Мама на выданье

Даррелл Джеральд

Мне страшно хотелось узнать, где эти святые мощи пребывают в дневные часы. Она уставилась на меня:

— Мы знакомы?

— Увы, нет.

— Тогда ваше предложение неприлично. Просто неприлично.

— А если я представлюсь вам?— Что я и не замедлил сделать.

Она величественно наклонила голову и протянула мне хрупкую руку.

— Сюзанна Бут-Уичерли,— сообщила леди таким тоном, будто она была сама Клеопатра.

— Весьма польщен,— отозвался я и поцеловал ее руку.

— Что ж, вам не откажешь в воспитанности,— неохотно признала она.— Ладно, проводите меня, если это вас не затруднит.

Помочь мисс Бут-Уичерли спуститься из холла по длинной лестнице было далеко не просто, ибо два бренди хорошо подействовали, и если они несколько связали ее ноги, то развязали язык, и чуть ли не на каждом шагу она останавливалась, чтобы

поделиться своими воспоминаниями. Сделав три шага вниз по лестнице, мисс Бут-Уичерли вспомнила, как папочка впервые привез ее в Монте-Карло, когда мамочка умерла в 1904 году, и принялась во всех подробностях описывать окружавшее их общество. Женщины в дивных платьях, точно стаи пестрых попугаев, сверкающие драгоценностями так, что пират ослеп бы, глядя на них; красавцы мужчины, восхитительные женщины, таких теперь не увидишь. Когда она была молода, все были чудо как хороши. Сойдя с лестницы, она вспомнила какого-то молодого красавца, покорившего ее сердце, который проиграл все свои деньги и застрелился, выйдя из зала. Напрасно застрелился, ведь ее папочка одолжил бы ему денег, и сколько хлопот причинил слугам, которым пришлось отмывать полы. Папочка говорил, что к людям из низших слоев общества всегда следует относиться с тактом и не загружать слуг излишней работой. Перед самым выходом она вспомнила, как в 1906 году в Монте приезжал король Эдуард и ее представили ему, он вел себя как истинный джентльмен. Поток воспоминаний продолжал литься на крыльце и на дворе, не прерывался он и в такси, которое доставило нас в одну из наименее приглядных частей Монте-Карло. Машина остановилась на дорожке между двумя высокими старыми домами с облупленной штукатуркой и посеревшими от яркого солнца ставнями.

— Ага, приехали,— сказала мисс Бут-Уичерли, вставляя в глаз монокль и обозревая непрезентабельную аллею.— Моя квартира на первом этаже, вон там, вторая дверь слева. Очень удобно.

Я извлек ее с некоторым трудом из такси и, попросив водителя подождать, довел до дверей по дорожке, где в жарком вечернем воздухе пахло кошками, сточными водами и гнилыми овощами. У входа в свою квартиру мисс Бут-Уичерли снова ввинтила в глаз монокль и грациозно протянула мне руку:

— Вы были чрезвычайно добры, молодой человек, чрезвычайно. И мне доставило большое удовольствие побеседовать с вами. Большое удовольствие.

— Это я получил удовольствие,— совершенно искренне отозвался я.— Вы позволите мне завтра навестить вас, чтобы удостовериться, что вы совершенно оправились?

— Я никого не принимаю до пяти часов,— ответила она.

— В таком случае буду в пять, если позволите.

— Буду рада вас видеть,— сказала мисс Бут-Уичерли, отпуская меня кивком головы.

После чего отворила дверь, вошла в дом не совсем твердыми шагами и заперла за собой. Мне не хотелось оставлять ее — чего доброго, упадет и что-нибудь повредит. Однако эта своенравная старая леди вряд ли позволила бы мне раздеть ее и уложить в постель.

На другой день в пять часов, запасшись корзиной с фруктами и сыром, а также большим букетом цветов, я отправился в обитель мисс Бут-Уичерли. Постучавшись в дверь, услышал пронзительный лай. Вскоре дверь приоткрылась и в щелочку выглянула, сверкая моноклем, мисс Бут-Уичерли.

— Добрый вечер, мисс Бут-Уичерли,— поздоровался я.— Вот я и пришел, как мы договаривались.

Дверь открылась пошире, и я увидел, что хозяйка одета в потрясающую кружевную ночную рубашку. Она явно забыла про меня и наш уговор.

— Постойте, молодой человек,— сказала она.— Я не ждала вас... э... так рано.

— Простите, но мне показалось, что вы назвали цифру «пять».

— Верно, а что, уже пять? Господи, как время летит, я только что прилегла отдохнуть.

— Извините, что побеспокоил. Может, мне прийти попозже?

— Нет-нет.— Она милостиво улыбнулась.— Если вы не против того, чтобы я принимала вас в ночном одеянии.

— Ваше общество в любом одеянии для меня великая честь,— галантно ответил я.

Она распахнула дверь, я вошел, и мне ударил в нос застоялый запах денатурата. Квартира мисс Бут-Уичерли состояла из одной большой комнаты, служащей и спальней и гостиной, и прилегающих к ней крохотных кухни и ванной. У дальней стены стояла огромная двуспальная кровать. По случаю жары на ней лежали только простыни, притом такие грязные, что казались черными. Виновник сидел посередине постели — такс, который грыз здоровенную кость, вымазанную кровью и опилками, и который

злобно зарычал при виде меня. Все стены были сплошь покрыты старыми пожелтевшими фотографиями в золоченых рамках. У одной стены стояли два массивных дубовых шкафа, а между ними втиснулись стеллажи с поразительной коллекцией аккуратно надетой на колодки обуви. Тут было не меньше тридцати — сорока пар, от грубых башмаков до покрытых блестками вечерних лодочек. У противоположной стены были нагромождены почти до потолка большие кожаные чемоданы (какие в старые времена называли дорожными сундуками), похожие на пиратские сундуки с сокровищами, с выпуклой крышкой, украшенные магическими буквами «БУТ-УИЧЕРЛИ». В окружении этих предметов мебели с трудом разместились маленький стол и три плетеных стула.

— Эти фрукты и сыр мне так приглянулись, что я просто не мог не принести их вам,— сообщил я.— И конечно, цветы хозяйке дома.

Она взяла своими хрупкими ручонками букет, и глаза ее вдруг наполнились слезами.

— Как давно мне не дарили цветов,— пролепетала старушка.

— Это потому, что вы ведете затворническую жизнь,— сказал я.— Если бы вы чаще выходили в свет, у ваших дверей стояла бы очередь мужчин с букетами, я бы не смог пробиться.

Она поглядела на меня, потом довольно рассмеялась:

— Ох и тип вы, как сказал бы мой папочка. Знаете, как польстить старой женщине.

— Ерунда,— бросил я.— Пятьдесят лет не старость, а больше я вам не дам.

Она снова рассмеялась:

— Давненько не видела я таких галантных молодых людей. Очень давно. А приятно. Вы начинаете мне нравиться.

— Очень рад,— искренне отозвался я.— Потому что вы мне уже нравитесь.

С этой минуты я стал другом и наперсником мисс Бут-Уичерли. У нее не было других друзей и не было родственников, немногие знакомые считали ее чокнутой или же у них не было ни времени, ни желания слушать ее бесконечные истории. Я же с увлечением слушал живые, полные сарказма рассказы о былых временах, когда британцы так властно ступали по планете и карты мира были по преимуществу окрашены в розовый цвет, подтверждая этот факт. То был мир, где прочно утвердились солидарность и элегантность, мир неисчерпаемых запасов всяких благ для людей состоятельных, мир, где простолюдины знали свое место, где хороший повар получал тридцать фунтов в год и один выходной в месяц. Мисс Бут-Уичерли возрождала для меня те далекие, неизменно солнечные дни; это было все равно, как если бы вдруг заговорил динозавр. Я стал прилежно навещать ее, отбиваясь от такса Лулу (который всякий раз кусал меня за икры) и потчуя хозяйку фруктами, сыром и шоколадом, кои она просто обожала. Постепенно приучил ее пить бренди вместо денатурата, полагая, что это будет полезнее, если уж она совсем не может бросить пить. К тому же желаемый эффект достигался меньшим количеством бренди, чем денатурата. Поначалу она конечно же принимала бренди только как лекарство, однако вскоре сама стала смело предлагать выпить по рюмочке. Первое время она вообще не признавала бренди, тогда я придумал играть с ней в карты на бутылку. Если она выигрывала, бутылка доставалась ей; если проигрывала, мы вместе отмечали мою победу, и, уходя, я «забывал» бутылку. Во время нашей последней встречи за карточным столом (на другой день мне предстояло покинуть Францию) мисс Бут-Уичерли поведала мне, что она католичка.

— И очень дурная, боюсь,— призналась она.— Уже забыла, когда последний раз посещала мессу. Дело в том, что я считала себя недостойной, очень уж я дурная женщина во многих отношениях.

— Ни за что не поверю,— возразил я.— В моих глазах вы сама добродетель.

— Нет-нет. Вы далеко не все знаете обо мне, молодой человек. В свое время я натворила дел.

Она украдкой оглянулась, словно удостоверяясь, что мы одни. Если не считать Лулу, который сидел на кровати, деловито грызя нечто напоминающее половину бараньей туши.

— Однажды я была любовницей женатого мужчины,— внезапно возвестила мисс Бут-Уичерли и выпрямилась на стуле, проверяя, как я воспринял эту новость.

— Браво! — хладнокровно воскликнул я.— Бьюсь об заклад, он был счастлив с вами, везучий дьявол.

— Верно! Я сделала его счастливым!

— Вот видите — вы даровали человеку счастье.

— Да, но это было аморально,— заметила она.

— Счастье есть счастье, и мораль, на мой взгляд, тут ни при чем,— сказал я.

— Я забеременела от него,— сообщила она и быстро глотнула бренди для успокоения нервов после такого признания.