Мани и манихейство
Шрифт:
Это отношение к новозаветным текстам манихеи оправдывают различными способами.
Во-первых, они уверяют, что делают в отношении Нового Заветато же самое, что позволяют себе сами христиане в отношении Ветхого Завета.Христиане также верят не всему, что написано в Ветхом Завете, несмотря на то, что они признают его авторитет. Тогда почему манихеям не дозволено придерживаться чистейшего содержания Нового Завета?
Во-вторых, манихеи считали, что новозаветные писания вовсе не произведения первых учеников Иисуса или что хотя они и были написаны ими, но позднее подверглись переработке иудаизировавших их писателей и поэтому подлежат упоминавшейся здесь нами суровой критике. В целом писания Нового Заветаподделаны
Таким образом, ведущим принципом должно быть определение подделок, направленных на то, чтобы смешать чистое учение Евангелия с воззрениями иудейской религии. При этом вычленении критерием, естественно, служило манихейское дуалистическое противопоставление духа и материи, света и тьмы, добра и зла.
Поэтому решающим вопросом является: На какие рациональные основания могли ссылаться манихеи, чтобы показать, что учение Мани, используемое в качестве критерия, действительно является истинным откровением, единственным разумным учением? «Что за свидетельства, — спрашивает Августин, — привел он (Мани) вам в качестве подтверждения своей миссии? И собственное имя Христа — почему он присвоил его себе, почему он узурпировал его, он, который запретил вам верить еврейским пророкам? Чтобы ему нельзя было сказать: Ты лжешь! он должен был сослаться перед вами на других пророков, которые предсказали явление Христа согласно с его утверждением» (Contra FaustumXIII 4).
Августин, таким образом, совершенно логично возражает, что если Мани отвергает ветхозаветные свидетельства о Христе как о мессии, что же он поставит на место Ветхого Заветав качестве подтверждения авторитета Христа и тем самым своего собственного авторитета в качестве апостола Христа?
Манихеи могли ссылаться лишь на авторитет Мани,
и, по всей видимости, сам Учитель не приводил в свою поддержку никаких внешних свидетельств. Как мы уже видели (выше с. 68), он ссылается перед царем Бахрамом на возвещенное ему откровение. Однако почему кто-либо должен был верить, что возвещенное Мани учение является непосредственным божественным откровением? Очевидно, потому что это учение должно убеждать своей собственной внутренней силой! Его правдоподобие должно быть ясно и очевидно каждому сыну света. К этому добавляется в качестве подтверждающего основания упомянутое Мани обстоятельство, что ни один из прежних основателей религий не создал писаний именно в духе Мани. Но и это основание приемлемо только для тех, кто уже поверил в учение Мани. Действительно, ни Мани, ни его приверженцы не могут привести рационального основания, точно так же, как и внешнего свидетельства. Там, где их религия подвергается критике с рациональных позиций, манихеи остаются совершенно беспомощными. По крайней мере это однозначно вытекает из полемики Августина. Совершенно естественно, что религия, основывающаяся на откровении, не представляет собой никакого рационального учения, истинность которого могла бы быть доказана логически.
Итак, у манихейских теологов не было никаких перспектив на успех в дискуссиях со сколько-нибудь подкованным в логической аргументации мыслителем, таким как Августин. В противоположность манихейству Августин кажется нам почти что рационально мыслящим философом — каковым он отчасти был в действительности. Вероятно, эта слабость манихейства в спорах с философски образованными христианскими теологами способствовала снижению его влияния в образованной среде и тем самым сделала его на западе беспомощным. Правда, многих привлекала сила, присущая последовательному дуализму, но манихеи были не в состоянии философски развить дуалистическую концепцию.
3. На востоке
Манихейство достаточно рано достигло арабоязычных областей. В пограничном городе Хира, в южной Месопотамии, в точке соприкосновения сирийско-сасанидской и арабской культуры, в период между 293 и 300 г. н. э. мы обнаруживаем арабского правителя Амра, выступающего в роли защитника манихеев (ср. выше с. 176). По сообщению географа Ибн Руста, из Хиры манихейские миссионеры достигли Мекки. А от историка Ибн Кутайбы мы узнаем, что некоторые курайшиты якобы принесли из Хиры ересь. Также в проповеди Мухаммеда и прежде всего в его интерпретации откровения исследования смогли установить явственные отголоски манихейского учения. И все же вряд ли вероятно, что посланник Аллаха был лично знаком с манихейской религией.
В течение периода, последовавшего за первыми четырьмя халифами эпохи Омейядов, в арабских источниках царит полная тишина относительно манихеев, которые, очевидно, пользовались бестревожным покоем. В это время большое количество манихеев, бежавших в восточный Иран, вернулось в Месопотамию. Но положение совершенно изменилось, когда к власти пришли Аббасиды.
Дело втом, что с приходом Аббасидов в центральную область халифата, располагавшуюся в Месопотамии, пришла сасанидская практика управления. Неподалеку от древней столицы Селевкии-Ктесифона основывается новая столица, Багдад, «Божий Дар». Примечательно, что это персидское слово. Ибо теперь когда-то побежденный и почти полностью разграбленный Иран мстит за себя. Возрождение национального персидского духа начинается в IX веке в восточном Иране. Уже в VIII веке в Месопотамии переводчики и персидские писатели начали переводить часть шедевров мировой литературы с персидского языка на арабский. Теперь такие переводчики и писатели, как Ибн аль-Мукаффа и Башшар ибн-Бурд снова развивают бурную деятельность. При этом интересно, что почти все эти писатели персидского происхождения справедливо или несправедливо обвинялись в манихейских симпатиях. Их клеймили словами «дуалист» или «зиндик». В то время как первое слово понятно и без объяснений, второе нуждается в более подробном рассмотрении. Арабское слово zindпq — это персидское заимствование. Оно восходит к средне-иранскому слову zandпk и означает «приверженец занда», где zand означает особый вид религиозной традиции, а именно письменно фиксированной традиции магов из Шизы (ср. выше с. 57–58). Если манихеи обозначаются как зандики, в этом следует видеть характерное совпадение. Манихеев не только рассматривают как приверженцев особого, а именно еретического вида религиозной традиции — ибо, очевидно, это означает zandпk уже в сасанидскую эпоху, — но это обозначение связывает их также с религией магов, что в некотором смысле действительно соответствует положению вещей (ср. выше с. 61–62).
Персидские писатели, о которых мы говорили, возможно, в первую очередь ответственны за то, что писания Мани были переведены на новый мировой язык, арабский. По крайней мере Масуди сообщает, что Ибн аль-Мукаффа перевел на арабский довольно большое число сочинений Мани. В целом во времена Аббасидов мы имеем дело с цветущей арабоязычной литературой. Ученые, как аль-Бируни и аль-Надим — мы называем только пару имен, — вполне возможно, в своих превосходных сообщениях о Мани, его учении и его церкви опираются на аутентичные манихейские произведения на арабском языке.
Среди этих произведений мы прежде всего обнаруживаем труды самого апостола, из которых до нас дошли подробные и крайне ценные выдержки. Кроме того, существовал еще целый ряд других сочинений, названия которых сообщает нам в своем Фихристеаль-Надим. О большинстве из них мы знаем лишь их названия; однако в некоторых случаях мы можем составить какое-то мнение и о их содержании. Это в особенности относится к некой защите манихейского учения против ислама. Эта защита позднее подверглась нападению со стороны одного исламского теолога, и благодаря приведенным им выдержкам мы обладаем определенным представлением о содержании этого сочинения. К сожалению, исламский критик следует той же практике, что и его христианские коллеги: он довольствуется несколькими вырванными из контекста тезисами. Тон его полемики отличается грубостью, по сравнению с которой сегодняшняя религиозная дискуссия выглядит почти что вежливой. Язык чрезвычайно труден для понимания, и вполне возможно, что текст частично испорчен. Это крайне прискорбно, так как не может подлежать никакому сомнению, что этот текст сам по себе мог бы много дать для понимания манихейства в исламскую эпоху.
В этой связи мы хотим также упомянуть отчет, который дает о системе Мани мусульманский теолог и философ религии аль-Шахрастани. Здесь манихейское учение появляется перед нами в более «философской» форме. Без сомнения, в этом обличье манихейство могло показаться привлекательным многим мыслителям с дуалистическими симпатиями. На самом деле все выглядит таким образом, как будто манихейская религия во времена халифата более чем когда-либо прежде стремилась к тому, чтобы выступать в качестве всеобъемлющего мировоззрения, включив в себя также целый ряд научных и псевдо-научных дисциплин. Так, от Масуди мы узнаем, что манихеи с увлечением занимались медицинскими и астрологическими спекуляциями. В частности, мы можем указать на весьма своеобразные теории о развитии эмбриона в теле матери, за которыми мы можем проследить от пехлевийского компендиума «Бундахишн», посвященного манихеям, до исламских гностических сект.