом с ним; они стояли у самого края платформы. Лев был так близко, что, протяни он руку, мог коснуться ее щеки. Стоит ей чуть-чуть повернуть голову — и они встретятся взглядами. Она почти наверняка могла заметить его краешком глаза и если до сих пор не увидела его, то только потому, что не ожидала увидеть. А спрятаться ему было негде. Лев принялся протискиваться дальше, ожидая, что она вот-вот его окликнет. Он не сумеет сделать вид, что оказался здесь случайно. Раиса сразу же поймет, что он лжет и что он специально преследовал ее. Он отсчитал двадцать шагов и остановился у края платформы, глядя на мозаику перед собой. По его лицу ручьями струился пот. Он не осмеливался вытереть его и взглянуть в ее сторону из боязни, что она его увидит. Лев попытался сосредоточиться на мозаике, демонстрирующей военную мощь Страны Советов, — на ней был изображен танк с поднятым вверх стволом, по бокам которого стояли тяжелые артиллерийские орудия, а на броне размахивали автоматами советские солдаты. Очень медленно он повернул голову. Раиса разговаривала с Иваном. Она не видела его. Из туннеля платформу обдало порывом теплого воздуха. Приближалась электричка.
Когда все головы повернулись в ее сторону, Лев вдруг заметил какого-то мужчину, который глядел прямо на него, не обращая внимания на поезд. Он лишь скользнул взглядом по Льву, и глаза их встретились на какую-то долю секунды. Мужчине на вид было лет тридцать. Лев никогда не встречался с ним раньше, но мгновенно понял, что это — его коллега-чекист. На платформе находился еще один оперативник госбезопасности.
Толпа подалась к дверям поезда. Агент исчез. Двери открылись. Лев не пошевелился; он стоял, отвернувшись от электрички, по-прежнему глядя туда, где только что были эти холодные глаза убийцы-профессионала. И только когда его стали толкать пассажиры, выходящие из поезда, он пришел в себя и сел в вагон, соседний с тем, в который вошла Раиса. Кем был этот оперативник? Почему они отправили еще одного агента следить за его женой? Или ему уже не доверяют? Ну разумеется, не доверяют. Но он никак не ожидал, что они решатся на такие крайние меры. Он протиснулся к окну, из которого виден был соседний вагон, и увидел руку Раисы: она держалась за поручень. Второго оперативника нигде не было видно. Двери вот-вот должны были закрыться.
Агент вошел в тот же самый вагон, что и Лев, миновав его с деланным безразличием и остановившись в нескольких метрах поодаль. Он был ловок и опытен, сохранял спокойствие, и, если бы не тот краткий обмен взглядами, Лев мог бы и не заметить его. Но оперативник следил не за Раисой. Его приставили наблюдать за Львом.
Он должен был сразу догадаться, что ему не дадут возможности одному провести эту операцию. Существовала вероятность того, что он перешел на сторону врага. Они могли заподозрить, что он работает вместе с Раисой, если она шпионка. Начальство хотело убедиться в том, что он выполнит свою работу должным образом. Все, о чем он доложит, будет перепроверено с помощью второго оперативника. Поэтому сейчас ему было жизненно необходимо, чтобы Раиса отправилась домой. Если она зайдет куда-нибудь еще, в случайный ресторан или книжный магазин, в неблагополучный дом, где живут неблагонадежные люди, то подвергнет себя смертельной опасности. Единственная ее надежда, причем довольно-таки призрачная, заключалась в том, чтобы не делать и не говорить ничего предосудительного, ни с кем не встречаться. Она могла только работать, ходить по магазинам и спать. Любой другой ее поступок будет неизбежно истолкован не в ее пользу.