Мамба в СССР. Черный курсант
Шрифт:
— Не устроит.
— Я с тобой спорить, сержант, не собираюсь! Понял?! — вдруг заорал старлей, судорожно одёргивая китель, на котором блестели петлички со звездой в венке.
— Понял!
— Сдавайте документы, вынимайте всё из карманов и снимайте ремни.
Мы зашуршали формой, вынимая из карманов всё, что там было. Старлей рассортировал наши вещи, побросав их в разные конверты, и положил в сейф. Единственная заминка у него случилась, когда он увидел початую пачку сигарет «Кэмел». Будь я обычным курсантом, меня бы никто ни о чём и не спросил, забрали бы и всё. В фонд помощи голодающим
Это у себя в Африке я никто, а здесь я — ИНОСТРАНЕЦ!
— Угостишь? — кивнул он на пачку.
— Угощайтесь, — разрешил я и милостиво добавил: — берите уж две.
— Ага, а если ещё начальнику караула?
— Берите тогда полпачки, а вторую оставьте мне.
— Спасибочки!
— Караульный! — заорал он, — уведите арестованных. Сержанта в одиночку, а курсанта в общую камеру номер три.
— Сейчас сделаем, — послышался через решётку голос часового.
Старлей нажал на кнопку ГГС на своём пульте с надписью «начкар» и проговорил в трубку громкоговорителя:
— Эй, караульная, выводных ко мне. Двоих сажаем: сержанта и рядового, курсантов.
Противный писк от микрофона резанул по ушам, потом динамик хрюкнул, и оттуда послышался искажённый голос того самого начкара.
— Сейчас пришлём.
— Отлично, — произнёс старлей и нажал на тумблер отключения громкоговорящей связи.
— Сейчас вас заберут.
Позади комнаты дежурного находилась обычная дверь, за ней виднелась ещё одна, уже решётчатая, которая выводила в, так сказать, предбанник. Арестованного вводили туда через комнату дежурного, оставляли, закрывали дверь, а потом принимали через вторую дверь, что вела в коридор с камерами. Всё просто и давным-давно продумано.
Нас ввели в помещение с камерами. Выводной, из числа прикомандированных к комендатуре солдат сразу повёл меня в конец коридора, где стоял помощник начальника караула с ключами от двери. Лязгнул замок, открылась дверь, и взгляду представилась небольшая камера. Грубо оштукатуренные стены, топчан, одиноко стоящая табуретка, пристёгнутый цепью к стене откидной столик, наверху тускло светила одинокая лампочка. Вот, собственно, и всё убранство.
В общем, тоска, ночь, пора в аптеку.
— Заходи, располагайся. По-русски понимаешь?
— Говорить и понимать могу.
— Отлично! За что посадили, за драку?
— Да.
— Ясно, будешь спокойно себя вести, проблем не будет ни в туалет сходить, ни спокойно поесть, а не за три минуты, как обычно. Усёк?
— Йес, — съехидничал я.
— Ну, тогда в камеру, арестованный. И предупреждаю: на гауптвахте все команды выполняются бегом. Бежать по-настоящему тут особо негде, поэтому имитируем бег на месте. В случае проверки ты должен встать, отойти к стене, принять строевую стойку и чётко и быстро отрапортовать. В твоём случае так: сержант... эм-мм, — заглянув в записку об аресте, помначкара расхохотался, — вот же, блин! Ну, ладно: сержант Дед Бинго, курсант Сумского артиллерийского военного училища, осуждён на трое суток за драку. Жалоб и заявлений не имею! Понял?
— Понял.
— Ну, и хорошо, — громко лязгнула дверь и… снова открылась. — Да, совсем забыл тебе рассказать о
— Ясно, а прогулки будут, или мне тут весь день сидеть без свежего воздуха? И как в туалет ходить?
— Будут, раз в день, вечером, в порядке живой очереди, тут ты не один сидишь. Рядом убийца, что ждёт суда. Зарубил топором сослуживца, не поделили чего-то, или неуставняк какой, мы не спрашиваем. Всё, я заболтался уже с тобой. Захочешь в туалет, скажешь часовому, а тот передаст в караулку, за тобой придёт выводной и отведет в туалет. Всё! Отдыхай.
Грохнула железом дверь, и я остался в одиночестве. Через минут пять всё успокоилось. Гану за это время тоже определили в камеру, но в общую, и находилась та в противоположном конце коридора.
Время текло. Караульный неспешно бродил туда-сюда мимо камер, бубня себе под нос какую-то чушь. Вскоре принесли ужин. Пока мы ехали, пришло время обеда. Ну, а пока нас оформляли на гауптвахту, оно уже закончилось, плюс ещё продовольственный аттестат не сразу оформили для постановки на довольствие. Пока его приняли, пока отнесли в продовольственную службу части, пока дали команду в столовую. Бюрократы, блин! Пока то, пока сё, в общем, мы попали только на ужин.
Еду арестантам привозили в баках из какой-то учебки, и она была не ахти, честно говоря. Лязгнула железным засовом дверь и, распахнувшись, явила мне начальника караула в звании целого лейтенанта. Я тут же подорвался и вытянувшись во фрунт, застыл возле стены. А как застыл, так сразу и отрапортовал:
— Курсант Сумского артиллерийского училища Дед Бинго, осуждён на трое суток за драку. Жалоб и заявлений не имею.
— Понятненько. Молодец, быстро научился. Сидел уже, небось?
Я мотнул в отрицании головой.
— Еду тебе принесли, Бинго, — с трудом сдержав смешок, просветил меня лейтёха. — Откидывай свой столик и принимай пищу.
Повозившись, я отстегнул от стены столик, получил железную миску с перловкой и куском скумбрии в собственном соку, а также кусок хлеба и железную эмалированную кружку с едва сладким чаем, в котором плавали… Нет, не чаинки, а целые куски чайных стеблей. Скорее всего, здесь заваривали плиточный грузинский чай, в который чего только не клали. Да всё подряд туда клали! И не только чайные листья, а и другие, ореховые, например. Варенье же из орехов бывает, редкостная дрянь, но бывает же?! Ещё на ужин выдали маленький кругляш сливочного масла. Нужная прибавка к еде, особенно к такой скудной и невкусной, как эта. Соли не полагалось, перца тем более.
Есть оказалось особо нечего и, запив перловку чаем, я вполне уложился в отпущенные мне три минуты. О чём и известил выводного. Открылась дверь, я отступил к стене, вошёл выводной и, собрав посуду, быстро вышел. Дверь захлопнулась, и в маленьком оконце тут же оказался любопытный глаз караульного, заступившего на дежурство.
Покормили остальных, и всё на время успокоилось. А перед самым отбоем нас всех неожиданно погнали из камер. Первыми выгнали арестованных из одиночек. Поочерёдно, конечно, а не всех сразу.