Мама, не плачь, я живой
Шрифт:
— Мы в Лабиринте, Брат, — сказал Сильвестр, — здесь могут быть ловушки, их можно застопорить рычагами, находящимися рядом в замаскированных комнатах. Двери в эти комнаты открываются также как в шлюзах.
— Понял, — Никита поправил лямку рюкзака, — я не могу терять время на разведку Лабиринта, Брат. Так что, веди по кратчайшему пути. Я тут когда-нибудь потом погуляю…
Они вышли из Лабиринта часа через два. Дверь шлюза плавно захлопнулась за Никитой, отделяя его от важного, но, увы, закончившегося этапа в его жизни. Никита посмотрел по сторонам: они находились в довольно большом помещении, вырубленном внутри скалы. Помещение использовалось для складирования разных ящиков, тюков, мешков и разного размера коробок. Повернув за ближайший стеллаж, Хранители по широкому пролёту прошли к воротам склада. Сильвестр подошёл к небольшому электрощитку на стене справа от ворот, открыл его и щелкнул тумблёром. Минут пять ничего не происходило. Затем снаружи послышался звук отпираемого замка на воротах, и они распахнулись несколько мгновений спустя. В дверях стоял внушительного вида седобородый человек в дорогом халате. Он приветственно поклонился Хранителям. Никита и Сильвестр также поприветствовали встречающего и вышли из склада.
— Брат, сейчас мы находимся в ханаке. Это суфийский монастырь, обитель дервишей. Отсюда дервиши этого ордена уходят странствовать по миру и сюда же возвращаются. Шейх этого монастыря — выпускник одного из наших приютов. Встретивший нас уважаемый наиб Фархад руководит всеми хозяйственными делами этого монастыря и только он один имеет доступ на этот склад. Кроме него и шейха Абдаллы никто здесь не знает о существовании нашего Монастыря. Шейх сейчас в отъезде, я познакомлю вас позже, когда ты вернёшься, Брат.
Они втроём вышли из внутреннего дворика и проследовали на конюшню. Здесь Никите подвели чистокровного ахалтекинского скакуна редкой белой масти с голубыми глазами. Жеребец был хорош. Никита лошадей любил и пацаном целые дни проводил на колхозной конюшне, ухаживая за лошадьми. За это старый конюх, отставной сержант-кавалерист дядя Андрей обучал пацанов верховой езде. Радости подростков не было предела. Тот же дядя Андрей научил Никиту и разбираться в лошадях. Никита и сам много читал про лошадей, просмотрел много иллюстраций в книгах по коневодству в районной библиотеке. Но, такого красавца коня Никита видел впервые. Он достал из рюкзака яблоко и предложил его жеребцу. Тот понюхал, взял яблоко бархатными губами и схрумкал. Никита, негромко разговаривая с жеребцом, похлопал его по шее, давая привыкнуть к себе и сам привыкая к нему. Наконец знакомство закончилось, конь Никиту признал. Повинуясь краткому распоряжению наиба Фархада, конюх быстро оседлал жеребца. Седло было кавалерийского образца со всеми принадлежностями к нему. Никита переложил содержимое своего рюкзака в переметные сумы, проверил укладку для коня — всё было на месте. Никита попросил два бурдюка с водой и привязал их к заднему вьюку. Затем закинул винтовку за спину, поблагодарил конюха, взял повод и повёл скакуна на выход. Наиб Фархад и Сильвестр проводили его за ворота монастыря. Прощались недолго, всё было оговорено во время прохождения Лабиринта. Взаимные поклоны с наибом Фархадом и короткие прощальные объятия с Сильвестром:
— Доброго пути, Брат.
— Счастливо оставаться, Сильвестр.
Никита перекинул повод через шею коня, ловко вскочил в седло, отсалютовал остающимся и, подобрав поводья, дал лёгкий посыл жеребцу шенкелями. Тот пошёл шагом. Ещё не решив, куда он едет, Никита не стал переходить на рысь. Ему надо было подумать. Он немного ослабил поводья, и застоявшийся ахалтекинец сразу попробовал было пошалить, определяя степень предоставленной ему свободы. Никита быстро окоротил коня, показав ему кто здесь хозяин. Жеребец принял это как должное и больше не пытался проверить хозяина на прочность. Дорога петляла между крупных обломков скал и Никита запустил в вышину астральный зонд, чтобы определить общее направление движения. Зонд показал, что метров через пятьсот дорога выходит на каменистую равнину, вдалеке переходящую в пески пустыни. Никита свернул зонд и попытался разобраться в своих ощущениях. По всему выходило, что ехать придётся в пустыню. Его тянуло именно туда, прямо в эти пески. Пока направление дороги совпадало с нужным Никите, он ехал не торопясь и, чтобы не терять зря время, достал кусок Небесного металла и начал плести для своего коня такой же невидимый доспех, как у себя. Между тем, дорога дошла до края пустыни и резко повернула налево, уходя по каменистому плато вдоль края пустыни за горизонт. Никита вздохнул и направил коня прямо в пески. Отдыхавшая невдалеке в тени одинокой скалы группа паломников удивлёнными взглядами проводила богато одетого всадника на дорогом коне, уходящего прямо в сердце самой большой пустыни Афганистана. Через пару часов жара стала невыносимой для коня, он часто дышал и то и дело недовольно всхрапывал. Никита в своём доспехе с регулируемой температурой чувствовал себя вполне сносно, но жеребцу требовался отдых. И, хотя ахалтекинцы хорошо переносят сухой жаркий климат, сегодняшняя жара стала испытанием и для него. Они отошли от края пустыни не так далеко, и здесь ещё встречались участки глинистой почвы и скопления скал. Никита выбрал скалу повыше и в её тени устроил дневной привал. Расседлал жеребца, достал из переметной сумы брезентовое поильное ведро, налил из бурдюка воды и напоил коня. В той же суме нашёл мешочек с сухарями, положенный туда заботливым конюхом, и скормил пяток сухарей Торосу. Так Никита решил назвать своего скакуна. Затем Никита перекусил сам и сделал несколько глотков из фляги, в которую заботливая Айша залила какой-то слабый травяной отвар на основе зелёного чая. Напиток прекрасно утолял жажду. Пока они отдыхали Никита продолжал плести кольчугу для жеребца. Когда жара спала, опять тронулись в путь. На ночёвку остановились среди барханов когда уже совсем стемнело. К вечеру Никита уже закончил оплетать кольчугой голову коня, поставил на неё астральную сеть как на своём доспехе, установив предельную пропускаемую температуру 37–39 градусов. Завтра Торос будет переносить жару гораздо легче. А к концу путешествия Никита надеялся доспех для коня закончить, тогда вопрос о перегреве жеребца вообще отпадёт. Устроившись на ночёвку, напоив коня и засыпав ему овса из переметной сумы, Никита сформировал одно из астральных тел и слетал в Монастырь. Сначала он поговорил с Сильвестром, а затем наведался домой. Айша не спала, ждала его посещения. Никита поцеловал её в макушку и она сразу же выскочила в астрал. Радостные объятия и поцелуи прервал Тимур. Он тоже лез обниматься и лизаться.
— Айша, он что, меня видит?
Щенок вилянием хвоста и тявканьем подтвердил, что да, вижу, а что здесь такого?
— Да, милый, он тебя видит, — подтвердила Айша, — не забывай, кто его принёс.
— Офигеть! И что теперь делать?
— Ничего не будем делать. Посмотрим, что из него вырастет.
— Ты, как всегда, права, дорогая. Ладно, что у нас на ужин?
— Всё на столе. Выбирай.
Ещё накануне отъезда они с Айшой договорились, что Айша будет готовить еду или ещё что-то нужное Никите заранее; а Никита будет прилетать ежедневно и забирать приготовленное с собой, так же, как он переносил приготовленные пищу и подарки для родителей Айши. Вот только вес переносимых в астрале свёрнутых в точку продуктов и других вещей был ограничен обычными физическими силами Никиты. И как ни бился Никита, перенести больше пятидесяти килограмм на большое расстояние в астрале он не мог. Непосредственно рядом со своим физическим телом он мог, вырастив своё астральное тело до гигантских размеров, подхватить этим гигантом скалу и швырнуть её через всё ущелье. А вот на удалённом расстоянии в астрале он мог переносить и бросать предметы только в пределах своих обычных физических сил. По другому пока не получалось. Потому они и договорились, что Никита будет прилетать, брать приготовленное и заказывать на завтра то, что ему необходимо. Сегодня он взял только ужин, напитки и яблоки для Тороса, заказав назавтра ещё бурдюк воды, свежую морковь для него же и мешок сена. На этом визит закончился. Никита поцеловал жену, свернул в точку ужин и вернулся на место ночёвки в пустыне. Яблоки сразу скормил коню, потом поужинал сам. Положил под голову седло, завернулся в одеяло из верблюжьей шерсти и уснул. За безопасность не беспокоился. Лошади чуют опасных врагов не хуже собак. Да и спал Никита чутко, беспокойство коня почувствовал бы сразу. Утром проснулся рано, собрал посуду, свернул в точку и слетал к жене за завтраком. В Монастыре всё было спокойно. Вернувшись, Никита задал коню сена, потом напоил его досыта и заседлал. Завьючил вещи, сел в седло и они тронулись в путь. Сегодня жара была ещё сильнее, чем вчера. И, хотя за полдень Никита сплёл доспех коню уже до середины шеи, на дневной привал пришлось останавливаться. Торос от жары устал до такой степени, что последние километры до замеченной издали одинокой скалы, которую Никита выбрал для дневки, пришлось идти пешком, ведя жеребца в поводу. Скала почти не давала тени, но укрывала от сухого горячего ветра, который потихоньку усиливался с каждым часом. Вскоре барханы вокруг "запели." Дело в том, что ветер, срывая песок с гребней барханов, сталкивает в воздухе с большой скоростью миллионы песчинок, которые начинают издавать звук, известный как "пение" барханов. Это было плохо. Это был признак надвигающейся песчаной бури. Песок уже скрипел на зубах, становилось трудно дышать. Никита достал из вьюка скатку попоны, раскатал её и укрыл коня, зафиксировав попону так, чтобы не сорвало ветром. Свою голову и лицо замотал чалмой так, что оставалась только щель для глаз. Уложил жеребца ближе к скале с подветренной стороны, переметные сумы и бурдюки с водой положил поближе к голове коня. Когда он укладывался рядом и укрывал голову коня и себя одеялом, небо уже почернело от миллионов тонн песка, поднятого ветром в воздух. Это был кара-буран или чёрная буря, самое страшное, что может быть в афганской пустыне. Она может длиться от нескольких дней до нескольких недель. Были случаи когда в ней гибли целые караваны. Под рёв бури Никита плёл кольчугу для Тороса, иногда наведывался в Монастырь пополнить запасы воды и провизии. Занятый плетением доспеха для коня, Никита подолгу разговаривал с Торосом, рассказывая ему разные истории из жизни лошадей, которых много слышал от колхозного конюха дяди Андрея. Дядя Андрей, бывший сержант-кавалерист, начинал службу ещё в кавалерийском корпусе знаменитого Доватора и знал много таких историй из жизни лошадей и кавалеристов, что Никита даже не мог разобрать где правда, а где вымысел. Конь слушал все эти истории и тяжело вздыхал. Когда Никита рассказывал истории с участием кобылиц, Торос только фыркал в самых интересных местах. А когда Никита рассказал пикантную историю про загулявшую молодую кобылку, жеребец откровенно заржал. Так, за разговорами под завывания ветра, проходили долгие часы вынужденного безделья Никита и Тороса. Периодически они вставали, чтобы стряхнуть с себя кучи песка, наметённые ветром. Буря закончилась к утру третьего дня. Ветер ещё налетал порывами, но идти уже было можно. Никита почистил и обиходил коня, напоил его и задал корм. Снял с себя и тщательно вытряс всю одежду, чтоб не оставить в её складках ни одной песчинки. Особенно обратил внимание на обувь. Несколько песчинок в ботинке за день натрут ногу не хуже наждачной бумаги. Позавтракав, Никита заседлал коня, тщательно проконтролировав, чтобы ни одна песчинка не попала под седло. Наконец, они тронулись в путь. Единственное, что радовало, так это то, что доспех коня был сделан более чем наполовину. Оставалось оплести невидимой кольчугой только круп и задние ноги Тороса, чем Никита и занимался во время движения. Около полудня Никите показалось, что он слышал выстрелы где-то далеко слева. "Стреляли очередью, ветер дул со стороны источника звука, значит, расстояние не менее двух километров," — прикинул Никита и запустил вверх астральный зонд. Действительно, километрах в двух Никита увидел бегущего между барханами человека с автоматом в руках. Человек петлял как заяц, но бежал тяжело. Вдалеке на самом высоком бархане стояли трое с автоматами. Один осматривал пустыню в бинокль, а второй забинтовывал третьему ногу. Затем перебинтованный обнял за плечи своих товарищей и вся троица повернула назад. Убегавший от них человек завернул за очередной бархан и упал. Никита приблизил к нему зонд. Убегавший оказался подростком лет 11–12. Досталось ему крепко: лицо было в кровоподтёках, одежда местами изорвана. Он зажимал рукой огнестрельную рану в левом плече, рукав рубахи весь пропитался кровью. Парень был одет как пустынный кочевник. Никита послал коня в галоп. Через пять минут скачки Никита обогнул последний бархан и усидел ствол автомата, направленный прямо ему в лицо. Затуманеные болью глаза сидящего парня твёрдо смотрели в глаза Никите.
— Я пришёл с миром, — на пуштунском сказал Никита и поднял руки ладонями вперёд, показывая, что у нет в руках оружия. Подросток медленно опустил автомат и повалился на бок, теряя сознание. Никита соскочил с коня и бросился к парню. Вытащил перевязочный пакет, разрезал и так уже здорово порванную рубаху воина и осмотрел рану. Пуля попала в лопатку и прошла навылет через грудную мышцу. Похоже, лёгкое не задето. Никита быстро перевязал рану. Достал аптечку и вколол противошоковый набор. Пощупал пульс — пульс был, но частый и слабый. Кровопотеря была приличная. Никита достал из переметной сумы флягу и, повернувшись, заметил, что подросток наблюдает за ним через полуприкрытые веки. Никита протянул флягу:
— Пей. Это зелёный чай.
Парень помолчал и прошептал:
— Я не знаю кто ты, чужеземец. Но, на твоей руке браслет нашего племени. Значит, ты свой. Я приму твою помощь. Я остался самый старший в нашем клане. Если я умру, возьми на себя мою месть, — и парень опять потерял сознание.
У Никиты была с собой упаковка 40 % глюкозы в ампулах и он ввёл парню внутривенно две ампулы. Как потом выяснилось парня несколько дней не кормили и в сочетании с физической нагрузкой это дало обморок. Так что глюкоза пришлась кстати. Через несколько минут подросток открыл глаза и выпил сразу полфляжки зелёного чаю. Ему стало лучше и сознания он больше не терял. Слабым голосом парень рассказал Никите свою историю. Его звали Зафар. Их клан был небольшим, но важным звеном в жизни пустынных кочевников. С древних времён этот клан был хозяином небольшого, но очень важного оазиса Эль-Зафар в центре самой большой пустыни Афганистана. В оазисе было всего четыре колодца: один для людей и один для скота, и два колодца для полива небольших полей вокруг кишлака. Эти колодцы были полноводны и никогда не пересыхали. До ближайшего к этому оазису источника воды было пять дней пути. Пройти через всю пустыню, миновав этот оазис было невозможно. Все кланы кочевников проходили через оазис эль-Зафар, если им приходилось пересекать эту пустыню. …Этот караван археологов пришёл в оазис за три дня до чёрной бури. Их было тридцать человек. Они щедро заплатили за постой и воду и на следующий день собирались следовать дальше. Ночью они напали на спящий оазис, предварительно вырезав сторожей. Соплеменники Зафара храбро сражались, но нападение было внезапным, а разбойники хорошо вооружены. В тюках у них было не археологическое оборудование, а оружие. Разбойники убили всех взрослых, стариков и детей. Колодцы подорвали взрывчаткой. Они ограбили оазис и сожгли дома. Двух своих проводников они убили и переодели в форму солдат афганской армии, а затем бросили посреди селения. Они оставили в живых только девушек, молодых красивых женщин и детей от 8 до 12 лет. Среди них старшая сестра Зафара. Их взяли с собой и ведут на продажу. Чёрная буря застала их караван в пути. Во время кара-бурана сестра Зафара перегрызла верёвки на его руках, и Зафар сумел зарезать одного охранника. Он успел захватить его автомат, но поднялась тревога и Зафар вынужден был убежать. Целые сутки, пока не закончилась чёрная буря, он, закопавшись в бархан, провёл без пищи и воды. Сегодня утром Зафар подкрался к каравану и застрелил одного из главарей бандитов и ранил второго разбойника во время преследования. Но, сам был при этом ранен. Он немножко отдохнёт и пойдёт выручать своих соплеменников. Зафар теперь самый старший из оставшихся в живых мужчин клана. Значит, он вождь клана. А там, в караване, пленённые женщины и дети его клана. Он должен их освободить и отомстить разбойникам. Они специально убили всех, чтобы племя кочевников не знало кому мстить. Но, он, Зафар, знает.
— Зафар, сколько в караване разбойников?
— После боя в оазисе их осталось двадцать два человека. Здесь я убил двоих и одного ранил. Значит, осталось двадцать человек, один из них ранен.
— Какое у них оружие?
— У всех автоматы, кроме одного. У него винтовка с оптическим прицелом. Это он ранил меня. Он самый опасный из них. Его надо убить в первую очередь.
— Ты сказал, что убил одного из главарей. Значит, есть ещё?
— Да, главарей было двое. И они не арабы. Они похожи на арабов, одеты как арабы, разговаривают на арабском языке, но они не арабы. Они белые. Это они приказали убить проводников и переодеть убитых в форму афганской армии. Они привезли эту форму с собой.
— Сколько в караване пленных?
— Сорок шесть женщин, двадцать восемь девушек и сорок пять детей. Это всё, что осталось от моего клана. Я должен их спасти. У меня ещё осталось десять патронов.
— Зафар, ты ранен…
— Там люди моего клана.
— Я не о том, Зафар. Извини, если я скажу что-то не так, я плохо знаю ваши законы. Одному трудно воевать против двух десятков разбойников. Могу ли я предложить тебе свою помощь?
— Ты чужеземец, но на твоей руке браслет нашего племени. Полтора года назад я слышал, что наше племя взяло под свою защиту одного доктора-шурави. Это ты?
— Да.
— Я думаю, — после короткого молчания сказал Зафар, — если наше племя взяло тебя под свою защиту, то ты тоже имеешь право защищать людей нашего племени в случае опасности. Это будет справедливо. Я готов принять твою помощь. Других воинов нашего племени здесь нет. Завтра в наш оазис должен прийти один клан, но они ничего не знают о происшедшем и не знают где мы.
— Стоп. Ты сказал, что бандиты взорвали колодцы. Значит, этот клан не найдёт в оазисе воды?