Мама для малышки, или Надежда в подарок
Шрифт:
— Почитаю, — соглашается Марина, поправляя шапку и помогая малышке одеться.
В машине дочь без умолку трещит, рассказывая нам о том, что делала в игровой комнате и как выиграла леденец. А когда я сворачиваю в проулок, ведший к дому Марины, детский щебет моментально смолкает, словно резко отключили звук у громкоговорителя.
— Уснула, — почти шепотом сообщает Марина, оглянувшись на заднее сиденья. — Умаялась, — с теплой улыбкой уточняет она.
— Оно и к лучшему, — констатирую я, останавливая автомобиль около указанного Рыжулей дома. — Получаса тебе хватит?
— Да, — кивает и покидает салон.
Провожаю ее взглядом, подмечая, к какому подъезду она подходит.
К моменту, когда я кликаю по клавише «оформить заказ» Марина уже выходит из подъезда. Бросаю телефон на переднюю панель и, быстро покинув автомобиль, иду ей навстречу. Она останавливается, сделав только пару шагов от захлопнувшейся за ней тяжелой металлической двери.
— Это все? — интересуюсь, забирая из ее рук небольшую дорожную сумку.
— Да, — пожимает плечами и, вновь в глазах вспыхивает нерешительность.
Перехватываю почти невесомый саквояж поудобнее, тут же другой рукой обнимаю Маришу за талию и уверенно шепчу на ушко, втягивая носом дурманящий аромат.
— Перестань думать о правильности или неправильности своих поступков. Отпусти ситуацию, позволь нам просто быть.
Чувствую, как сбивается ее дыхание, как сердечко учащает ритм, отчего тонкая венка на шее прямо ушком часто пульсирует. Так и хочется прикоснуться к ней губами.
— Я стараюсь, и у меня почти получается, — хрипло выдыхает она, немного отстраняясь и заглядывая своими большими потемневшими глазами в мои глаза.
— Будем стараться вместе, — одариваю ее улыбкой, получая в ответ робкую и такую нежную, что еле сдерживаюсь, чтобы не попробовать ее губы на вкус.
— Пойдем, — сипло выдыхаю и разворачиваюсь в сторону припаркованной тачки, так и не убрав руки с талии Марины.
Саквояж в багажник. Помогаю Марине занять переднее пассажирское кресло и тут же обегаю передний капот, чтобы плюхнуться на водительское место. Невольно бросаю взгляд на часы, подмечая про себя, что прошло меньше отведенного мною времени, а Марина не только собрала чемодан, но и успела переодеться. На ней сейчас красуются шерстяные брючки цвета спелой вишни, в тон им замшевые ботинки на широком устойчивом каблуке, а под короткой шубкой виднеется свитер с молочного оттенка с высокой горловиной.
Она так застенчиво прячет нос в длинном рыжем меху воротника своей шубки, так загадочно смотрит на меня из-под пушистых ресниц, что в груди будто маленькая шаровая молния зарождается. С трудом удерживаюсь от порыва притянуть Рыжулю к себе и зацеловать до звездочек перед глазами. Лишь крепче сжимаю руль и медленно выезжаю из полутемного двора. После выруливаю на оживленную трассу, а уже воскресные вечерние заторы на дорогах диктуют свой курс передвижения и временные затраты.
В салоне тихо, мы даже радио не включаем. Бросаю внимательный взгляд на попутчицу, пытаясь разглядеть в ней суровую бизнес-леди, но не получается. Миниатюрная лисичка со взглядом наивного котенка. Непросто ей, наверно, вести свое дело? Она не производит впечатления человека, способного отстаивать свои права, и наверняка и у конкурентов складывается такое же ощущение, а, следовательно, и наглое отношение.
— А давно ты владеешь цветочным бизнесом? — Вопрос вырывается у меня непроизвольно.
— Лет шесть, — немного задумавшись, будто подсчитывая в уме, отвечает Марина, отводя взгляд от уличного пейзажа
— Тяжело?
— Бывает, — с легкой улыбкой на губах подтверждает мои догадки, — но я люблю свой салон, а трудности… они же только делают нас сильнее, ведь так?
— В чем-то да…
Соглашаюсь с ней и тут же ставлю мысленную галочку, что надо бы уточнить у нее адрес ее цветочного салона, чтобы скорректировать завтрашней выход из дома и маршрут поездки. Да и вообще, мало ли чем я еще смогу ей помочь в ее бизнесе? Например, вот с охранной системой или…
— Игнат, — обрывает Мариша мои размышления, — а можно задать тебе один вопрос?
Звучит это так, словно она желает спросить у меня о чем-то очень личном, жутко сокровенном, о том, чего я даже сам себе не рассказываю. Непроизвольно напрягаюсь, но толика внезапно проявившейся меркантильности позволяет расслабиться и кивнуть в знак согласия. Ведь Мариша же прекрасно понимает: раз задает вопросы она, то и я получаю возможность спрашивать? И я этой возможностью непременно воспользуюсь, чуть позже и в более удобной обстановке. А пока…
Чуть тушуясь, словно собираясь с силами и выуживая из закоулков своего разума маленькую толику храбрости, Мариша медлит. Бросает взгляд на спящую малышку и только после все же интересуется:
— Игнат, а где настоящая мама Фани? — Она произносит это на одном дыхании и тут же вздыхает как-то тяжко, словно сожалеет о несдержанном любопытстве.
Ловлю в зеркале заднего вида отражение дочери, проверяя, точно ли она все еще спит. Затем поворачиваюсь к притихшей Рыжуле и впервые в жизни благодарю загоревшийся красный сигнал светофора за своевременность. Марина замирает и даже как будто не дышит в ожидании моего ответа. В полумраке салона еле заметно, как она переживает, что своим вопросом могла всколыхнуть болезненную тему, и этот факт теплой волной разливается по телу.
Я ей не безразличен!
— Прости, — спешно извиняется, — прости. Не надо, не отвечай. Я не хотела…
— Ш-ш-ш-ш, — касаюсь указательным пальцем ее губ, прерывая сбивчивую речь. — Не извиняйся, ты не задела меня этим вопросом и не вызвала душевной боли. Все нормально.
Ее теплое дыхание пробегает электрическим разрядом по телу, и я нехотя, но все же отнимаю руку от ее лица. Вновь крепко цепляюсь за руль, сигнал на светофоре меняется, и я трогаюсь с места.
— А ее, наверно, и не было у Фани, настоящей матери. Была женщина, которую я любил… ну, или думал, что любил. Были годы брака без детей, потом попытки забеременеть, после — чудо и тяжелый период нервной беременности. Роды, на которых я даже не присутствовал, и не потому, что не хотел, а потому, что мне просто не сказали. Но я был счастлив, безумно счастлив, когда впервые взял малышку на руки. — На миг делаю перерыв в своей короткой исповеди, вспоминая с теплой улыбкой тот день, когда забирал жену из роддома. — Полгода мне понадобилось, чтобы понять и окончательно утвердиться в чудовищной истине: моей жене наш ребенок не нужен, от слова «абсолютно». Развод предложила она, так же, как и оставить мне дочь с условием…
— Так разве бывает? — перебивает меня Марина охрипшим голосом. В нем слышатся нотки недоумения.
— Фани не знает ее и никогда не спрашивала о ней. У меня нет, да и не было цели скрывать от нее мать, но она не интересуется, а я не считаю нужным самому начинать этот разговор.
— Тяжело… — Она не спрашивает, а словно переживает со мной те самые дни, когда я привыкал к жизни отца-одиночки, и это началось не после развода, а гораздо раньше. Но я уже и не вспоминаю, как это было, и не хочу вспоминать.