Малюта. Часть 2

Куликов Илья Федорович

Князь Иван Куракин изменился в лице. Ему стало настолько жалко самого себя, что он вновь повалился на колени и закричал не своим голосом:

– Но не виновен я! Говорю, потехи ради клялся Фёдорову. Царя потешить хотел, не больше! Смилостивись!

– Кто ещё государю служить не хочет и желает, чтобы Русь вновь на уделы распалась? – спросил Малюта металлическим голосом. – Молю тя, скажи мне!

– Не ведаю! Точней, знаю! Всех назову. Ты меня пощадишь?

– Нет, – отрицательно покачал головой Скуратов и хлопнул в ладоши.

В камеру вошли двое его помощников и, быстро скрутив князя Куракина, поволокли его в комнату, где у любого, кто там оказывался, начинали бежать по телу мурашки. Князя Куракина привязали к столу и всунули ему в рот железную воронку.

– Давай, Колыш, влей в него для начала полведра водицы. Пусть напьётся, – задумчиво сказал Малюта и, подойдя к привязанному князю, похлопал его по животу, – ты умрёшь в жутких мучениях. Пытка водой невыносима. Я буду вливать в тебя воду ведро за ведром, пока твоё брюхо не лопнет. Ты не сможешь не пить её. Подумай о другом – они, те, кого ты покроешь, уже завтра о тебе забудут и будут вкусно жрать, возможно, наследуют твоё богатство, то, что царь не сможет прибрать. Ведь, поди, у тебя, как и у всех, серебро не только в тереме в ларце хранится? Небось, в рост жидам дал, тем, что королю Жигимонту служат и рать его содержат? Только представь, как твои родичи соберутся за столом и начнут проклинать царя Ивана. Брат, или кто там главный охотник до твоих богатств, начнёт молотить кулаком по столу и клясться отомстить. Двое других, те, что получат поменьше, станут хватать его за руки и говорить, что Господь сам отомстит за тебя. А в душе все будут рады получить твои деньги и будут рады тому, что ты помер.

Князь Куракин замычал. Скуратов вынул из его рта воронку и, подняв брови, деловито спросил:

– Ну чего – кого первого назовёшь?

– Князь Ряполовский Дмитрий в сговоре!

– В каком сговоре?

– Да не знаю я, в каком. Царя извести хотят да государство поделить.

Скуратов опять всунул воронку в рот Куракину. Тот попробовал не разжимать рот, но кат несильно ударил его воронкой по зубам.

– Зубы повыбью! Открывай глотку. Ещё полведра водицы лейте, да понемногу, чтобы не захлебнулся.

Куракин принялся мычать, но Скуратов словно не слышал его. Помощник Малюты не спеша принялся вливать воду в воронку, заставляя Куракина её пить. Если тот пытался не глотать её, то он деловито зажимал ему нос, и тогда Иван Андреевич вынужден был проглатывать находящуюся во рту воду, чтобы вздохнуть. Когда он выпил ещё полведра, Малюта вновь вынул из его рта воронку и вопросительно посмотрел на него.

– Ещё кого вспомнил?

– Брат мой Куракин Пётр! А ещё Пётр Щенятьев, Хозяин Тютин, князь Вяземский – все они в сговоре!

– А ты не врёшь? Давай, Колыш, влей-ка в этого свина ещё треть ведра. Пусть под пытками подтвердит. Молю тя, Иван Андреевич, – жалобным голосом проскулил Григорий, – не оговаривай невинных людей! Прошу тебя! Пусть изрыгнёт водицу.

Колыш вынул изо рта Куракина воронку и освободил ему одну руку, а Малюта с силой ударил по округлившемуся животу. Князь стал захлёбываться изрыгаемой водой.

– Молю тя, Иван Андреевич, не возводи напраслину на людей! Молю тя!

– Богом клянусь, они заговор учинили. Прошу, пощади меня! Прошу!

Колыш вновь привязал руку князя Куракина к столу и всунул ему в рот воронку. Малюта кивнул, и помощник опять принялся лить воду.

– А скажи мне, князь, а ты сам в заговоре участвовал? Только не ври мне. Знаю, что участвовал. Ты, кстати, не знаешь, кто на меня засаду учинил, когда я из Москвы возвращался?

– Помилуй! Скажи мне, кто твой враг, я кого угодно обличу! Только перестань меня истязать. Моё брюхо сейчас лопнет!

– Знаю. Вот я освобождаю тебе руку – пиши обличительную грамоту. Сначала на себя, потом на брата, на князя Ряполовского, на Тютина, Щенятьева и конечно же на Вяземского. Чем больше и лучше напишешь, тем дольше тебе не придётся вновь пить водицу.

– А потом?

– Потом вновь страдания. Я же тебе приносил верёвку и оставлял стул. Зачем ты не стал счёты с жизнью сводить? Теперь уже, наверное, понимаешь, что ошибся.

– Помилуй!

Князь Куракин написал двадцать шесть длинных грамот, в которых рассказывал о том, как князья, дворяне и он сам хотели умертвить государя. Князь хотел и дальше писать новые, но Скуратов забрал у него бумагу.

– Ты так скоро и на коня своего напишешь, – усмехнулся Малюта, – хватит, довольно. Перекрестись и готовься к смерти. Влей в него столько воды, сколько он сможет выпить, – сказал Малюта своему помощнику. – Когда напоите его, то немного наклоните стол, чтобы его ненасытное брюхо не дало ему дышать. Эта смерть – одна из самых страшных, князь.

***

Наступила зима. Метель окрасила всё белым, а жгучий морозец гнал людей прочь со двора поближе к тёплым печам. Впрочем, в воскресные дни в церквях было по-прежнему многолюдно.

Князь Дмитрий Иванович Ряполовский был молодым и крепким мужчиной. Одетый в медвежью шубу, князь вместе со своей супругой Еленой чинно шёл к храму. На паперти он остановился возле нищего и пальцем подозвал его к себе.

– Почему попрошайничаешь? – глядя на одноглазого мужика, спросил князь Дмитрий. – Чего молчишь?

– Мууу, – замычал нищий, раскрывая рот и показывая, что у него нет языка.

Князь рассмеялся и с ухмылкой покачал головой.

– Вот видишь, Еленушка, какой у нас ленивый народ. Ему Господь два глаза дал, а он один потерял и уже руку тянет. На милость надеется, а трудом жить не хочет. Чего мычишь? Язык для труда не нужен – от языка только беда, коли головы нет.

– Димочка, – ласково проговорила княгиня, – не будь с ним строг. Может, татарва проклятая порубила его, может, тати. На вот тебе, любезный, монетку, помолись Господу за князя Дмитрия Ивановича и за меня, Елену Михайловну.

Нищий взял в руку монетку и быстро убрал её в карман. Повернувшись к храму, он перекрестился и промычал, пытаясь таким образом изобразить молитву.

– Вот ведь народ русский! Псы нерадивые. Думаешь, княгиня, он на твою монетку еду купит? Нет, он её пропьёт. А вон смотри, стоит грешница. Дитя на руках держит и брюхо выставила. Все они нарочно вырядились в лохмотья, на жалость давят.

– Князь Дмитрий Иванович! – раздался чей-то громкий голос.

Князь Ряполовский чинно повернулся и побледнел. К церковной оградке подскакали четыре всадника, к сёдлам которых были приторочены мётлы.