Малыш: мамино счастье
Шрифт:
Мужской взгляд.
Рождение Гришки как будто подвело черту под всеми прошлыми перипетиями и невзгодами. Появление на свет собственного ребенка – это гигантский позитив, после которого понимаешь мелочность и бренность всего остального. Поэтому, когда Гришка, наконец, родился, я понял, что все плохое осталось там, позади, и впереди у нас новая бурная жизнь, в которой не будет места депрессии и грусти. Только вперед, к новым свершениям и подвигам!
Малыша
– Уже решили, как назовете? – спросил нас Григорий Анзорович.
– Да. Гришей, – отозвалась я.
– А, тезка…
Мне вновь предстояла малоприятная процедура наложения швов. В этих родах я опять не почувствовала, в какой конкретно момент меня разрезали, а вот муж не только видел сам процесс, но и слышал, как за несколько секунд до этого затрещала ткань моей многострадальной промежности. Я завопила, что согласна на наложение швов только при условии полного обезболивания. Позвали анестезиолога. Им оказался уже знакомый мне Борис Борисович. Меня он, конечно, не узнал, зато я его очень даже.
– Пациентка хочет полностью обезболиться, – представил меня Григорий Анзорович анестезиологу.
Тот понимающе кивнул и… сделал мне общий наркоз.
…Я открыла глаза и тут же зажмурилась: в лицо светила гестаповская лампа. Сфокусировавшись, я поняла, что это потолочные светильники.
lОни прыгали, плясали и бегали из стороны в сторону. Родильное кресло, на котором я лежала, как будто плыло подо мной по волнам и качалось туда-сюда. Повернув голову, я увидела очертания человека. Это был муж.
– Меня зашили? – заплетающимся языком спросила я.
– Зашили, зашили.
У меня было ощущение, что я сильно напилась и теперь мучилась жестоким похмельем. Да, общий наркоз – штука коварная. Григорий Анзорович сидел за столом и мирно заполнял мою карту. Тут-то в мою пьяную голову и закралась шальная мысль: а что доктора-мужчины «забыли» в акушерстве? Почему выбрали именно эту область медицины (явно не из-за гонораров, которые «вошли в моду» лишь относительно недавно)? Не падает ли у них либидо от каждодневного лицезрения дам почти в неглиже? Способны ли они вообще воспринимать женщину как сексуальный объект?
Эти вопросы мучили меня очень долго, пока однажды не появилась возможность задать их лично акушерам-мужчинам (мне повезло взять у них коллективное интервью на такую деликатную тему).
Что доктора-мужчины «забыли» в акушерстве?
Как мышление военных кардинально отличается от мышления гражданских, так и образ мыслей медиков обычному человеку понять сложно. Но можно.
Во-первых, объяснили мне гинекологи-мужчины, в акушерстве есть своя магия. Каждый день не только видеть чудо (рождение новой жизни), но и соприкасаться с ним, в какой-то степени творить его, это потрясающе. Это самого врача с ног до головы заряжает позитивной энергией. Ни в какой другой области медицины нет той атмосферы, тех эмоций, которые царят в родблоке.
Во-вторых, акушерство – благодарная работа. Во всех смыслах, а не только в плане денег. Словесная благодарность новоиспеченной мамы – самая искренняя, идущая от сердца. Это не дежурное «Спасибо, доктор». Это глубокое внутреннее чувство, которое женщина может пронести через всю жизнь. Но самое большое удовлетворение приносит, конечно, плод совместных усилий женщины и врача – маленький человечек, увидевший мир.
В-третьих, акушерство – это особенный контингент пациентов. Работать с молодыми (и очень часто привлекательными) женщинами – одно удовольствие. Ни в родблоке, ни в отделении патологии, ни в послеродовом отделении не встретишь пожилых людей с перекошенными лицами, недовольных жизнью и костерящих всех и вся. У временных обитателей роддома совершенно иной жизненный настрой, и соответственно дух в палатах совершенно иной. Там не пахнет болезнями, «безнадегой» и старостью, там пахнет приятным волнением, предвкушением и абсолютным счастьем.
А насчет либидо (я не постеснялась спросить и об этом)… Все мужчины-гинекологи, как один, мне ответили, что женщина-пациентка и женщина-сексуальный объект – это два разных понятия и в их головах они никак не смешиваются. Один акушер в шутку признался, что даже после дежурства (то есть нескольких принятых родов) идет домой и думает, как бы познакомиться с интересной женщиной.
Нет, все-таки мужчины – загадочные существа.
И снова роддом
История повторилась: после родов меня доставили в тот самый бокс, где я лежала три года назад. Каталку подвезли прямо к кровати, и три медсестры буквально скинули меня, как полено, на кровать. Это не выглядело грубо. Просто другого способа перебазировать меня у них не было.
Спать хотелось безумно, и я решила не бороться со сном. Казалось, что просплю до завтрашнего утра. Каково же было мое удивление, когда я, проснувшись, обнаружила, что забылась всего на два часа. Организму что, больше не надо? Значит, не надо – к бою готов.
До туалета я шла по синусоиде. Черт бы побрал этот общий наркоз, никак в себя не приду. Так, что у нас на сегодня по плану? Весь роддомовский уклад был мне до боли знаком – таблетки, обработка промежности, ранний ужин и скучный тихий вечер, безмолвие которого изредка нарушали лишь грохот тележек с детишками да взрывы хохота девчонок в палатах.
За три года ничего, по-моему, в роддоме не изменилось. Но зато изменилась я! Испуганная лань трехгодичной давности превратилась в уверенную «прожженную» львицу, которую ничего не удивляло, не беспокоило и не тревожило. Я прекрасно знала, что меня ждет. Кормления не вызвали паники и боли. Наученная горьким опытом, я поначалу клала рядом с собой часы, засекала время и держала ребенка у груди сначала 3 минуты, потом 5, потом 7. А в «пакетик на роды» предусмотрительно была положена мазь Бепантен…
Над Гришей я уже не тряслась так, как тряслась над Дашей. Я не сидела часами у его лоточка и не трепетала от одной только мысли, что малыша надо переодеть. Я не нервничала, не плакала, не билась в истерике. Я была спокойна. И Гриша тоже был спокоен! За пять дней пребывания в роддоме я ни разу не слышала, чтобы он плакал. Он вообще не проявлял никаких отрицательных эмоций. Вот и не верь после этого в общепринятое мнение, что ребенку передается состояние матери.
В это свое пребывание в роддоме я убедилась, как неукоснительно нужно выполнять все прописанные врачом мероприятия – и на физиотерапию ходить, и уколы окситоцина для лучшего сокращения матки не пропускать. А я пропускала (думала, что и без них у меня все замечательно сократится). И каким оказался результат моего легкомысленного и безответственного поведения? Очень плачевным. Контрольное УЗИ показало, что в матке – сгустки крови. А быть их там, конечно же, не должно. Врач сообщила, что предстоит вакуум-аспирация.
Сказать, что я испугалась, значит не сказать ничего. Меня просто сковал ужас. Перед вакуумом меня решили осмотреть на гинекологическом кресле. Сняли швы, и тут выяснилось, что промежность не зажила! Все держалось там просто «на честном слове». Врач была поставлена перед нелегким выбором: прибегнуть к крайней мере (вакуум) или попытаться вытащить сгустки руками? В моей ситуации нужен был просто ювелирный подход. Одно неосторожное движение, и промежность вновь разъехалась бы на две половинки…
В общем, сгустки мне вытаскивали вручную. Как я это пережила – до сих пор удивляюсь. Потом, уже в палате, мне поставили капельницу.
– Ой, Ира, – качала головой, глядя на мою промежность, врач, – ты только на попу не садись! Сядешь – все, придется заново швы накладывать. Вот тебе левомеколь [59] . На чистую марлечку выдавливай и к промежности прикладывай. Должно зажить.
Случившееся потрясло меня до глубины души. Я всегда считала, что ничего подобного со мной произойти не может. Что у меня могучий молодой организм, самосокращающаяся матка, мгновенно регенерирующиеся ткани промежности… И вообще, что у меня всегда все будет хорошо. Жизнь преподала мне урок. Надеюсь, я его выучила.