Мамба в СССР. Черный курсант
Шрифт:
Недовольное лицо Гану выделялось среди марширующих как чёрная головешка на снегу. Хотелось крикнуть ему приветствие, но недоброжелательный взгляд выводного сдержал страстные порывы моей души. Ну и ладно, не захотел по-хорошему, пусть познаёт азы дисциплины по-советски.
Впрочем, определённые поблажки на губе я получил исключительно благодаря сигаретам «Кэмел». Эти послабления, конечно, никто не афишировал, но они всё равно чувствовались.
Со стороны дворика было прекрасно видно, как Гану пытается тянуть носок, напуганный суровостью выводного.
— Держи строй, Буратино горелый! — он сбивался ещё больше.
Ну да, методы здесь суровые, миндальничать не принято! Пусть учится. Ученье — белый свет, а не ученье — негритянская тьма.
В это время внезапно засуетился выводной, ещё строже придираясь к арестантам. Тот, который выгуливал меня, тоже взглянул в сторону запасного выхода с гауптвахты и также засуетился.
— Масенко!
— Что, Масенко? — не понял я.
— Начальник гауптвахты идёт сюда, может меня посадить за нарушение обязанностей выводного, а тебе суток добавить. Он такой, эх, ну его нах… короче.
И действительно, возле шагающих по кругу арестованных неожиданно нарисовался высокого роста офицер в звании капитана с грубым, словно вырубленным топором лицом.
— Это что за богадельня тут шагает, а, товарищ выводной?
— Арестованные, товарищ капитан, — дрожащий голосом проговорил тот.
— Плохо они у вас шагают, товарищ ефрейтор, хотите с ними вместе пошагать?
— Никак нет, товарищ капитан.
— Тогда командуйте лучше, — угрожающе проговорил Масенко, горой нависнув над выводным.
Тот судорожно сглотнул и, как только начальник гауптвахты отошёл, принялся муштровать арестованных с удвоенным рвением. Однако Масенко на этом не успокоился: выделив взглядом одного из марширующих, он выдернул его из строя.
— Это почему это у вас, товарищ рядовой, подворотничок грязный?
— Я вчера вечером его подшил, — промямлил тот.
— И что, вы разве спали в одежде?
— Нет, у меня просто шея грязная.
— Так вас разве в баню не возили?
— Нет, меня вчера посадили, ещё не успели.
— То есть вы не готовились к гауптвахте, думая, что здесь курорт? А здесь не курорт! — заорал Масенко. — Сколько суток вам объявили?
— Трое.
— Тогда объявляю вам ещё двое, чтобы вы успели здесь и помыться, и чистые подворотнички подшить. Есть запас подворотничков, выводной?
— Так точно, есть, товарищ капитан.
— Хорошо, занимайтесь арестованными, товарищ ефрейтор, а я пока проверю сержанта-негра, а то он уж больно долго гуляет.
Масенко, бросив последний пристальный взгляд на арестованных, направился было в мою сторону, однако что-то ему вновь не понравилось, он остановился, оглянулся и проорал:
— Вон тому долговязому сутки ареста добавить за неумение ходить строем, — и снова, отвернувшись, направился ко мне.
— Это ты, что ль, за драку сидишь? — по-панибратски поинтересовался
— Сержант Дед Бинго, курсант Сумского артиллерийского военного училища. Жалоб и заявлений не имею, — отрапортовал я, вытянувшись по стойке смирно.
— А ты точно негр? — удивился Масенко.
— Точно.
— А почему так хорошо по-русски чешешь?
— Потому что умный.
— Ага, и выправка у тебя есть, а всего лишь первый курс, — Масенко бросил взгляд на мою нашивку.
— Стараюсь.
— Угу. Молодец. Хотел тебе ещё суток добавить, для профилактики, но вижу, что ты правильный негр, не стоит. А с кем дрался?
— Не дрался, защищал себя от нападения Гану Махади. Данный курсант проигнорировал мои требования и получил за это заслуженное наказание. Однако он решил, что я применил взыскание к нему несправедливо, и напал. За это мы оба попали сюда.
— Ага, слышал я эту историю. Интересно. Ну, да ладно. Как тебе тут?
— Жалоб и заявлений не имею, — снова бойко отрапортовал я.
— Понятно. Правильно отвечаешь, правильно. Я курить люблю, а в последнее время военторг только дрянью всякой торгует… Вот и перебиваюсь с «Астры» на «Опал». А у тебя, я слышал, импортные сигареты есть?
— Так точно, товарищ капитан. Прошу вас угоститься ими. Мне всё равно нельзя курить на гауптвахте. Как только освобожусь, тогда и накурюсь.
— Ммм, спасибо. Думаю, тебе тут делать нечего. Это пусть другие сидят подольше, кто о субординации ничего не слышал. Пожалуй, я добавлю твоему подчинённому ещё трое суток. Пусть походит тут, подумает. Как говорится, если не доходит через голову, то дойдёт через ноги.
— На ваше усмотрение, товарищ капитан.
— Разумеется, на моё! Выводной, разрешаю ещё тут чуток погулять, потом в камеру арестованного и книжку ему какую-нибудь принесите. Пусть читает, я разрешаю, — великодушно произнёс начальник гауптвахты.
Капитан удалился и, судя по всему, направился прямиком в комнату дежурного, где в заветном сейфе оставалась половина пачки сигарет.
Мы походили ещё с полчаса, после чего меня загнали в камеру и немного позже в довесок ко вчерашнему Уставу вручили книжку. Книжка называлась «Сердце Бонивура» и оказалась довольно потрёпанной. Просвещайся, мол, негр, умнее станешь. Особенно про Бонивура читай, проникнись жертвенностью советских людей. Ну, это лучше, чем ничего.
От нечего делать я читал. Вскоре подошло время обеда. Всё прошло так же, как и вчера, ничего интересного. Ужин и отбой по той же схеме, но с одним исключением. Помощнику начальника караула, который проводил отбой, не понравилось, как «отбивалась» общая камера номер два. И он решил их немного потренировать.
— Камерааа, — протянул он слово, а потом резко оборвал его вторым: — отбой!
Двенадцать человек сломя голову бросились в камеру, последний громко хлопнул дверью.
— Пятьдесят пять секунд. Плохо! — констатировал помначкара. — Стройсь!