Мани и манихейство
Шрифт:
(Если против Бога нет никакого противника, зачем мы крестимся? И зачем евхаристия, зачем христианство, если ничто не выступает против Бога?) Однако, с другой стороны, один пассажу Августина («Contra lib. Petil.» Ill 17), кажется, свидетельствует о том, что крещения вовсе не было, так как в нем заявляется, что новообращенные, т. е. слушатели, принимались в общину не путем крещения. Из этого отрывка можно вывести заключение, что крещение вообще не было манихейским обрядом. Между тем скорее следует сказать вслед за Бауэром, что мы можем сделать лишь следующий вывод: вовсе не крещение определяет у манихеев понятие слушателей, а сущностное отличие между ними и избранными составляют заповеди, которые соблюдаются одними, но недругами. Крещение, возможно, тоже существовало, хотя его значение было меньше, чем у христиан, и хотя оно не считалось действием,
К этому добавляется и еще одно особое обстоятельство. У манихеев крещение не могло быть крещением водой. Об этом ясно говорит Августин в «De haeres.», глава 46: «И они говорят, что крещение в воде не приносит никому никакой пользы: и не считают, что кто- либо из тех, кого они обманывают, должен креститься», причем, как отмечает Бауэр, последнее было действительно только для слушателей. Также Августин констатирует в сочинении «Против двух писем Пелагия» II 2: «Манихеи говорят, что омовение возрождения, то есть, сама вода, не нужна, и с безбожным сердцем утверждают, что она не приносит никакой пользы» и далее (IV4): «крещение, о котором манихеи говорят, что оно не нужно ни в каком возрасте».
Именно эти места, отмечает Бауэр, которые говорят о том, что манихеи отвергали крещение как крещение водой, оставляют все же открытой возможность того, что крещение обладало определенным значением для манихейства, но совершалось в иной форме и другим образом. Уже до Бауэра обращали внимание на замечание, приведенное епископом Турибием, судя по которому манихеи в соответствии с высоко ценившимися ими Деяниями Фомыкрестились елеем, замечание, которое, по всей видимости, находит свое подтверждение в том, что эти деяния, говоря о крещении, упоминают помазание, ничего не говоря об очищении водой (ср. ActaThomae, Кар. 26–27 в греческой версии).
Бауэр приходит к следующему заключению: со стороны христиан в адрес манихеев никогда не звучало упреков в том, что у них отсутствует крещение. Напротив, предполагается, что у них было крещение, однако оно не было крещением водой, а должно было заключаться в помазании и возложении рук. Таинство крещения, возможно, означало лишь освящение, через которое тому, кто принимается в круг избранных, обеспечивается отпущение грехов, без которого нельзя было войти в эту группу совершенных, «праведников».
Так считает Бауэр. Коптские тексты, опубликованные с 1930 года, в общем и целом подтверждают этот вывод, одновременно совершенствуя его и в некоторой степени корректируя.
Крещение водой открыто отвергается (Kephal. VI, s. 33, 29–32). Пюэш, который чрезвычайно скептически относится к предположению о присутствии таинств у манихеев и исключительно негативно оценивает приведенные здесь фрагменты, между тем не высказал никакого мнения о ряде значимых выражений в коптских псалмах, в которых можно обнаружить указания на определенный очистительный ритуал вроде крещения. Молящийся выражает там, например, желание омыться на празднике Бема в каплях росы радости Мани (Psalm-Book, И, CCXL, s. 41, 20–23). Иисуса призывают омыть молящегося в своих святых водах и сделать его незапятнанным. «Смотри, — взывает он, — время близится, да возвращусь я в мое жилище» (Psalm-Book,
II, CCL, s. 59, 24-8). Вновь и вновь выражается желание, чтобы молящийся стал достойным принятия в «свадебные чертоги света» (CCLXIII, s. 79, 17ff.; ср. также s. 117; 29–30; 197,3–5). «Очисти меня, мой жених, о спаситель, твоими водами», говорится в том же псалме V. 29. В момент смерти судья является душе с ликом, исполненным радости, он омывает ее и очищает ее благотворной росой (Psalm-Book, II, CCCLXXIX, s. 100, 27–28). В другом месте также говорится о том, что душа очищается вросе колонны великолепия (CCLXXXII, s. 103,35), чтобы быть принятой спасителем.
Из этих текстов мы выносим впечатление, что душа после смерти, когда она восходит к «брачным чертогам света», очищается в святых водах спасителя (употребляется слово mь = «вода»), которые также называются «благотворной росой». Этот обряд очищения происходит в связи с восхождением к спасителю. Восхождение души, очищение в святой воде и вступление в брачные чертоги света: все это связано друг с другом в рамках одного сложного действа. Это означает, что такая церемония очищения, поскольку у мифологических представлений существовало ритуальное соответствие, совершалась при смерти избранного. Здесь мы вспоминаем о так называемой панихиде мандеев. Это крещение, которое совершалось над умершим в мандейской общине, представляет собой, таким образом, предсмертное таинство. То, что у христиан, гностиков, мандеев и манихеев одинаковым образом присутствует этот комплекс идей, где восхождение души, очистительное омовение и вступление в брачные покои оказываются органически связанными друг с другом, хорошо засвидетельствованный факт. Очевидно, что перед нами совокупность до-христианских представлений, которые отчетливей всего проявляются внутри христианства в сирийской, особенно в несторианской церкви. То обстоятельство, что этот комплекс встречается нам в манихейских текстах, возможно, указывает на наличие соответствующего крещального действа, хотя неопределенный характер намеков препятствует составлению точной картины подлинного оформления данной церемонии. Напомним, что средневековые катары практиковали только предсмертное крещение, так называемое consolamentum (рукоположение). Между тем мы уже установили, что Бауэр доказал правдоподобность того факта, что крещение, как обряд, являлось обрядом посвящения в избранные. Либо эти указания неверно интерпретируются, либо существовало два вида крещения: одно при принятии в среду избранных, соответствующее христианскому крещению, второе предсмертное крещение, соответствующее соборованию у христиан, которое — в отношении ритуала — является ничем иным, как утратившим свой смысл предсмертным крещением. В одном переведенном, но до сих пор не опубликованном, отрывке Глав, а именно в главе CXLIV, говорится об определенном viaticum, последнем причастии. Это обстоятельство подходит к предсмертному крещению; ибо душа должна быть снабжена для путешествия по ту сторону неким путевым запасом, мысль, которая хотя и присутствует повсюду, однако вновь и вновь отчетливо выражается в гностическом символическом языке (например, Песнь о жемчужине, мандейская песнь Массикта).
С исключительно ритуальной точки зрения, манихейский обряд возложения рук, благодаря которому верующие становились «сынами церкви» (Kephal., s. 40, 34), может рассматриваться как замена крещения. Таким образом, вполне возможно, что манихеи представляли и совершали посвящение в избранные только обрядом возложения рук и что поэтому они знали только одно крещение, а именно соборование.
Обобщая, мы можем сказать, что нам следует только ожидать открытия новых текстов, прежде чем мы осмелимся с большей определенностью утверждать, что уже имеющийся материал указывает на наличие какого-либо крещального таинства.
3. Праздник Бема и причастие
Если существование у манихеев крещального действа постоянно ставится под сомнение, присутствие культовой трапезы не может быть никоим образом оспорено. Однако был ли присущ этой совместной трапезе действительно характер таинства, остается весьма неясным.
Прежде всего следует сказать несколько слов о празднестве, в рамках которого происходила эта трапеза. Это так называемый праздник Бема, который праздновался в конце двенадцатого месяца, месяца поста у манихеев. В центре празника находились воспоминания о смерти Мани, и основатель незримо присутствовал на торжестве. Действительно, для праздника возводили трибунал или трон, нечто вроде «судейского стула» — что и означает слово , — к которому вели пять ступеней. Трибунал был накрыт коврами и стоял в центре внимания присутствующих. Пустое сиденье, символизирующее присутствие умершего учителя, является неотъемлемым атрибутом буддизма, так как в этой религии оно изначально означало, что Будда вознесся на небеса тридцати пяти богов. Таким образом, нет никаких сомнений в том, что манихеи заимствовали внешнюю форму праздника у буддистов (Фуше).
Этот праздник праздновался манихейской общиной как главный праздник вместо Пасхи — «Праздновался вместо Пасхи» — говорит Августин (Contra Epist. Fund. 8). Мы уже приводили (выше с. 149) некоторые места из трактата «Против Фортуната» (I) и из «De actis cum
Fel.» (119), где говорилось о празднике причастия у манихеев. Наветы на манихеев, которые Августин позаимствовал из трактата «О ересях» (46, 2), предполагают также евхаристию. Наконец, в Актах Архелая(10) говорится о том, что, после того как «избранный» сделал заявление о своей невиновности (о чем мы упоминали выше с. 146), слушатели уходят, а «избранный» ест принесенный ему хлеб, молится после трапезы и льет на свою голову оливковое масло, в целях изгнания демонов произнося «многие имена», имена, которые остаются неизвестными слушателям. Так как, следовательно, слушатели не могли принимать участия в евхаристии, вовсе не удивительно, что Августин как слушатель не мог рассказать о причастии более подробно.