Мамай. История «антигероя» в истории
Шрифт:
В русских летописях имеется сообщение под 1377 г. о том, что «царевич Арапша перебежа в Мамаеву Орду». [528] Однако из данного сообщения отнюдь не следует, что Арабшах оказался на службе у Мамая: слово «перебежать» (древнерусское «пръбъещи») могло означать, в частности, «перекочевать», «переправиться через реку» и т. д. [529] И это вполне соответствует реальным событиям: Арабшах со своими войсками проходил через владения Мамая для нападения на русские области. Однако современные авторы вполне однозначно восприняли это сообщение как свидетельство о переходе шибанидского царевича на службу к Мамаю. Не менее однозначно они постарались проигнорировать и информацию о том, что в 1377-1380 гг. Арабшах правил в Сарае, подтверждаемую нумизматическими материалами. [530]
528
См., напр.: ПСРЛ 20006, с. 27.
529
См.: Срезневский 20036, ст, 1620.
530
См.: СМИЗО 2005, с. 384; Янина 1954, с. 447; Федоров-Давыдов 1963, с. 200; Варваровский 2008, с. 93; ср.: Гончаров 2008, с. 61. О правлении Арабшаха см. подробнее: Почекаев 2010, с. 147-154.
Причина возникновения этого мифа представляется вполне очевидной: на Мамая, таким образом, возлагается ответственность
531
Весьма характерна в этом плане позиция А. А. Горского, который допускает возможность того, что войска Мамая практически одновременно в 1378 г. были направлены в поход, закончившийся битвой на Воже, и против Нижнего Новгорода [Горский 2000, с. 93]. Между тем В. А. Кучкин вполне обоснованно считает, что Нижегородское княжество подверглось нападению со стороны сарайского хана [Кучкин 1980, с. 107-108]. Впрочем, представляется небезосновательной и версия И. Л. Измайлова о том, что поход на Нижний Новгород могли совершить войска Булгара, действовавшие з союзе с Мамаем [История 2009, с. 465].
Еще один сподвижник Мамая, привлекший внимание современных авторов, — это мурза Бегич, полководец Мамая, потерпевший поражение в сражении на р. Воже (1378 г.). Летописи не содержат никаких сведений о нем, кроме самых общих фактов: что он возглавлял ордынские войска, был разбит и, вероятно, сам погиб то ли в сражении, то ли во время бегства. [532]
Современные авторы сочли, что этих сухих и кратких сведений о предводителе ордынского войска в битве, окончившейся столь славной для Руси победой, явно недостаточно. В результате Бегич превратился из рядового военачальника Мамая в его «любимца», «лучшего полководца», «главнокомандующего» и т. д. [533] Об источнике этих сведений остается только догадываться — либо поражаться проницательности современных историков! Зато причины возникновения такого мифа о Бегиче вполне понятны. Как известно, о победе русских на р. Воже высоко отозвался К. Маркс, отметив, что «это первое правильное сражение с монголами, выигранное русскими». [534] Естественно, оценка основоположника диалектического материализма явилась руководством для его советских последователей, и в результате эта битва (возможно, простой карательный рейд) превратилась в одно из крупнейших сражений в средневековой русской истории! Несомненно, разгром «любимца» «лучшего полководца» Мамая (и, следовательно, возглавлявшего и крупные силы, хотя о численности войск обеих сторон на Воже нет сведений) явно больше служит к славе русского оружия, нежели победа в незначительной стычке с одним из заурядных предводителей войск бекляри-бека. Интересно отметить, что и средневековые авторы старались представить поход самого Мамая на Русь и Куликовскую битву как месть бекляри-бека за разгром и гибель своего «любимца». В результате получается, что русские сражались за свою Родину, а Мамай — всего лишь, чтобы отомстить за гибель своего фаворита. Естественно, победа Дмитрия Донского в таких условиях не могла не быть предопределена!
532
См.: Повесть 1985а.
533
См., напр.: Марков 1990, с. 118; Кобищанов 2008, с. 51; Селезнев 2009б, с. 51. И. М. Миргалеев не без оснований полагает, что отряд Бегича был, скорее всего, небольшим, и его разгром не имел катастрофического значения для бекляри-бека. Его мнение потверждает тот факт, что после разгрома не Воже войска Мамая совершили карательный рейд' только на Переяславль-Рязанский [Миргалеев 2003, с. 40].
534
Цит. по: Будовниц 1960, с. 439. См. также: Титов 2005.
Личность Бегича привлекла внимание и «национальных историков», в частности — вышеупомянутых апологетов «булгаризма», создавших псевдоисторический булгарский свод «Джагфар тарихы». В их трактовке Бегич (как и сам Мамай) стал потомственным булгарским эмиром. [535] По мнению создателей «Джагфар тарихы», это должно убедить читателей в том, что Золотая Орда по сути была Волжской Булгарией!
Привлекает внимание современных авторов и фигура еще одного полулегендарного сподвижника Мамая — Челу-бея, или Темир-мирзы, [536] который своим поединком с «иноком» Пересветом начал Куликовскую битву. Таким образом, оба участника этого поединка стали объектами мифотворчества: брянский боярин Александр Пересвет превратился в монаха-схимника из монастыря Сергия Радонежского, а Челубей, в свою очередь, — также в «монаха-воина», да еще и принадлежавшего к «тибетской боевой школе гэлугпа». [537] Такой образ Челубея косвенно дополняет образ Мамая как врага Руси и православной веры: ведь чтобы победить русских, он обратился за помощью к «воину тьмы» — представителю некоей мрачной и подозрительной языческой секты! [538]
535
Бегунов, Нурутдинов 2007.
536
Такой вариант имени Челубея встречается в Киприановской редакции «Сказания о Мамаевом побоище» [Сказания 1982, с. 64, 189, 406; см. также: Амосов 1979, с. 56]. В некоторых вариантах «Сказания» он носит имя Таврул [Сказания 1982, с. 406].
537
Мешков 2005; Морозов 2008.
538
Кстати, и самого Мамая некоторые современные публицисты склонны считать приверженцем не менее таинственной секты исмаилитов [см., напр.: Ткаченко 2007].
«Булгаристы» имеют собственную версию происхождения Челубея, и в данном случае оставаясь верными своей цели: в их трактовке он из могучего, но неизвестного по происхождению воина превратился в славного булгарского богатыря — причем не простого, а… в сына самого Бегича! [539] Комментарии, как говорится, излишни.
Еще один сподвижник Мамая, ставший героем «национального» мифотворчества, — это хан Абдаллах, его первый ставленник, правивший в 1362-1369 гг. Согласно русской историографии, он был убит самим же Мамаем, который вместо него возвел на трон хана Мухаммада (Булака). Однако в татарской историографической традиции еще в XVII в. появилась другая версия о судьбе Абдаллаха, в дальнейшем развитая современными татарстанскими историками: как уже упоминалось в предыдущей главе, этот хан якобы, тяготясь зависимостью от Мамая, бежал в Поволжье и стал основателем династии местных правителей. Сам Абдаллах, по мнению этих авторов, был тем самым «булгарским (или казанским) ханом Габдуллой», который, согласно татарским позднесредневековым преданиям, погиб в 1395 г. во время разрушения Булгара Тимуром-Тамерланом. Соответственно, казанский правитель Алим-бек (Либей русских летописей), умерщвленный Улуг-Мухаммадом или его сыном Махмудом (в русских летописях — Мамутяком), считается сыном Абдаллаха. [540] При помощи этой концепции татарстанские идеологи стараются «удревнить» историю Казанского ханства.
539
Бегунов, Нурутдинов 2007.
540
Шамси 2008, с. 33; Бахтин 2008, с. 67. См. также: Исхаков 2006, с. 17-18 (ср.: Исхаков 2009а, с. 96-101); Франк 2008, с. 101, 132.
Однако правление «булгарского (казанского) хана Габдуллы» не подтверждается ни письменными, ни нумизматическими источниками. Более того, в эти годы в Булгаре зафиксирован правитель Асан (Исан) — сначала вассал Мамая, который затем, после похода русских войск 1376 г., признал власть сарайских ханов. Как видим, сами исторические факты опровергают утверждения современных мифотворцев.
О Куликовской битве
Битва между войсками Мамая и Дмитрия Донского на Куликовом поле, безусловно, одна из самых ярких страниц русской военной истории и истории русско-ордынских отношений. И, как следствие — одна из самых обсуждаемых: историки до сих пор ожесточенно спорят о месте битвы, численности войск, ходе сражения, о том, кому именно из русских полководцев в действительности принадлежит подлинная заслуга в этой победе. [541]
541
Панораму мнений см.: Бондаренко 2001; Петров 2003а, с. 22 и след.
Так, например, воронежский историк Ю.В. Селезнев предложил даже методику подсчета численности войск Мамая в Куликовской битве. Исследователь выбрал простой и, казалось бы, вполне логичный способ подсчета: он проанализировал количество «улусов»-тюменов, которые могли к этом времени находиться под контролем бекляри-бека, и пришел к цифре в 90 000 воинов. [542] Однако такой подсчет представляется не вполне корректным, поскольку исследователь не учел ряд обстоятельств, не позволяющих воспользоваться предложенной им методикой. Во-первых, даже в периоды расцвета Монгольской империи и Золотой Орды тюмены никогда не выставляли те 10 000, которые формально должны были бы выставить. [543] Во-вторых, достоверно установить, сколько тюменов находилось под контролем Мамая в 1380 г., не представляется возможным: в эпоху смут темники часто переходили от одного претендента на трон к другому. Даже если территория тюмена находилась под контролем Мамая, совершенно не обязательно, что все население обязательно выступало на его стороне: отдельные родовые предводители или военачальники со своими подчиненными могли добровольно или по принуждению перейти к любому из его многочисленных противников. Кроме того, предположению Ю.В. Селезнева противоречит информация о наборе Мамаем перед Куликовской битвой многочисленных наемников (итальянцев, армян, черкесов и пр.). Несомненно, если бы в его распоряжении имелись пресловутые 90 000 ордынских воинов, он прошел бы огнем и мечом всю Русь, и ему не понадобились бы эти разношерстные, неорганизованные отряды, которые и потерпели поражение на Куликовом поле.
542
Селезнев 2000, с. 297-299; 2001, с. 152; 2009а, с. 196. См. также: Титов 2005.
543
См., напр.: Почекаев 2006а, с. 161-162. Отметим, впрочем, что и сам Ю. В. Селезнев учитывает это обстоятельство, правда, считает, что каждый тюмен выставил около 7800 воинов [Селезнев 2001, с. 152]. Однако и эта цифра представляется завышенной.
Попытка разобрать все историографические версии Куликовской битвы и ее отдельных аспектов привела бы к написанию еще одной книги — и нельзя поручиться, что она оказалась бы менее тенденциозной, чем уже имеющиеся. Чтобы не столкнуться с такой проблемой, мы даже в первой части книги постарались ограничиться лишь кратким упоминанием об этом сражении, хотя оно и сыграло роковую роль в судьбе нашего героя.
Тем не менее Куликовская битва, несомненно, является одним из важнейших событий в биографии Мамая, и поэтому не упомянуть о ней нельзя. Однако, поскольку темой настоящей главы являются современные мифы, мы не будем рассматривать историографические версии Куликовской битвы, базирующиеся на средневековых источниках, и ограничимся разбором лишь двух наиболее оригинальных, на наш взгляд, версий современных историков. Эти авторы, по-видимому, считают, что развенчивают миф о Куликовской битве, хотя на самом деле создают вместо одного мифа другой, утверждая, что… Куликовской битвы совсем не было! [544]
544
Мы принципиально не рассматриваем здесь версии представителей так называемой «новой хронологии» или «альтернативной истории», которые отрицают общепринятые хронологические схемы и существование политических деятелей, сведения о которых подтверждаются многочисленными и независимыми друг от друга источниками. Привлечение сочинения «Джагфар тарихы», которое специалисты также не без оснований относят к «альтернативной истории», мы оправдываем тем, что его создатели по крайней мере придерживаются традиционной хронологии и упоминают реальных исторических деятелей — пусть даже и в собственной трактовке.
В 1998-1999 гг. Н.Д. Бурланков опубликовал статью, в которой постарался доказать, что яркое описание Куликовской битвы в средневековых текстах является дублированием… описания битвы на р. Воже, имевшей место двумя годами ранее! Автор гипотезы постарался выявить все сходные черты в описании этих битв в летописных сочинениях, и, надо признать, ему это в какой-то мере удалось. [545] Нельзя отрицать, что многие эпизоды в описании обеих битв весьма схожи.
Однако когда речь заходит о целях «дублирования» сообщений об одной и той же битве в летописных сочинениях и в особенности о причинах появления столь многочисленных и ярких произведений, как «памятники Куликовского цикла», посвященные именно битве-«дубликату», а не «оригиналу», автор гипотезы уже далеко не столь убедителен. [546] Ему приходится согласиться с тем, что существенные отличия в описании битв имеются: командование ордынскими войсками на Куликовом поле осуществлял сам Мамай; в этом сражении зафиксировано участие «его» хана — «поганого царя Теляка», и т. д.
545
Бурланков 1998, с. 45.
546
Бурланков 1999, с. 25 и след.
Тем не менее рациональное зерно в концепции Н.Д. Бурланкова имеется: он показал, что средневековые авторы могли использовать некие «стандартизованные» описания батальных сцен, принятые в русской летописной традиции. В частности, рассказ «Задонщины» о бегстве Мамая после поражения в Куликовской битве практически дословно копирует эпизод «Слова о полку Игореве», находят исследователи и другие параллели «Памятников Куликовского цикла» с произведениями древнерусской литературы. [547] Правда, Г.М. Прохоров еще в 1970-е гг. высказал предположение о существовании неких стандартных «описаний батальных сцен», издавна бытовавших в русском летописании. [548]
547
Георгиевский 1836, с. 163; Адрианова-Перетц 1948, с. 202, 208; Виноградова 1956. См. также: Шамбинаго 1906, с. 21, 71, 129; Лихачев 1975, с. 265, 271-273; Григорян 1980; Черный 2008, с. 103-105.
548
См.: Прохоров 1972, с. 94-101; ср.: Гумилев 1992, с. 140.