Мандарины
Шрифт:
Анна с Дюбреем застыли на месте; ясно было одно: если они хотели знать, как относиться к Сезенаку, а лучше, конечно бы, знать, то другого такого случая не представится, спрашивать надо было теперь.
Надин схватила Сезенака за волосы:
— Нам известно, что ты выдавал евреев, многих евреев: когда ты начал? Говори. — Она трясла его голову, а он стонал:
— Ты делаешь мне больно!
— Отвечай, сколько евреев ты выдал? — спрашивала Надин. Он вскрикнул от боли.
— Я помогал им, — сказал
— Ты не помогал им, ты выдавал их. Скольких ты выдал? Сезенак начал рыдать в подушку.
— Ты выдавал их, признайся! — настаивала Надин.
— Одного время от времени, чтобы спасти других, иначе было нельзя, — вымолвил Сезенак. Он приподнялся и огляделся в растерянности. — Вы несправедливы! Я спасал их. И многих спас.
— Все наоборот, — сказала Надин. — Ты спасал одного из двадцати, чтобы он посылал к тебе клиентов, а других выдавал. Скольких ты выдал?
— Не знаю, — ответил Сезенак. И вдруг закричал: — Не дайте мне погибнуть!
— Ну хватит! — сказала Анна, подойдя к дивану; она наклонилась над Сезенаком и подняла рукав; Надин вернулась к Анри:
— Ты убедился?
— Да, — ответил он и добавил: — И все-таки никак не могу в это поверить.
Он часто видел Сезенака с остекленевшим взглядом, с потными руками, видел его сейчас простертым на этом диване; однако все это не стирало образа молодого героя с красным платком на шее, который ходил от одной баррикады к другой с большим ружьем на плече. Когда они вернулись в кабинет и сели, Анри спросил:
— Ну и что мы будем делать?
— Какие могут быть вопросы, — с живостью отозвалась Надин, — он заслуживает пули в голову.
— Ты сама собираешься стрелять? — спросил Дюбрей.
— Нет, но я позвоню в полицию, — заявила Надин, протягивая руку к телефону.
— В полицию! Ты понимаешь, что говоришь? — сказал Дюбрей.
— Ты сдашь человека в полицию? — спросил Анри.
— Черт возьми! Этот негодяй выдал гестапо десятки евреев, и ты думаешь, я буду с ним церемониться! — возмутилась Надин.
— Оставь телефон в покое и сядь, — нетерпеливо сказал Дюбрей. — Ни о каких полицейских и речи быть не может. Исходя из этого и надо принимать решение. Однако мы не можем дать ему кров и лечить, чтобы потом он преспокойно вернулся к своему милому ремеслу.
— Что было бы вполне логично! — заметила Надин. Прислонившись к стене, она смотрела на всех с мрачным видом.
Воцарилось молчание. Четыре года назад все было бы просто: когда действия — живая реальность, когда веришь в цели, слово «справедливость» имеет смысл: предателя убивают. Но что делать с бывшим предателем, когда уже ни на что не надеешься?
— Оставим его здесь на два-три дня, чтобы поставить на ноги, — сказала Анна, — он действительно очень болен. А потом отправим его в какую-нибудь отдаленную колонию, например во Французскую Западную Африку, у нас есть там знакомые. Он никогда не вернется: слишком боится, что его убьют.
— А что с ним станется? Не будем же мы давать ему рекомендательные письма, — возразил Дюбрей.
— Почему бы и нет? Дайте ему денежное пособие, раз уж на то пошло, — сказала Надин. Голос ее дрожал от возмущения.
— Видишь ли, ему никогда не избавиться от наркомании, он, по сути, уже не человек, а отребье, — заметила Анна. — В любом случае жизнь, которая ждет его впереди, и без того достаточно ужасна.
Надин топнула ногой:
— Ему так просто не выкрутиться!
— Столько других, которые выкрутились! — сказал Анри.
— Это не причина. — Она подозрительно взглянула на Анри: — Уж не боишься ли ты его, случаем?
— Я?
— Похоже, он кое-что знает о тебе.
— Он полагает, что Анри входил в банду Венсана, — вмешался Дюбрей.
— Да нет, — возразила Надин. — Ты сам слышал. Он сказал мне: «Если я заговорю, твоему мужу грозят такие же неприятности, как мне».
Анри улыбнулся:
— Ты думаешь, я был двойным агентом?
— Не знаю, что я должна думать, — сказала она. — Мне никогда ничего не говорят. Впрочем, мне на это плевать, — добавила она. — Можете хранить свои секреты. Но я хочу, чтобы Сезенак поплатился! Вы хоть понимаете, что он сделал?
— Мы понимаем, — сказала Анна. — Но что тебе это даст, если ты заставишь его поплатиться? Мертвых не воскресить.
— Ты рассуждаешь как Ламбер! Их не воскресить, но это не причина, чтобы о них забывать. Мы живы и можем пока думать о них, а не пресмыкаться перед теми, кто их убил.
— Но мы забыли их, — резким тоном сказала Анна. — Возможно, это не наша вина, однако мы не имеем больше прав на прошлое.
— Я ничего не забыла, — возразила Надин, — только не я.
— И ты тоже, как все остальные. У тебя своя жизнь, маленькая дочка, ты забыла. И если ты так стремишься наказать Сезенака, то потому, что хочешь доказать себе обратное, а это нечестно.
— Отказаться обделывать ваши мелкие делишки, это, по-твоему, нечестно! — сказала Надин и направилась к наружной застекленной двери. — Так вот, ваши сомнения я считаю подлостью! — с жаром воскликнула она и хлопнула дверью.
— Я ее понимаю, — сказала Анна. — Когда думаю о Диего, я ее понимаю. — Она поднялась. — Пойду приготовлю Сезенаку постель в павильоне. Он спит, вам остается только перенести его...
Анна поспешно вышла, и Анри показалось, что она вот-вот заплачет.
— Раньше я был бы готов сам его убить, — сказал Анри. — Сегодня это не имело бы никакого смысла. И все-таки какой стыд — помогать выжить такому типу, — добавил он.