Малыш и Буйвол
Шрифт:
Разбойники молча развернулись.
– Уходи, – сказал ухмыляющийся человек, обращаясь к Шалрою. – Я даю тебе день, чтобы ты спрятался. А потом я начну искать тебя, Меченый.
Шалрой смолк и отступил назад, не опуская глаз, смотря в страшное лицо чужака.
Уйти? А стадо? А товарищи? А старый Мирх? Спят? Или проснулись?.. Две овчарки убиты. Лютый… Уйти? Бежать? А деревня? Люди, которые лишатся скотины. Соседи, друзья, родственники… Если бы не засуха… Если бы не засуха! Без скотины – верная смерть от голода. Уйти?..
Голова гудела, перед глазами все плыло, тошнотворно раскачивалось. Правая
Меченый!
День, чтобы спрятаться.
Зачем прятаться?
– Иди, Меченый. Не испытывай мое терпение.
Шалрой разомкнул непослушные губы, попытался что-то сказать.
– Что? – не понял чужак.
– Стадо… – прошептал Шалрой, уже почти теряя сознание.
– О чем ты? Не слышу… Помни, у тебя только один день.
Шалрой стал заваливаться назад. Он еще был в сознании и понимал, что падает. Возможно, он мог бы удержаться на ногах, но ему вдруг понравилось падать. Опрокидываться назад, с размаху валиться в мягкий туман, в перину облака. А перед глазами все кружилось, и звон забивал уши… Ухо…
Шалрой потерял сознание, ударившись затылком о землю. Он не видел, как улыбка оставила лицо человека с луком, и как чужак, развернувшись, пошел к стаду. Шалрой не видел, как воры окружили животных и погнали их в сторону гор, не видел, как метались перепуганные овцы, а злые люди пинали их, били дубинками по спинам, кричали, хохотали, издеваясь над обезумевшей скотиной. Он не видел, как вылезли из-под телеги Харим и Рахель, как один вытащил нож, а другой перехватил пастуший посох двумя руками, и как бросились они в туман на помощь животным. Но стрела вонзилась в грудь Хариму, а короткий меч вспорол живот Рахелю. Друзья еще ползли какое-то время по мокрой зеленой траве, вместе, плечом к плечу, мешая росу с кровью, а потом скорчились в одинаковых позах: у одного в руке нож, у другого – кривой посох. Шалрой лежал без сознания и не видел, как два разбойника ловили сивую кобылу Мирха. И как неожиданно, в тот самый момент, когда бандиты уже окружили лошадь, подобрались к ней совсем близко, протянули руки к седой гриве, из слепой мглы выскользнула вдруг худая фигура – живой скелет, ожившее пугало – выхватила из рук ближайшего оторопевшего разбойника меч, махнула клинком, ткнула вора в живот, в лицо, в пах, хрипя что-то неразборчивое, частое, жуткое. Как блеснул кинжал второго разбойника, и старый Мирх рухнул на колени, так и не выпустив из рук вражеский меч…
Шалрой лежал, раскинув руки, и с рваного лоскута на месте уха тонким ленивым ручейком стекала на землю кровь.
Он пришел в себя и увидел небо.
Оно было невообразимо высоко. Настолько высоко, что, глядя на него, кружилась голова и что-то звенело в глубине черепа.
Над ослепительно белыми горными вершинами застыл сияющий диск солнца. Было жарко, привычно жарко, ожидаемо жарко, и Шалрой понял…
Туман… Ворчание… Тени… Звон тетивы, удар… Меченый…
… что ему приснился сон. Плохой сон. Страшный. Кошмар. Всего лишь.
Уже день. Где эти бездельники?
Он дернулся, пытаясь подняться, и застонал от вернувшейся боли и осознания.
Нет! Не сон! Все правда!
Он осторожно коснулся ладонью правой стороны черепа и ощутил под пальцами шершавую корку засохшей крови.
Мирх. Стадо. Рахель. Харим. Что с ними?
Он поднялся на локте и увидел их, хотя голова шла кругом и перед глазами металась целая туча черных гудящих мошек.
Телега. Разбитая бочка. Растоптанная земля. Раздавленные овцы и козы. Бесформенный теленок. Два пса. И три человека. Три тела. Двое лежат вместе, в одинаковых позах – скорчившись, прижав колени к животам, спрятав головы. И один – возле омута, на берегу – словно развалившееся огородное пугало – выпирающие острые углы, рваные тряпки, крестовина раскинутых рук. И короткий меч рядом.
Шалрой долго смотрел на тела, и в голове его было пусто.
Как же так? Вот так? Как же?..
Лицо его задергалось, перекосилось, он захрипел, задергал губами:
– От… те… те… ц-ц… от-тец…
Пополз к телу на берегу ручья. На четвереньках, шатаясь, словно раненый зверь.
– Отец!..
Осторожно тронул холодный труп, еще не веря в смерть родного человека, еще пытаясь нащупать биение жизни, почувствовать дыхание, хоть самое малое движение.
Ничего…
– Отец!.. – Шалрой навалился на грудь мертвому старику, родному любимому человеку, вечному балагуру, весельчаку. Подсунул руки под высохшее тело, приподнял, крепко обнял. Вспомнил мать, вспомнил, как она умирала. Как велела смотреть за отцом, за ее шалопутным мужем… Не усмотрел… И слезы навернулись на глаза. Злые слезы, горячие, тошные. Он затряс головой, не давая им пролиться. Скрипнул зубами:
– Убийцы! – погрозил куда-то кулаком, в расплывшийся радужный мир и вдруг содрогнулся, сжался и зарыдал во весь голос, сам стыдясь этой своей слабости.
Глаза высохли. Ушло бессильное бешенство, растворилось в обжигающих слезах ожесточение.
Он смирился.
Его отец мертв, мертвы его товарищи. Ну и что с того? В конце концов, жизнь – это умирание. И рано или поздно…
Но какая-то часть его разума не хотела смирения, требовала справедливости, возмездия…
Но что он мог сделать?
Без стада деревня обречена. Его племянница Айхия. И сестра Харима. И мать Рахеля. И счастливый сосед Фарук, у которого, не прошло еще и месяца, как родился первенец. И старый Халтет, ровесник отца, его друг. Все они… Кто-то из молодых, возможно, теперь покинет родные места, уйдет через перевал за горы, в большой мир. Кто-то решится… Решится ли? Ведь у них есть старые родители, которые никуда не заходят идти. А захотят, так не смогут. Разве дети бросят их?
Меченый…
Теперь они все меченые.
Засуха погубит деревню, голод рано или поздно убьет людей. Впрочем, бандиты могут опередить голод…
Шалрой принял решение. Ему доверили стадо. И он обязан его вернуть.
«…у тебя только один день…»
Времени так мало.
Он осмотрелся в последний раз.
Высоко в небе кружили стервятники. Они уже давно заприметили поживу, но присутствие живого человека сдерживало их, не давало немедленно приступить к пиршеству. И птицы терпеливо ждали, зная, что свое они все равно получат.