Мандарины
Шрифт:
— Это фосфор, — сказал Венсан и откинул простыню: — Взгляни!
Маленькую дырочку в виске он заткнул ватой, ни единой капли крови: Венсан был аккуратен. Тело с выступающими ребрами было цвета подгоревшего хлеба, и посреди живота фосфор проделал глубокое отверстие {135}— ничего общего между Сезенаком и этой черноватой надгробной фигурой.
— А одежда? — спросил Анри.
— Я сложу ее в свои сумки и сам о ней позабочусь. — Венсан схватил труп под мышки. — Осторожно, как бы он не переломился пополам, а то будут
— Подожди, я захвачу свое снаряжение, — сказал Венсан.
Его велосипед был спрятан за кустарником, он принес оттуда веревку и мешок с тяжелым камнем.
— В мешке он не удержится, но я все улажу, — сказал Венсан. К животу Сезенака он прочно привязал камень, завернутый в мешок, а мешок закрепил вокруг тела морским узлом. — Так он наверняка пойдет ко дну, — с удовлетворением сказал Венсан.
Все это они положили на заднее сиденье и накрыли пледом. Дом выглядел спящим, освещенным оставалось только окно Надин: догадывалась ли она о чем-то? Они толкали машину до самой дороги, Анри постарался бесшумно тронуться с места; деревня тоже, казалось, спала, но наверняка найдутся люди, страдающие бессонницей, которые подстерегают каждый шорох.
— Много евреев он выдал? — спросил Анри. Правосудие не имело большого отношения к этой истории, но ему необходимо было убедиться в преступлениях Сезенака.
— Сотни. Работа была массовая, вспомни все его переходы через линию. Негодяй! Как подумаю, что он едва не ускользнул от меня! — сказал Венсан. — Это я виноват, я допустил оплошность. Обнаружив его след, я имел глупость примчаться к нему в гостиницу, я мог бы прикончить его в номере, что было бы совсем не трудно. Он отказался открыть дверь и ускользнул от меня. Но я его все-таки прикончил!
Венсан говорил не совсем внятно, а машина тем временем катила по сонной дороге. Под этими молчаливыми небесами трудно было поверить, что где-то в эту минуту люди умирают, убивают и что все случившееся реально.
— Почему он работал с гестапо? — спросил Анри.
— Нужны были деньги, — ответил Венсан. — Я думал, он начал употреблять наркотики лишь после смерти Шанселя, когда день ото дня все вокруг становилось гнуснее и гнуснее, но нет, начало было положено давно. Бедняга Шансель! Он говорил, что Сезенак любит опасную жизнь, и восхищался им, он и не подозревал, что это означало наркотики и деньги любой ценой.
— Но почему он пристрастился к наркотикам? Молодой буржуа из хорошей семьи.
— Сбился с пути, — с пуританским видом ответил Венсан, — развратился и стал негодяем. — Он умолк и вскоре подал знак: — Вот мост.
Дорога была пустынна, река тоже; в одну секунду они швырнули через парапет то, что было когда-то Сезенаком. Послышался всплеск воды, на поверхности образовалось волнение, пошла рябь, и вот уже снова река безмятежна, дорога пустынна, небо, тишина. «Никогда мне не узнать, кто сейчас пошел ко дну», — подумал Анри; эта мысль смущала его, словно он должен был Сезенаку хотя бы надгробное слово по всем правилам.
— Я благодарен тебе, — сказал Венсан, когда они развернулись.
— Оставь при себе свою благодарность, — ответил Анри. — Я помог тебе, потому что иначе было нельзя, но я против этого, больше чем когда-либо.
— Одним подлецом меньше — это одним подлецом меньше, — отвечал Венсан.
— Я понимаю, что ты сам хотел рассчитаться с Сезенаком, — сказал Анри, — но не говори мне, что у тебя есть истинные причины убивать людей, которых ты не знаешь: просто ты нашел своего рода наркотик — да, и ты тоже, — это стало манией.
— Ошибаешься, — с живостью возразил Венсан, — мне не нравится убивать, я не садист и не люблю кровь. Были в подполье люди, которым убийство фашистских полицейских доставляло удовольствие: из автоматов они разносили их на куски, а меня это приводило в ужас. Я нормальный человек, и ты прекрасно это знаешь.
— И все-таки что-то не так, — сказал Анри, — убивать ради убийства — это ненормально.
— Я убиваю не ради убийства, а для того, чтобы некоторые подлецы сдохли.
— А почему тебе так хочется, чтобы они сдохли?
— Если ты ненавидишь какого-то типа, нормальное дело хотеть, чтобы он сдох, а вот в противном случае ты — псих. — Он пожал плечами: — Враки все россказни о том, будто убийцы — это сексуально озабоченные люди и прочая чепуха. Я не говорю, что в банде нет одного или двух чокнутых, но самые остервенелые — это как раз славные отцы семейств, у которых с этим делом все в порядке и никаких проблем.
Какое-то время они ехали молча.
— Пойми, — сказал Венсан, — надо знать, на чьей ты стороне.
— Необязательно для этого убивать, — возразил Анри.
— Поневоле приходится впутываться.
— Когда Жерар Патюро идет защищать мальгашей, не боясь того, что его могут линчевать, он впутывается, и это имеет смысл. Постарайся впутываться во что-то полезное.
— Какой пользы ты хочешь, если все мы сдохнем в грядущей войне? Можно только свести счеты, и все.
— Войны, возможно, не будет.
— Ну да! Всем нам крышка! — сказал Венсан и добавил, когда они уже подъезжали к саду: — Послушай, если вдруг возникнут неприятности, ты ничего не знаешь, ничего не видел, ничего не слышал. Сезенак исчез, и вы подумали, что он смылся. Если тебе станут рассказывать, будто я раскололся, будь уверен, что это чистый обман. Отрицай все.
— Если возникнут неприятности, я тебя не брошу, — ответил Анри. — А сейчас сматывайся потихоньку.
— Сматываюсь.
Анри поставил машину в гараж; когда он вышел оттуда, Венсан исчез. Можно было действительно подумать, что Сезенак сбежал, что Венсан не приезжал в Сен-Мартен и вообще ничего не случилось.
Но что-то все-таки случилось. В тусклом свете раннего утра они все трое сидели посреди гостиной: Анна и Дюбрей в домашних халатах, Надин — полностью одетая; она плакала. Подняв голову, она растерянно спросила: