Мама
Шрифт:
Хозяин опустил голову на руки, локти уперлись в столешницу. Вот и все. Америка, Америка, великая страна. И скоро над Россией будет звучать гордая туфта:
О, скажи — видишь ты поутру, на заре,То, что с гордостью видел на закате вчера ты?Как в дыму и в огне, не сгорая, горелУстремившийся в небо звездный флаг полосатый… [14]— Итак? — с нажимом повторил американец.
— Я подчиняюсь, — тихо произнес президент.
14
Первые
Oh, say, can you see, by the dawn's early light,
What so proudly we hail'd at the twilight's last gleaming?
Whose broad stripes and bright stars, thro' the perilous fight,
O'er the ramparts we watch'd, were so gallantly streaming?
— Вот и отлично. В таком случае, через пятнадцать минут я пришлю к вам своих людей, им вы выдадите двоих захваченных террористов.
Хозяин поднял голову и посмотрел на американского генерала покрасневшими глазами:
— Одного террориста. Вторая — моя дочь.
— Вторая может быть чьей угодно дочерью, — холодно отрезал американец. — Мы с вами говорим не о дето-родительских отношениях, а о террористическом акте, который устроили эти двое. Все ясно?
Хозяин молча кивнул.
— Тогда через четверть часа к вам придут мои люди. Всего хорошего.
Американец встал, взял со столика обойму. Пистолет с черным провалом в рукояти выглядел мертвым, сиротливым. Генерал вытянулся перед русским по стойке «смирно», издевательски щелкнул каблуками и вышел, оставив хозяина с низко опущенной головой.
11
Как только дверь захлопнулась, он поднял голову и зло посмотрел на Мамеда. В глазах полыхала ярость, лицо окаменело. Таким араб хозяина не видел никогда.
— Ты видишь, Мамед, — зло проскрежетал зубами бывший президент. — Они не оставляют мне выбора.
— Не пожалеешь, хозяин? — тихо спросил араб.
— Мне не оставляют выбора, — тихо, но отчетливо повторил хозяин. — Если ты против меня, убей.
Араб с любопытством покосился на протянутый незаряженный пистолет.
— Один удар по темени и нормально будет, — сердито объяснил старик. — Ты силен, я стар. Думаю, хорошего удара под правильным углом будет достаточно.
— Одного удара не понадобится, — сухо произнес Мамед. — Я с тобой, хозяин.
На лице хозяина мелькнуло подобие улыбки.
— Тогда возьми ключи от гостевых комнат и мою трубку.
12
Мама моя, мама моя… Мама моя.
Других мыслей не было. Эл сидела в кресле, подобрав под себя ноги и обхватив колени руками, и тихо раскачивалась в такт монотонно повторяемым бессмысленным словам.
Мама моя, мама моя…
Нет, она не звала на помощь давно умершую мать, просто повторяла эти два слова, как какое-то древнее заклинание.
Мама моя…
С тем же успехом можно было повторять «абракадабра, абракадабра» — смысла никакого. Ни в слове, ни в его повторении, ни в звучании. Вообще, если слово повторять много раз, не задумываясь о смысле, начинаешь понимать, сколь глупо и бестолково оно звучит.
Мама моя, мама моя, мама моя, мама моя…
Зачем тогда повторять все это? Чтобы уйти от истерики, успокоиться.
Мама моя…
В углу тихо поскуливал Вася. В комнате был один человек, к нему подсадили одного сумасшедшего. Сколько сумасшедших стало в комнате? Хорошая задачка для детского учебника по математике. Хотя при чем тут математика?
Мама моя…
— Мама моя…
Эл вздрогнула. Кажется, последние слова произнесла вслух. И звук собственного голоса привел в чувства.
В тот же момент заскрежетал отпираемый замок. Эл подняла голову к открывшейся двери.
На пороге стоял отец. Глаза его яростно сверкали, на лице застыла, как улыбка на фотографии, злая решимость.
— Что случилось?
— Времени нет объяснять, — отрубил отец. — Пошли. Мамед, за нее головой отвечаешь.
— Да, хозяин, — коротко кивнул араб. — А с шутом что делать?
Отец посмотрел на сидящего в обнимку с гитарой жалкого Васю. Тот выглядел сейчас словно намокшая под дождем ворона, только по-птичьи косил своим иконописным взглядом на батьку-президента.
— Бери с собой, — распорядился отец. — Большая честь дать этому… играющему в безумца умереть от собственноручно созданного клинка Армагеддона, пусть живет и смотрит, как работает оружие дьявола, которое он сконструировал. Где наш будущий вождь?
— В соседней комнате, — Мамед был лаконичен.
— Вот что, мы вниз, а ты отпирай его и догоняйте. Только быстро.
13
Виски сделал свое дело. Нет, Слава не напился, в хорошие времена он выпивал три бутылки водки без закуски, по жаре — и не падал, так что бутылкой виски его свалить было затруднительно. Просто сказалась усталость, накопившаяся в последние дни, и Вячеслав задремал.
Сон показался коротким и без сновидений. Не безмятежный, но чуткий. Слава проснулся по щелчку. Не открывая глаз, сообразил, где он, потом идентифицировал щелчок, как открывшийся дверной замок и только потом, приподняв одно веко, поглядел, что происходит.
Ничего странного и сверхъестественного не происходило. Только над ним нависало черное лицо араба.
— Проснись и пой, — сообщил араб и отстранился.
Слава поднялся на локте, затем сел на диване и хрустнул затекшей шеей.
— Что, утро уже?
— Время «Ч», — непонятно объяснил араб. — Идем.
— Куда? — спросил Слава.
Но араб уже был в дверях. Вячеслав подскочил с дивана и, потирая глаза, посеменил за ним. Тот шел быстро, и догнать его Слава смог только на лестнице. Ступеньки весело зазывали вверх и так же поспешно уносились вниз. Араб молча направился в сторону подвала. Шаги его были проворными, но тихими. Вячеславу показалось даже, что он скользит вниз не касаясь ступеней.
Сам Слава шел следом за арабом, держа скорость, не отставая, но не так беззвучно, как то удавалось молчаливому спутнику президента.
— Мне показалось, или ты умеешь разговаривать? — поинтересовался Слава на ходу.
— Говорить сейчас не надо, — отозвался араб. — Надо идти. Быстро и тихо.
— Если быстро, то почему лифтом не воспользоваться?
— Потому что в лифте ездят янки. Даже здесь они, дети цивилизации, пешком не попрутся, когда лифт есть. Молчи.
Вячеслав послушно замолчал. Лестница пролет за пролетом уходила вниз. Со счета он сбился, но здание, казалось, под землей было значительно объемнее, чем кусок строения, возвышавшийся на поверхности. Наконец лестница кончилась. Простой площадкой три на три метра. Сбоку обнаружилась дверь.