Мама, я демона люблю!
Шрифт:
— Такая чудесная картина, что даже жаль вам мешать, — ора закашлялась, сплюнула на пол чёрным и тягучим. — Но врагов всегда надо добивать. Жаль, что вам этот совет уже не поможет.
Её одеревеневшие пальцы сложились в щепоть ещё один, самый последний, раз. Она будто бы потянула в стороны узкую ленту, напряглась ради последнего усилия и, улыбаясь, откинулась к стене…
Заклятье Крика.
Это не был вой. Не вопль, не стон, не свист.
Крик, идущий изнутри. Из-под самого сердца, вымораживающий, жуткий. Наверное, так кричат мёртвые. Так кричала ора Камила. Последний, страшный крик, разрывающий мир живых в клочья.
Он отражался от стен, царапался испуганным зверем, носился по комнате, не в силах вернуться в горло, из которого вырвался.
Крик боли и одиночества.
Лицо обездвиженной Сели наполнилось ужасом. Её ресницы дрожали, она силилась победить приказ, вырваться из оков собственного тела, спастись… Но не могла.
Крик нашёл первой Камилу. Ввинтился в уши, змеёй заметался под кожей, разрывая её изнутри.
Я успела зажмуриться и прижаться к груди Рока за мгновение до того, как услышала тихий хлопок и шелест опадающего пепла.
А Крик уже искал новую жертву.
— Рок, мне страшно…
Он обнял меня, тщетно пытаясь защитить руками от неотвратимого заклинания.
— Это неправда, кири. Ты самая смелая на свете, — уткнулся носом в мою макушку и тихо закончил: — А вот мне страшно…
Он коснулся губами моих волос, вдохнул ещё один, наверное, самый последний раз. Обнял так крепко, словно мог спрятать в этих объятиях от всего дурное, что есть рядом. От всего дурного в этом мире. Он не верил, что сможет, но всё равно пытался.
Как хочется защитить их!
Как хочется верить, что папа прав, что действительно существует какая-то странная, новая или давно забытая магия, способная остановить даже смертельное заклятье. Но это неправда. Крик невозможно остановить или замедлить.
Я втягивала носом терпкий запах листвы, который всегда приходил вместе с демоном. Погружалась в него, стараясь думать только о том, как приятно было ощущать его весь этот месяц по утрам и вечерам, как приятно засыпать, когда он путается в волосах, а рука любимого мужчины легко, нетребовательно и нежно поглаживает талию.
Где-то очень-очень далеко раздалось мамино:
— Я же говорила, что до добра твои книжки не доведут!
— Ты всегда говорила слишком много, — ответил папа. — Смотри!
Как хочется, чтобы всё снова стало хорошо!
Пожалуйста, Лунная жрица!
А потом стало нестерпимо ярко и как-то очень-очень легко. Как будто собственное тело не тянуло больше в земле. Я парила вместе со всполохами света и точно знала, что рядом есть кто-то ещё. Кто-то, кто терпко пахнет листьями и никогда-никогда не оставит. Но кто? Вот бы вспомнить имя…
Я помнила только одно: нужно обязательно всех спасти! Всех… Кого это — всех?
Но нужно обязательно.
Новая, странная магия, магия, которую нельзя контролировать, лилась отовсюду. Она кружила меня и того, кто рядом, в вихре света, сталкивала и разъединяла, делала единым целым и снова делила напополам. Она была всюду, и она была всем. Она была мной. Я была ею. Как же хорошо! Только бы этот чудесный, добрый, спокойный серебристый свет никуда не исчезал!
Лунная жрица, благодарю тебя!
Что бы ни случилось, что бы ни происходило, я точно знаю: это твоя воля. И всё обязательно закончится хорошо.
Я останусь с тобой. Я останусь тобой. Светом…
Потом в меня стрелой ввинтился крик. Больно, тяжело и очень-очень остро.
Но я ведь свет. У света нет тела, значит и стрелы ему не страшны. И заклятие Крика тоже.
Заклятие Крика…
Мама!
Рок!
Свет начал гаснуть, а тело вдруг снова появилось и стало нестерпимо тяжёлым.
— Кири!
Слишком, слишком тяжёлое тело! Оно не способно устоять, мешком рухнуло вниз. Благо, внизу оказались чьи-то крепкие и заботливые руки.
— Триста! — надо мной всплыло обеспокоенное мамино лицо. Мама. Я точно помню, что это мама. И она жива. Как и Вениамин, и фолиант, спешащий к рыжему приятелю на тонких подгибающихся ножках. Как и папа…
Кабинет был покрыт слоем копоти. В том месте, где нестерпимо ярко сияли руны, чернел выгоревший круг, больше не способный никого удержать. В углу, в том месте, где сидела ора Камила, осталась лишь кучка пепла.
Кажется, папа всё-таки оказался прав: круг действительно пробудил магию, способную исполнить одно самое-самое заветное желание.
— О, цела, милая! — расплылась в улыбке Брид, но, вопреки ожиданиям, не кинулась обнимать меня. Она подняла с пола обугленную, покрытую копотью, но всё же не слишком пострадавшую скалку. А потом развернулась к бывшему мужу. — Ты никогда не видел того, что маячит под твоим носом. Нашу любовь нельзя возродить, потому что она не исчезала. Я ни на день, ни на секунду не переставала любить тебя. Но иногда любви недостаточно, Лаин. Я просто устала. Любая женщина имеет право устать…
Не веря своим ушам, грязный, замученный мужчина с потухшими глазами воспрял:
— Так всё это время… Эти годы я потратил зря?
— Интересно, а если бы он просто извинился, это бы помогло? — влез Рок и тут же сник под едким взглядом Брид.
К своему ужасу, значение этого взгляда и цену, которую пришлось заплатить, понял и горе-учёный. Он безнадёжно, как к недоступному лунному диску, протянул руку к жене… к бывшей жене.
— Брид, любимая, всё ведь может быть как прежде! Прости меня. Забудем, перешагнём эту историю!
Но любимая очень нехорошо ухмыльнулась и перекинула скалку из одной руки в другую: