Мамба в СССР. Черный курсант
Шрифт:
Автомат затрясся в моих руках, злобно выплёвывая из себя пули. Две из них отшвырнули с моего пути одного из повстанцев, и тот полетел на землю. Другой едва вскинул автомат, как упал следом с пробитым черепом.
Опустевший магазин полетел прочь, взамен с почти неслышным в канонаде боя щелчком встал полный. И снова: крик, очередь, бульканье пробитых лёгких врага, кровь на лице другого. Успеваю заметить, как глаза застреленного в упор эритрейца (буквально мгновение назад такие живые, горящие праведным гневом!) медленно тускнеют, навсегда прощаясь с этим миром.
—
Рядом со мной бежали, стреляли, убивали, а порой и замертво падали мои солдаты. Но всё это проходило мимо моего сознания. Опустел второй магазин, за ним третий. Пули рвали мою одежду и свистели над головой, но я ощущал только жажду победы. Мир сузился, словно превратился в окуляр прицела, показывая лишь то, на что я бросал свой взгляд. Наконец, повстанцы дрогнули. Это заметили и оказавшиеся в западне эфиопы. Солдаты, казалось бы, уже потерявшие волю к сопротивлению, ударили по эритрейцам сзади.
Бросая оружие, повстанцы с правого склона бросились бежать. Их догоняли, добивая в спину. Не помню, как в моей руке оказался здоровенный кинжал, но именно с ним я вступил в рукопашный бой с мятежниками, устремившимися на помощь своим товарищам с противоположного склона.
Выглядел я зловеще: в правой руке зажат кинжал, в левой пистолет. Выстрел, удар кинжалом, выстрел, выстрел, выстрел. Выскочивший из-за машины повстанец вскинул автомат и дал очередь в упор. Словно предчувствуя, что произойдёт, я заранее кинулся стрелявшему в ноги и, уже лёжа, направил пистолет ему на живот.
Пропахав пах, три пули выпростали наружу человеческие кишки и ярко-алую кровь. С громким криком эритреец упал на землю. Привстав, я ударил его кинжалом, даря быструю смерть.
— Тебе, Змееголовый!
— Принимаю, Мамба! — мелькнул в воспалённом мозгу отголосок бесплотного голоса.
И я побежал дальше.
Очнулся не скоро и то только после того, как понял: бой окончен. Передо мной лежал испуганный эфиоп и орал мне в лицо:
— Я свой, свой я! Солдат, эфиоп…
На этом его аргументы иссякли, а у меня в мозгу словно щёлкнул невидимый тумблер, переключая сознание с режима реального боя на режим мирного времени и выкидывая меня из багрового мрака, в котором до этого находился.
— Вижу, — убрав руку с кинжалом, сказал я. — Живи, солдат!
Я будто увидел себя со стороны: в левой руке зажат полностью разряженный пистолет, а правая сжимает окровавленный кинжал, с лезвия которого медленно скатывается красная, как закат, человеческая кровь. М-да. Заглянув в заднее зеркало подвернувшегося грузовика, едва не отшатнулся от собственного отражения! Это ж надо такую зверскую рожу иметь?! Шрам исказил обычно спокойные и относительно приятные черты моего лица. Мышцы одеревенели, превращая лицо в маску ярости и ненависти.
С ног до головы покрытый кровью, слюной, пеной бешенства и розоватыми от крови мозгами своих врагов я производил очень мрачное впечатление. Зато все слушались, боясь слова поперёк сказать. Щёлкнул предохранитель, возвращая затворную раму пистолета на место.
Отшвырнув прочь кинжал, перезарядил пистолет
— Прекратить! Всех раненых повстанцев отнести в сторону. Это приказ!
С большой неохотой, но меня послушались, и выжившие пленные получили ещё один шанс на жизнь, расценив его не иначе как дар богов! Переходя от одной машины к другой, я отслеживал выполнение своего приказа, заодно командуя и осматривая тех, кто получил ранения. Наших раненых сносили в один из грузовиков или укладывали рядом, потому что места в кузове закончились.
Не откладывая дело на потом, я отыскал свои вещи. Благо машина, в которой я ехал, не сгорела, хоть и изрядно пострадала. Омыв руки и раны первого раненого спиртом, я приступил к лечению. И началось! Поток раненых не оскудевал, мне приходилось их сортировать, на глаз определяя наиболее тяжёлых. Им я оказывал помощь сразу, оставляя легкораненых на потом.
Вытащив практически в последний момент одного с того света, понял, что двоих парней мне уже не спасти. Уцелевшие будут жить, если выполнят все мои рекомендации. Опустошение и навалившаяся после боя усталость отошли на второй план, уступая последние силы заботе о раненых. Но долго без отдыха мне не продержаться, поэтому в ход пошёл один из моих эликсиров. Через несколько минут от сонливости и усталости не осталось и следа.
Толком не смыв с себя ни свою, ни чужую кровь, отправился к раненым повстанцам. И, отдав команду на погрузку раненых и подготовку колонны к маршу, я приступил к лечению повстанцев. Сказать, что они меня опасались, значит, ничего не сказать. Каждый из них имел возможность наблюдать меня в бою, и сейчас я вновь шёл к ним с ножом в руке.
Ну, а что поделать? Скальпеля тут как-то не обнаружилось!
— Не убивай нас, не убивай! — взмолился один из эритрейцев, порождая волну паники и ужаса.
Видимо, считая меня палачом, все раненые пленные поддержали его, умоляя меня о пощаде. Лишь парочка молчала: одному уже, похоже, всё равно, а другому видимо гордость не позволяла. Ну да, пытки многим развязывали язык. Это Африка…
— Хорошо. Меня зовут Мамба, и я поклоняюсь духам Африки. Их помощь вы сегодня видели своими глазами. Я спасу вас от смерти и от ранений, но взамен на обещание, что вы запомните меня навсегда! И когда я приду к любому из вас, выполните одно моё желание. В этом вы поклянётесь своей кровью.
В их черепные коробки я, конечно, залезть не мог, но было очевидно: каждый, кто дал такое обещание, искренне надеялся никогда больше не повстречать меня на своём жизненном пути.
Выслушав их положительные ответы, я приступил к короткому обряду. Как только зазвучали первые слова, произнесённые нараспев на незнакомом им языке, все сразу поняли, как крупно они влипли! Но было уже поздно. Кровь и так сочилась из ран, лишая бойцов свободы выбора и предоставляя мне возможность провести обряд клятвы на крови даже без их желания.