Мамин жених
Шрифт:
Он останавливается, поднимает голову и говорит:
— Ты поедешь с Таней. Таня купила два билета на поезд, — и глядит на меня своими ясными, беспощадными глазами.
— Я не подумала тогда, Янис, что это невозможно. Илга бы очень скучала, и папа, и Ванда. И ты бы скучал. Ведь ты же их любишь?
Янис молчит.
— Не молчи, Янис, ведь ты любишь их?
— Люблю, — отвечает он. — Но почему ты сказала «да, Янис»?
— Я забыла, что слово сказать легко, а дело сделать трудно. Я не знала, Янис, что дело можно сделать и не сделать, оно может родиться и умереть, а слово живет вечно.
Янис молчит, у него такой взгляд, будто он все понимает.
— Ты приедешь к нам, когда будет еще одно лето?
Впервые у меня нет права сказать «да».
— Я буду мечтать об этом, Янис. Ты знаешь, что такое мечтать?
— Да. Это думать о том, чего нет.
— Я буду всю зиму готовиться в училище. И мечтать, как летом приеду сюда.
— А я, когда вырасту, буду лечить людей.
— Мне бы тоже хотелось лечить их. Но не от болезней, а от самих себя.
Чтобы человек, который сказал «да», обязательно сдержал свое слово. Чтобы каждый, кто полюбил, любил бы всю жизнь и был счастлив. И чтобы у каждого хватало денег до получки.
— Ты научишься, — говорит Янис, — не надо плакать.
Я вытираю ладонями глаза и щеки и обещаю Янису:
— Я научусь. Научилась же этому твоя мама.
Он поворачивается и уходит. Два крыла красного шарфа колышутся от ветра за его спиной. Идет не спеша, не оглядываясь, оставляя маленькие следы на мокром и чистом песке.
МАЛЕНЬКИЙ МЕДВЕДЬ С КОЛОКОЛЬЧИКОМ
— Оно сейчас ушло? — спрашиваю я девчонку с жесткой челкой на лбу.
Она смотрит на меня узкими глазами, облизывает побелевшие в трещинах губы и не понимает, о чем я спрашиваю. Мы незнакомы. И откуда ей знать, что я люблю вот так, ни с того ни с сего огреть человека вопросом.
— Я вас поздравляю, — шепчет она на всякий случай, — это такое счастье. Я даже не знаю, что мне сейчас делать.
— Надо дать домой телеграмму, — подсказываю я. — У тебя есть деньги на телеграмму?
— Да, да, — наконец кивает она, — у меня есть деньги. Они умрут от счастья.
Мои от счастья не умрут. Если я пошлю телеграмму, папа прочтет и скажет сам себе: «Она жива. Остальное со временем выяснится». Марья, когда отец вручит ей телеграмму, будет ходить по квартире и искать очки. Потом будет по очереди искать то очки, то телеграмму. «Она сообщает, что поступила в институт», — не выдержит папа. Марья тут же охладеет к очкам и телеграмме и обиженно пожмет плачами. Она всегда обижается, когда что-нибудь значительное происходит не с ней, а с кем-нибудь другим, даже с ее родной племянницей.
Мы сидим с узкоглазой девчонкой в вестибюле института, и нет у нас сил подняться с мраморного выступа стены. Все ушли, а мы сидим, как приклеенные, и смотрим на доску с белыми листками. Там наши фамилии среди фамилий других счастливчиков. Если бы кто-нибудь догадался нас сфотографировать — это был бы снимок века. Так сказать, счастье в его чистом виде, материализованное в образах двух измочаленных надеждами и зубрежкой девиц.
— Оно сейчас ушло? — снова спрашиваю
— Кто?
— Детство?
Она поднимает брови и молчит. Так молчат отличницы: все знают, но не надейся, что подскажут.
— Мне надо точно знать, ушло оно или не ушло. — Я смотрю на нее, как удав на кролика.
— Оно уйдет постепенно, — говорит она. — Мы этого не заметим.
Вот все и ясно. Толковая, обстоятельная девчонка. Не влетит на ходу в лужу, не назначит свидание в пять часов утра. В сумочке — идеальный порядок: чистый носовой платок, кошелечек, записная книжка. Домой не поедет. Пошлет телеграмму: «Приняли. Здорова. Общежитие дали». Родители пришлют ей денежный перевод. Она все рассчитает, будет питаться только бутербродами, и на оставшиеся деньги будет ходить по музеям и театрам.
У меня дар угадывать и предсказывать. Всем девчонкам из нашего класса я предсказала будущую жизнь. Все радовались и хохотали, только Лиля Белкина обиделась. Ей я напророчила троих детей и лысого мужа. Лилька считает, что выходить замуж мещанство. Надо достигнуть чего-то великого в жизни, а потом, если проснутся материнские инстинкты, родить от любимого человека без всяких загсов, штампов и прочих предрассудков.
— А вдруг материнские инстинкты проснутся раньше, чем ты достигнешь чего-то великого? — спросила я.
Лилька фыркнула и вытаращила на меня свои ледяные с черными зрачками глаза. Было видно, как из них струилось презрение. Кто-то сочувственно пискнул:
— А как же ребенок без отца?!
Лилькин голос зазвенел от негодования:
— Какое отношение имеют отцы к детям? Кого из нас воспитал отец?
Я бы могла сказать: меня. Но Лилька так презрительно жрет глазами тех, кто перечит ей в споре, что лучше не связываться.
Эта девчонка, что сидит со мной на мраморном выступе стены, выйдет замуж через десять лет. Закончит университет, аспирантуру, купит квартиру и выйдет замуж за какого-нибудь Вадика, с которым училась вместе с первого класса. Сейчас ни он, ни она этого не подозревают. Он тоже сейчас сидит где-нибудь, бледный и растерянный, переживает свое поступление в институт. Через десять лет они встретятся кандидатами наук, поженятся и будут всем говорить, что любят друг друга с первого класса. Люди будут смотреть на них как на сумасшедших, потому что у всех нормальных людей первая любовь — воспоминание.
Обо всех я все знаю, а о себе — ничего. Это значит, что со мной случится что-то невероятное. Оно уже началось, надо только не волноваться, взять себя в руки и спокойно, с достоинством выйти навстречу новой жизни.
— Я не поеду домой, — говорит девчонка, — это далеко и очень дорого. Я живу в Красноярске.
Мы расстаемся. Она идет по вестибюлю, худенькая, с черной косой на спине. Я почему-то пережидаю, когда за ней закроется огромная дверь, и тоже поднимаюсь. Вечером я сяду в поезд, утром буду дома. А потом снова вернусь сюда. Самый лучший город с парками, музеями, театрами, толпами иностранных туристов будет моим целых пять лет. Здесь произойдет то главное и удивительное, что должно произойти в моей жизни. Я гляжу на прохожих: увы, это произошло без вашего согласия. Это произошло вообще непостижимо каким образом. Восемнадцать человек на одно место. Тридцать медалистов. Внезапно меня пронизывает страх: совпадение! Это кого-то другого приняли с такой же фамилией. Нет. Сердце возвращается из невесомости на свое старое место. Гуляева Анна Прокопьевна. Милый мой Прокоп-Укроп! Ни у какой другой Анны нет такого отчества.