Малый дом в Оллингтоне. Том 1

Троллоп Энтони

И опять же, дом стоял слишком близко к дороге, чтобы выглядеть величаво, если только можно допустить, что кто-либо из оллингтонских сквайров имел цель придать своему жилищу величественный вид. Впрочем, мне кажется, что наши идеи о сельской красоте и с тем вместе грандиозности значительно изменились со времени постройки старинных загородных домов. Быть вблизи деревни для того, чтобы некоторым образом обеспечивать ей комфортное существование, защиту и покровительство, а может, и для того, чтобы доставлять подобным соседством удовольствие домашним и друзьям, служило главной целью джентльмена старого времени, когда он строил загородный дом. В нынешнее время уединение в центре обширного парка считается самым удобным и приятным местоположением. Теперь принято за правило, чтобы из окон господского дома не показывался ни один коттедж селянина, кроме разве утонувшего в зелени коттеджа садовника. В теперешние дни, если деревню нельзя уничтожить совсем, то, по крайней мере, она не должна бросаться в глаза. Унылый звук церковных колоколов производит неприятное впечатление, и дорога, по которой свободно может проехать всякий простолюдин, должна находиться в стороне. Не так думал об этом один из оллингтонских Дейлов, когда строил свой дом. Тут стояла и церковь, и деревня, ему нравилось подобное соседство – ему приятно было находиться на близком расстоянии и от Бога, и от ближних.

Проезжая по дороге от Гествика в деревню, вы видите в левой стороне, довольно близко от себя, церковь, а господский дом все еще не показывается. Но когда вы приблизитесь к церкви, когда поравняетесь с воротами церковной ограды, перед вами откроется во всей красоте Большой оллингтонский дом. Быть может, это самое лучшее место, с которого можно любоваться картиной оллингтонского

Дома. Неширокая просека или аллея и по ней обыкновенная дорога ведет к воротам церковной ограды, воротам, которые вместе с тем служат и входом в поместье мистера Дейла. Тут нет сторожевого домика, ворота стоят открытыми – и так почти постоянно, за исключением случаев, когда их нужно закрыть из-за пасущихся в поместье стад. Впрочем, тут есть еще другие, внутренние ворота, отделяющие пастбища от сада, и за ними, пожалуй, третьи, ярдов на тридцать от вторых, через которые вы входите на скотный двор. Быть может, такое близкое соседство скотного двора составляет недостаток Большого дома, но надо сказать, что конюшни, хлева, сеновалы, немытые телеги и лениво передвигающаяся с места на место домашняя скотина закрыты от дома, как ширмой, каштановыми деревьями, посаженными в ряд, с красотой которых, когда они роскошно цветут в начале мая, не может сравниться ни один ряд деревьев во всей Англии. Если бы кто-нибудь сказал оллингтонскому Дейлу – нынешнему или прежнему, – что поместье его нуждается в лесе, он вместо ответа указал бы, со смешанным чувством гордости и неудовольствия, на эту ширму, на этот каштановый пояс.

О церкви я намерен сказать как можно меньше. Это была церковь, каких в Англии найдутся тысячи – высокая, неудобная, с трудом поддерживаемая в должном порядке, преждевременно пропитанная сыростью, а между тем построенная по всем базовым правилам архитектуры. Основное пространство делилось на центральный неф и боковые приделы, так что фундамент здания по форме напоминал крест, хотя приделы казались обрезанными и приставленными к туловищу руками. Алтарь церкви был отделен от центральной части, а в противоположном конце постройки возвышалась большая приземистая четырехугольная башня со шпилем в виде опрокинутого колокола. Этот шпиль был покрыт свинцом и имел крайне неправильные пропорции. Кому не знакомы низенькая паперть, высокое готическое окно, приделы с плоскими кровлями и почтенная, старая, седая башня таких церквей, как эта? Что касается внутреннего убранства, то храм имел запыленный вид, был загроможден неприглядными скамейками с высокими спинками. У западных дверей находились покосившиеся хоры, казалось, готовые вот-вот рухнуть, но там собирались ребятишки-певчие и два ветхих музыканта надували хриплые фаготы. Кафедра представляла собой неуклюжее бесполезное сооружение, почти упиравшееся в своды, а положение пюпитра на кафедре едва позволяло священнику уклониться от болтавшихся кистей навешенного над ним балдахина. Нисколько не удобнее устроено было в кафедре и место для клирика, расположенное ниже, где-то между небом и землёй, вообще все было сделано не так, как бы хотелось видеть. Несмотря на то, церковь выглядела как церковь, и я едва ли могу сказать больше в похвалу всех новейших зданий, воздвигнутых в мое время во славу Господа. Да, это был действительно храм, тем более что, проходя посреди него между скамейками, вы ступали на медные плиты, которые достойным образом обозначали места вечного упокоения Дейлов, отошедших в мир иной.

За церковью, между ней и деревней, стоял дом приходского священника. Небольшой сад, окружавший его, простирался от кладбища до самых задворков деревенских коттеджей. Это был прехорошенький домик на привлекательной местности, построенный заново тридцать лет тому назад, он вполне удовлетворял идеям о комфорте богатого духовного сословия, из которого всегда назначались священники в оллингтонский приход. Разумеется, в течение нашего пребывания в Оллингтоне нам придется время от времени заглядывать и в дом священника, а потому теперь я не вижу необходимости распространяться о его комфорте и удобствах.

По мере того как вы подвигаетесь вперед по аллее, ведущей к дому приходского священника, к церкви и к господскому дому, большая дорога быстро опускается вниз к мелкому ручью, который бежит мимо деревни. Направо, при спуске, вы увидите гостиницу под вывеской «Красный лев», другого, более замечательного, здания, которое бы обращало на себя внимание, вы не встретите. Внизу ската, подле самого ручья, стоит почтовая контора, которую содержит, конечно, самая сварливая старушонка в этой местности. Здесь дорога пересекается ручьем, и здесь же для удобства пешеходов устроен узенький деревянный мостик. Но до перехода через ручей вы увидите в левой стороне поперечную дорогу, идущую совершенно параллельно с аллеей господского дома. Там, где улица поднимается на пригорок, стоят самые лучшие дома деревни. Там живут булочник и почтенная женщина, мистрис Фромэдж, которая торгует лентами, игрушками, мылом, соломенными шляпами и множеством других вещей и вещиц, пересчитывать которые было бы и бесполезно, и слишком долго. Там же живет аптекарь, благоговение к которому, как здешнего, так и соседних приходов, возвысило его на степень врача. Наконец, здесь же, в миниатюрном, но премиленьком коттедже, проживает мистрис Харп, вдова прежнего священника, – проживает на заключенных со сквайром условиях, которые, к сожалению, не так дружественны или гуманны, как им следовало бы быть. За скромной резиденцией этой леди оллингтонская улица, ибо так названа здесь дорога, вдруг круто поворачивает к церкви, и на самом повороте вы упираетесь в невысокий железный забор с воротами и крытым проходом, ведущим к главным дверям дома. При заключении этой скучной главы я скажу только одно, что это-то и есть оллингтонский Малый дом. Оллингтонская улица, как я уже сказал, круто поворачивает в этом месте к церкви и там оканчивается у белых ворот, служащих входом на кладбище с другой стороны.

О Большом оллингтонском доме, о сквайре и деревне я сказал все необходимое. О Малом доме я поговорю отдельно в одной из следующих глав.

Глава II. Две оллингтонские жемчужины

– Но мистер Кросби всего лишь клерк.

Этот саркастический приговор произнесен был мисс Лилианой Дейл в разговоре с сестрой ее, Изабеллой, и относился к джентльмену, которого мы будем часто упоминать на этих страницах. Я не говорю, что мистер Кросби окажется нашим героем, ведь нынешняя драма станет подаваться фрагментами в общем повествовании. Все возвышенное и прекрасное в нашей истории будет разжижено и распределено в весьма умеренных дозах между двумя или более (по всей вероятности, между тремя или четырьмя) молодыми джентльменами, но ни одному из них не представится привилегии быть героем.

– Не знаю, Лили, что ты хочешь этим сказать: всего лишь как клерк. Мистер Фанфарон тоже всего лишь как адвокат, а мистер Бойс – всего лишь как священник.

Мистер Бойс был оллингтонский священник, а мистер Фанфарон – адвокат, который во время выездных судебных заседаний заезжал в Оллингтон.

– Ты, пожалуй, еще скажешь, что и лорд Де Гест всего лишь граф.

– И скажу: действительно, всего лишь граф. Конечно, этого никто бы не сказал, если бы он кроме откармливания быков занимался чем-нибудь другим. Ведь ты понимаешь, что я хотела сказать, назвав мистера Кросби клерком? Небольшая, кажется, важность – получить государственную должность, а между тем мистер Кросби ужасно как важничает.

– Однако ты не можешь сказать, что мистер Кросби то же самое, что и Джон Имс, – возразила Белл, которая, судя по тону ее голоса, вовсе не намерена была унижать достоинства мистера Кросби.

Джон Имс был молодой джентльмен из Гествика, получивший, года два тому назад, место в управлении сбора податей, с жалованьем по восьмидесяти фунтов стерлингов в год.

– Джон Имс тоже обыкновенный клерк, – сказала Лили. – А мистер Кросби… Ну, скажи мне, Белл, что же такое мистер Кросби, если не обыкновенный писец? Разумеется, он старше Джона Имса, и, как раньше него поступивший на службу, надо думать, что и жалованья получает больше восьмидесяти фунтов.

– Я не посвящена в тайны мистера Кросби. Знаю только, что он служит в Генеральном комитете [3] , и полагаю, что там один только он и управляет делами. Я слышала, как Бернард говорил, что у него в подчинении до семи молодых служащих и что… Впрочем, я не знаю, чем он занимается в своем комитете.

– Хочешь, я скажу тебе, что такое мистер Кросби? Мистер Кросби надутый индюк.

И Лилиан Дейл сказала правду: мистер Кросби был надутый индюк.

Здесь, мне кажется, уместно объяснить, что такое был Бернард и кто был мистер Кросби. Капитан Бернард Дейл служил в Инженерном корпусе [4] ,

был первый кузен двух разговаривавших сестер, племянник и предполагаемый наследник сквайра. Его отец, полковник Дейл, и его мать, леди Фанни Дейл, по-прежнему обретались в Торки; это была изнеженная, не способная к труду, апатичная чета, для всего мира за пределами торкийских карточных столов считающаяся все равно что мертвой. Это был тот самый Дейл, который составил себе карьеру в 19-м драгунском полку, и составил ее тем, что увез дочь совершенно обнищавшего графа, лорда Де Геста. После такого подвига обстоятельства как-то не складывались в его пользу, не доставляли ему случая показать себя, сделаться человеком заметным. И так он постепенно начал терять уважение общества, а надо сказать, что общество до его побега с леди Фанни уважало его, но теперь, в преклонном возрасте, он и леди Фанни только и были известны как завсегдатаи карточных столов на торкийских минеральных водах. Его старший брат все еще был здоровый мужчина, ходил, как говорится, в дорожных башмаках и крепко держался в седле, но полковник, не имея ничего для поддержания бодрости, ничего, кроме графского титула жены, преждевременно раскис и, что называется, заснул в домашних туфлях. От него и от леди Фанни Бернард Дейл был единственным сыном. У них были и дочери, одни умерли, другие вышли замуж, и при них осталась одна, также для того, чтобы скитаться между карточными столами. В последнее время Бернард виделся с родителями довольно редко, не чаще того, сколько требовал сыновний долг и надлежащее выполнение пятой заповеди [5] . Он тоже делал для себя карьеру: получил офицерское звание в Инженерном корпусе и был известен всем своим товарищам как племянник графа и наследник имения, дающего три тысячи фунтов годового дохода. Если к этому я прибавлю, что Бернард Дейл не склонен был отказываться от какого-либо из этих преимуществ, то скажу так совсем не в упрек. Преимущество быть наследником хорошего имения так очевидно, что никто не решится отклонить его и не пожелает кому-нибудь другому сделать то же самое. Деньги в кармане или ожидание получить их заставляют человека совсем иначе держать голову, придают какую-то уверенность его голосу, уверенность в самом себе, которые много помогают ему на жизненном пути – разумеется, в том только случае, если человек воспользуется ими, но не злоупотребит ими. Бернард Дейл не любил говорить часто о своем дяде-графе. Он знал, что дядя его – граф, и был уверен, что факт этот известен всем. Он знал, что в противном случае его не выбрали бы членом Бофорта или того самого аристократического небольшого клуба, который назывался клубом Себрайт. Когда дело касалось благородства крови, он не ссылался на собственное происхождение, но умел говорить как человек, о котором знал весь свет, и знал, какое место должен занимать он в обществе, благодаря своему происхождению. Значит, он благоразумно пользовался своим преимуществом и не использовал его во зло. По должности своей он был одинаково счастлив. С помощью трудолюбия, небольшого, но деятельного ума, а также покровительства некоторых особ он мало-помалу продвигался вперед, становился более и более заметным и сумел наконец прослыть за талантливого человека. Имя его сделалось известным между учеными-экспериментаторами – не как имя человека, который сам изобрел небывалую пушку или орудие, противодействующее пушке, но как человека, понимающего пушечное дело и вполне способного рассуждать о пушках, изобретенных другими, – человека, который честно будет производить опыты над изобретением и поставлять ему противодействующую силу. В этом роде состояли все занятия капитана Дейла около Лондона, его не посылали в Новую Шотландию строить казармы или в Пенджаб [6] – проводить дороги.

3

То есть Генеральном комитете палаты общин – одной из структур нижней палаты британского парламента. Обычно Генеральные комитеты не имеют названий и различаются по буквам A, B, C и т. д.

4

Он же Корпус королевских инженеров британской армии, занимавшийся вопросами строительства фортификационных сооружений, минированием, картографией, вопросами телеграфной связи для армейских нужд и т. д.

5

Пятая заповедь гласит: «Чти отца своего и мать свою».

6

Провинция на северо-западе Британской Индии, существовавшая с 1849 по 1947 год.

Капитан Бернард был мужчина невысокого роста, не выше своего дяди, но в чертах лица имел с ним большое сходство: те же глаза, тот же нос, подбородок и даже рот, но лоб его выглядел лучше – не так высок, менее выдавался вперед и как-то удачнее сформирован над бровями. Кроме того Бернард носил усы, прикрывавшие его тонкие губы. Вообще говоря, он был красивый мужчина и, как я уже заметил, имел вид самоуверенный, который уже сам по себе придавал молодому человеку особенную грацию.

Сейчас Бернард находился в доме своего дяди – в продолжение пленительных теплых дней, пока июль месяц еще не подошёл к концу – и там же гостил задушевный друг его, Адольф Кросби, а был ли он или не был обыкновенным клерком, об этом я предлагаю судить читателям. Со своей стороны я намерен сказать, что Адольф Кросби был более чем клерк или писец, и я не думаю, чтобы его назвал кто-нибудь писцом, даже Лили Дейл, если бы он сам не дал ей повода считать его «надутым индюком». Во-первых, человек, делаясь «надутым», не может в то же время оставаться обыкновенным писцом. Во-вторых, капитан Дейл не захотел бы быть Дамоном для какого-нибудь Пифиаса [7] , о котором можно сказать, что он действительно обыкновенный писец. И опять, никакой писец не мог бы попасть в клуб Бофорт или Себрайт. Это может служить весомым опровержением первого утверждения со стороны мисс Лилианы Дейл и также весьма серьезным опровержением ее последующего утверждения. Правда, мистер Кросби действительно важничал, правда и то, что он был клерком в Генеральном комитете. Но надо заметить, что Генеральный комитет находился в Уайтхолле [8] , между тем как бедный Джон Имс должен был ежедневно путешествовать из отдаленной части Лондона на Рассел-сквер [9] , в грязную контору в Сомерсет-гаузе. Адольф Кросби еще в молодости был личным секретарем, где достиг некоторого авторитета и впоследствии получил место старшего клерка, приносившее ему кроме семисот фунтов стерлингов жалованья еще и высокое, заметное положение между помощниками министров и другими чиновниками, а это, даже с официальной точки зрения, что-нибудь да значило. У Адольфа Кросби были еще и другие отличия. Мало того что он был в дружеских отношениях с помощниками министров и имел в Уайтхолле особую комнату с креслом, он пользовался правом стоять на ковре в клубе Себрайт и ораторствовать, между тем как богатые люди слушали его, – не только богатые люди, но и люди, имевшие при фамилиях звучные приставки! Достижения Адольфа Кросби состояли не только в подготовке дельных докладов по бумагам Генерального комитета. Он расположился перед воротами города моды и взял их штурмом, или, точнее, подобрал ключи к замкам от этих ворот и прошел. Его жизненный путь оказался таков, что этот человек кое-что из себя представлял в Лондоне. Если житель Вест-Энда, самой фешенебельной части Лондона, не знал, кто такой Адольф Кросби, значит, он ровно ничего не знал. Я не говорю, что Адольф был близко знаком со многими важными персонами, но все же эти люди не гнушались знакомством с Адольфом Кросби, и его нередко можно было встретить в гостиных, а на парадных лестницах членов кабинета министров и подавно.

7

Дамон и Пифиас – аллегорически: неразлучные друзья – в Древней Греции двое жителей города Сиракузы, ставшие олицетворением крепкой дружбы. Пифиас был приговорен к смерти, но попросил отпустить его ненадолго по делам, а Дамон, чтобы просьбу выполнили, согласился стать заложником и при необходимости умереть вместо приговоренного. В назначенное время Пифиас не вернулся, поэтому все решили, что он сбежал, и уже собрались казнить Дамона, но именно в этот момент Пифиас появился, объяснив, что его задержали непредвиденные обстоятельства, но он спешил как мог.

8

Уайтхолл – улица в центре Лондона. Ведет от здания британского парламента к Трафальгарской площади. Ее название также используется как нарицательное обозначение британского правительства.

9

Рассел-сквер – прямоугольная площадь в историческом центре Лондона, рядом с Британским музеем.