Мама, я люблю тебя
Шрифт:
Внезапно мисс Крэншоу замолчала, подошла к окну и стала глядеть в него. Я посмотрела на Маму Девочку. У нее был очень счастливый вид, и я не могла понять почему: ведь все, что говорила мисс Крэншоу, было такое грустное. Через минуту мисс Крэншоу вернулась к столу и снова налила нам чаю, и сказала очень весело:
— Страшно люблю стоять у окна и смотреть на людей в парке. Какая декорация этот парк, и какая замечательная пьеса идет в нем каждый день! Дети, их отцы и матери, прохожие с собачками, птицы и белки,
Мы с Мамой Девочкой не спеша пили чай — и ждали. Я поняла, что мы ждем, потому что Мама Девочка все молчала. И я тоже стала ждать. Если бы Мамы Девочки тут не было, я бы не стала ждать, а разговаривала бы.
И наконец мисс Крэншоу взглянула на Маму Девочку и спросила:
— Вы хотите, чтобы ваша дочь сыграла роль девочки в этой пьесе?
— А вы? — спросила ее Мама Девочка.
— Это нечестно, — сказала мисс Крэншоу. — Ответьте на мой вопрос, и я отвечу на ваш.
— Тогда — нет. Я не хочу, чтобы она играла в какой-нибудь пьесе, потому что, мне кажется, этого не захочет ее отец.
— Не в какой-нибудь пьесе, а именно в этой, — возразила мисс Крэншоу. — Это вовсе не одно и то же.
— Даже в этой, — ответила Мама Девочка. — Я не хочу, чтобы она в ней играла, потому что ей пришлось бы тогда очень много работать, а я не считаю себя вправе требовать этого от нее. Но если она сама решит, что хочет играть, я сделаю для нее все, что в моих силах.
— Почему вы думаете, что ее отец будет против?
— Он ее любит. Он хочет, чтобы она была маленькой девочкой, его дочерью — и только. Уже год, как он пишет ей по разу в неделю — ей, не мне. Он трудится в поте лица, чтобы заработать на жизнь ей и мне, и хочет, чтобы она не знала никаких забот. Разумеется, они все равно есть — но у какого ребенка их нет?
— А не может он изменить свое мнение, если сам прочтет пьесу?
— Этого я не знаю, но уверена, что пьеса ему понравилась бы, уверена, что он увидел бы свою дочь девочкой из этой пьесы, а потом сказал: нет, об этом и разговора быть не может, ее вы не трогайте.
— А он не предложит ей решить самой за себя?
— Ни в коем случае, уж это я знаю. Не то чтобы он не считался с желаниями своих детей — нет, он с ними считается. Но он очень подозрительно относится ко всем желаниям, кроме направленных на одни удовольствия.
— А что, если его дочь для своего удовольствия захочет играть в пьесе?
— Он не поверит, что она может принять самостоятельное решение.
— По закону он имеет право препятствовать ее выступлению в пьесе?
— Конечно нет. Ни у него, ни у меня нет таких прав. Но хоть мы и разведены, мы не перестали от этого быть родителями своих детей. Если он не захочет, чтобы она играла в пьесе, я буду просить ее не делать этого.
— Даже если сама она очень хочет играть?
— Даже
Мисс Крэншоу улыбнулась, а потом посмотрела на меня.
— Ну хорошо. А теперь ты, Сверкунчик: вчера, когда мы с тобой пили чай, мы болтали без умолку и нам было очень весело — вчера, но не сегодня. Сегодня ты говорила очень мало, и теперь твоя очередь. Девочка в пьесе тебе нравится?
— Нравится.
— О, ради бога — не останавливайся. Это не суд, а чаепитие, и пусть всем будет весело.
— Но я не знаю, о чем говорить.
— О маленькой девочке, конечно.
— Она… нравится мне, но я ее не знаю.
— Нравится и то, что она воображает, и то, что происходит с ней на самом деле?
— Все нравится.
— Хотелось бы тебе сыграть ее роль в этой пьесе?
— Хотелось бы, но я не смогу.
— Потому что твой отец, возможно, будет против?
— Нет, потому что я просто не могу быть другой девочкой. Я могу быть только собой.
— Ну а играть в другую девочку ты могла бы?
— Ну конечно! Я все время во что-нибудь играю, только не обязательно в девочек. Играю в свою маму и еще играю в подающих.
— В кого, в кого?
— В подающих — ну, в бейсболе, потому что, когда я вырасту, я буду подающей у «Нью-йоркских гигантов».
— Почему именно у них?
— Потому что мой брат хочет быть подающим у «Бруклинских ловкачей».
— Понятно.
— Еще я играю в зверей. Вообще я играю во всех — и во все.
— То есть?
— Когда я вижу яркую звезду, я играю в звезду.
— Как?
— Будто я здесь, но и далеко-далеко, и будто я сверкаю прямо как звезда.
— Не потому ли твой отец называет тебя Сверкунчиком?
— Нет. Я никогда не рассказывала ему, что играю в звезду. Просто однажды он начал звать меня Сверкунчиком — и все.
— Ну хорошо, а почему твоя мать зовет тебя Лягушонком?
— Я люблю лягушек. Я ловлю их все время и очень люблю их.
— Да и сама она была ужасная попрыгунья, — очень серьезно объяснила Мама Девочка.
В дверь позвонили, и мисс Крэншоу сказала:
— Вероятно, Майк. Я просила его прийти, как только он освободится.
Она открыла дверь, и вошел Майк Макклэтчи.
— Кэйт, — сказал он, — ничто никогда меня так не радовало, как твоя уверенность в том, что пьеса провалится…
А потом он поздоровался со мной и с Мамой Девочкой, и принял от мисс Крэншоу чашку чая, и сказал:
— Это означает для меня одно: тебе пьеса нравится. А раз она тебе нравится, я хочу поставить ее — с твоей помощью, конечно.
— Как раз об этом мы сейчас говорили, — сказала мисс Крэншоу.
— Годится Сверкунчик на роль девочки? — спросил Майк.
— О, я думаю, можно найти сколько угодно девочек, у которых уже есть опыт и с которыми работать легче.