Мамкино наследство
Шрифт:
Два шага вперед – кухня. Открыл кран, струя воды рассыпалась мелкими брызгами о старую замызганную раковину. Налил пахнущей хлоркой воды, выпил. Лучше не стало. Выглянул в окно. У подъезда пусто. Никого. Спят. В деревне в это время птицы поют, коров выгоняют. Мамка вставала рано. Печку топила. Блины пекла. Блины мамкины – чудо. Кружево.
Зинка таких и во сне не видала. Попросил после свадьбы: « Зинуль, блинов напеки!». Напекла. Взял в рот, чуть не подавился. Резиновые, безвкусные. Вкус другой, не мамкин. Она расстроилась, чуть не плачет. Жалко дурочку.
– Не плачь, говорю,
Она после этого все пыталась, старые рецепты брала. А какой там рецепт? Молоко от Красули, яйца от Пеструшки, мука с мельницы, батька сам молол у дядьки Ивана. А тут с магазина принесешь – все безымянное, все без души. Куры томятся в инкубаторе, солнца никогда не видали. Что они живое снесут, если не знают, что такое солнце? А молоко? Из порошка. Я может к водке пристрастился, что нормального молока не пью.
Говорил ведь : «Поедем, Зинуля, в деревню!». А она: « Что я там не видала? Коровам хвосты крутить? В навозе копаться? Я ведь городская!
Губы намалюет, каблуки, сумка - городская, куда бежать! Вот и живем. По-человечески. Городская даже на шести сотках от завода не может картошки вырастить: то жук напал, то бомжи выкопают. Все ей не так. Морковки, помню, принес ей два ведра. На рынке подрабатывал – перепало! Так и сгнила морковка, она ее по-человечески и сохранить не сумела. Купит в киоске одну морковку, одну луковицу и варит что-то полдня. Потом есть невозможно. Телесериал свой включит и варит. Один глаз в телевизоре, один в кастрюле. Чего вкусного получится? Так вот и есть не могу последнее время. Кусок в горло не идет. Дом в деревне загнулся. Дому ведь люди нужны. Дому ведь нужно заботиться о ком-то.
Петька плюнул, налил воды, выпил залпом. Лучше не стало. Лег снова, вдруг получится уснуть. Закрыл глаза, попробовал вернуть сон из детства: шалаш, который с Пашкой мастерили, Надюшку, деревенскую девчонку, мамкину крестницу. Смешная была, зеленые глазищи, как у лягушки, русые косички тоненькие в разные стороны. Бегала с ними наравне. Не одна игра без нее не обходилась. Если прятки, то Надьку на найдешь, а она притаится почти рядом за каким – нибудь лопухом или камнем, насмехается. Если в «казаки-разбойники», не догонишь, босые пятки сверкают, платье развивается, ветер, а не девчонка. Память была у нее феноменальная. Оттого и знала много. Петька любил с ней поговорить, поспорить, если что. Надя ходила с мамкой в церковь, слушала батюшку, читала Библию. Из-за этого у них часто возникали споры. Надюшка с такой горячностью пыталась убедить Петьку в своей правоте, что дело иногда чуть не доходило до потасовки. Правда, мужчина в Петьке никогда бы не обидел Надю, но дернуть за ее мышиную косичку было привычным делом. И тогда ему доставалось. Она колотила его своими кулачками по спине, а тот заслонялся локтем и приговаривал:
– Давай, прихожанка, бей. А кто про заповедь забыл «Не убий!»?
– И не убью, так, чуток, чтобы не ерепенился.
– Вот-вот. Все с Евы началось. Зачем Адам ребром пожертвовал? Глупец!
– Адам изначально, пока у него не было Евы, имел вокруг себя сад животных, которые пришли к нему.
–
– Он давал им имена, чтобы выразить существо каждого из них. Если говорить современным языком – Адам был настоящим зоологом.
– Адам – зоолог! Где ты этого начиталась?
– Батюшка рассказал. Отец Иоанн. Он, знаешь, какой умный?
– Ясно, что умный! Надо же придумать, Адам – зоолог! Во, дает!
– Он университет закончил, три язы знает. Знаешь, сколько у него книг? Больше, чем в библиотеке в клубе.
– Так уж и больше! Ну ладно. И что он дальше про Адама рассказывал?
– Адам понимал сущность всех животных, так как был образом Творца их. И у него в сердце была любовь. И там, в раю львы не терзали антилоп, а кошки не бегали за мышами, и комары не кусали Адама. Природа существовала гармонично, ибо она не знала греха.
– Вот твой зоолог и согрешил. Послушай женщину и сделай наоборот.
– Все сваливать на Еву глупо. Зло стремилось к власти. Если бы Адам Еву одну не оставил, она бы не заговорила со змеем.
– Кстати, полезли сегодня за яблоками к тетке Марье. У нее на яблоне у курятника сладкие, как мед.
– А попросить?
– Так она и даст! Держи карман шире. Полезешь?
– Не полезу, буду на карауле.
– Молодец. Так что там дальше про Адама?
– А с грехопадением человека мир пришел в расстройство, в него вошло зло.
– Ого! А до человека зла не было?
– Я у батюшки спрошу.
– У батюшки! А самой голова на что дана?
– Человек не послушался Бога, и тварь перестала слушать человека.
– О! Как по-писаному. И что?
– И тварь стала бояться человека.
– Это же хорошо! Человек – царь природы!
– Что же хорошего? Человек стал хищнее зверя.
– А иначе как? Иначе не выживешь!
– А тебе не кажется, что все эти войны, фашисты, наполеоны – это продолжение? Продолжение этого твоего – не выживешь?
– Разве может быть по - другому?
– Может. В этот мир пришел Христос. Чтобы было по-другому.
– Мамка каждый вечер поклоны бьет, и ты туда же?
– Молитва на Руси не прерывалась никогда. И не прервется. Знаешь, ниточка такая, которая тянется от наших предков?
– Чудно ты рассказываешь, Надюха. Умом понимаю, что сказки, а сердцем слушать тебя хочется.
– Сердце ведь никогда не обманет, а ты говоришь – мышечный мешок.
***
Эх, Петрович, так и случилось? Тем самым трактором?
– Тем самым. Каким еще.
– А дальше что?
– А дальше моя хозяйка не вынесла. Сердце. Всю войну ждала, детей тянула, да не уберегла, девочку одну схоронила – воспаление легких. После войны только и жить! Петька с Павликом родились. Слава Богу, здоровые, крепкие. Да тут с мужем такое!
– Как же дети? Ведь круглые сироты?
– Младших тетка, сестра матери Прасковья забрала, а Лидка уже в городе училась, а потом и вовсе замуж ушла. Заколотили окна мои - и ослеп я, Петрович. Ослеп.