Малышка Рок
Шрифт:
Справа, за конюшнями, сараями и прочими службами усадьбы, начиналась деревня, населенная богатыми скотоводами.
Ренарде медленно спустился с крыльца, повернул влево и все так же неторопливо двинулся вдоль берега. Он шел, заложив руки за спину, опустив голову и время от времени поглядывая, не идут ли те, за кем он послал.
Очутившись под деревьями, он остановился, снял шляпу и, как раньше Медерик, утер лоб. Пылающее июльское солнце низвергало на землю дождь огня. Мэр сделал несколько шагов, опять остановился, повернул обратно. Потом неожиданно нагнулся, намочил носовой
Никто не появлялся, и мэр, пристукивая от нетерпения ногой, закричал:
— Э-ге-гей!
Справа чей-то голос отозвался:
— Э-ге-гей!
И под деревьями показался доктор. Этот маленький тощий человечек, бывший армейский хирург, слыл среди местного населения искусным врачом. На военной службе его ранило, поэтому он хромал и при ходьбе опирался на трость.
Тут подоспели полевой сторож и секретарь мэрии: их известили одновременно, и они пришли вместе. Лица у них были испуганные, дыхание прерывалось; для скорости они то шли, то бежали, так сильно размахивая при этом руками, что казалось, работали ими энергичнее, чем нижними конечностями.
Ренарде спросил врача:
— Вам известно, в чем дело?
— Да. Медерик набрел в роще на мертвого ребенка.
— Совершенно верно. Идем.
Они шли рядом, двое других — за ними. Шаги их по мху были беззвучны, глаза устремлены вперед. Вдруг доктор Лабарб вытянул руку:
— Это вон там.
Вдалеке, между деревьями, виднелось что-то светлое. Не знай они заранее — что, им бы никогда не догадаться. Это казалось таким ослепительно белым, что его можно было принять за брошенное наземь белье: луч солнца, пробивавшийся сквозь листву, озарял безжизненную плоть, ложась широкой косой полосою поперек живота. Чем ближе они подходили, тем ясней различали тело, лежавшее головой к берегу, лицо, прикрытое платком, и руки, раскинутые, как при распятии.
— До чего жарко! — проронил мэр.
И, нагнувшись к речке, снова намочил платок, а затем положил себе на лоб.
Доктор, в котором пробудился профессиональный интерес, ускорил шаг. Поравнявшись с трупом, он наклонился и приступил к осмотру, но так, чтобы ни к чему не притрагиваться. Потом нацепил пенсне и медленно, словно разглядывая достопримечательность, обошел вокруг тела.
Все еще не разгибаясь, он объявил:
— Изнасилование и убийство, что мы сейчас и констатируем. Девочка-то, впрочем, почти женщина: видите, какая грудь.
Груди покойницы, уже порядком налившиеся, опали под касанием смерти.
Лабарб приподнял платок, закрывавший лицо. Оно было черное, страшное: язык высунут, глаза выпучены. Врач продолжал:
— Черт побери, ею сперва попользовались, а уж после задушили!
Он потрогал шею убитой.
— Душили руками, но следов никаких — ни царапин от ногтей, ни отпечатков пальцев. Так-то. Да, это в самом деле малышка Рок.
Он осторожно водворил платок на место.
— Мне тут делать нечего: смерть наступила самое позднее часов двенадцать тому назад. Надо уведомить
Ренарде, заложив руки за спину, не сводил глаз с простертого на земле тельца. Он пробормотал:
— Какой негодяй!.. Не мешало бы разыскать ее одежду.
Доктор ощупал руки, плечи, ноги и добавил:
— Видимо, перед этим она искупалась. Вещи должны быть на берегу. Мэр распорядился:
— Пренсип (так звали секретаря мэрии)! Прогуляйся вдоль речки, поищи ее тряпки, а ты, Максим (так звали полевого сторожа), беги в Роюи-ле-Тор за следователем и полицейскими. Чтоб через час были здесь, понял?
Обоих подчиненных как ветром сдуло, а Ренарде спросил у врача:
— Какой же мерзавец мог учинить такое в наших краях?
Лабарб негромко ответил:
— Почем я знаю? На это способен каждый. Да, каждый вообще и никто в частности. Впрочем, это почти наверняка бродяга или безработный мастеровой. Их теперь полным-полно на дорогах — у нас же республика.
Оба собеседника были бонапартистами.
Мэр поддержал:
— Конечно, это мог сделать только чужак — прохожий или бродяга без хлеба, без крова…
— И без женщины, — договорил доктор с намеком на улыбку. — Остался без ужина и ночлега, вот и вознаградил себя как сумел. Один бог знает, сколько на свете людей, способных в известную минуту на преступление. Вам известно было об исчезновении девочки?
Концом трости он поочередно перебрал застывшие пальцы покойницы, нажимая на них, как на клавиши рояля.
— Да, известно. Мать явилась ко мне вчера, часов в девять вечера, — дочка, мол, не пришла к семи ужинать. Мы до полуночи искали по всем дорогам, звали ее, звали, но в рощу заглянуть не догадались. К тому же разумней было подождать до света: в темноте все равно ничего не увидишь.
— Сигару? — предложил доктор.
— Благодарю, не хочется. Мне от всего этого не по себе.
Они стояли над хрупким ребяческим телом, таким бледным на фоне темного мха. Крупная муха с синеватым брюшком, ползшая по бедру, задержалась у кровяных пятен, двинулась дальше вверх, вприпрыжку взбежала по боку, взобралась на одну грудь, спустилась и обследовала другую: нельзя ли поживиться на трупе чем-нибудь съедобным? Мужчины провожали взглядом суетливую черную точку.
Доктор заметил:
— Удивительно это красиво — муха на коже! Не зря дамы в прошлом веке налепляли на лицо мушки. Кстати, почему это вышло из моды?
Мэр, погруженный в раздумье, казалось, не слышал.
Вдруг, уловив какой-то шум, он обернулся: между деревьями бежала женщина в чепце и синем переднике. Это была тетка Рок, мать покойницы. При виде Ренарде она окончательно обезумела и, хотя труп еще не попался ей на глаза, заголосила: “Малышка моя! Где моя малышка?” Внезапно она заметила его, приросла к месту, сцепила руки и, вскинув их над головой, издала пронзительный истошный вопль, вопль раненого животного.
Потом она метнулась к телу, рухнула на колени и подняла, вернее сказать, сдернула с дочери закрывавший голову платок. Увидев черные, искаженные, страшные черты, она отпрянула, выпрямилась, опять грохнулась наземь и с диким, протяжным воем зарылась лицом в густой мох.