Мани и манихейство
Шрифт:
Правда, сам Мани говорит, что каждому отдельному миру придается по два знака. Так как между тем имеется 12 знаков зодиака, но только пять миров, распределение должно следовать следующей схеме:
Близнецы + Стрелец принадлежат к миру дыма
Овен + Лев принадлежат к миру огня
Телец + Водолей + Весы принадлежат к миру ветра Рак + Дева + Рыбы принадлежат к миру воды
Козерог + Скорпион принадлежат к миру тьмы
Чтобы объяснить эту схему, знаток поздней античной астрологии В. Штегеманн вписал знаки зодиака в названном порядке в круг. Таким способом, кажется, он пришел к верному решению, а именно, «что здесь, по-видимому, присутствует игра с аспектами; оппозиция, трин, квадратура и секстиль». Расположение симметрично, как наглядно показывает Штегеманн с помощью фигуры, изображенной на схеме на с. 109.
Тогда мы получаем для соответствующих аспектов следующую последовательность:
Аспекты
1. Дым Близнецы+Стрелец Оппозиция
2. Огонь Овен + Лев Трин
3. Ветер Телец + Водолей + Весы Квадратура + Трин
4. Вода Рак + Дева + Рыбы Секстиль + Трин
5. Тьма Козерог + Скорпион Секстиль
Из этих аспектов в астрологии того времени оппозиция и квадратура считались вредоносными, трин и секстиль благоприятными. Таким образом, благоприятный трин следует за вредоносной оппозицией. Затем идет квадратура, за которой, со своей стороны, следуют благоприятный трин и благоприятныйсекстиль. Несоответствие между числами 12 и 5 влечет за собой это
противоречие. Между тем далее в правильном порядке следуют вредоносная оппозиция и благоприятный секстиль, которому затем противостоит первая вредоносная оппозиция. Через эту противоположную тенденцию оправдываются слова Мани о знаках зодиака: «Все они враги и противники друг другу» (Kephalaia, s. 167, 14–15).
Во втором месте в Главах(Kap. LXY11I, s. 168, 17 до 169, 8) Мани использовал систему, в которой мир разрезан на четыре части. К тому же части света представляются как два лежаших друг против друга треугольника. С помощью тригонального членения знаки зодиака располагаются следующим образом:
1. Треугольник Овен, Лев, Стрелец северо-западный
2. Треугольник Телец, Дева, Козерог юго-восточный
3. Треугольник Близнецы, Весы, Водолей северо-восточный
4. Треугольник Рак, Скорпион, Рыбы юго-западный
Затем в Главахследует отрывок, в котором Мани дает различные неблагоприятные прогнозы (Kephalaia, s. 168, 26ff.). Однако здесь пространственная система странным образом превращается во временную, «тригоны в отношении своих несчастливых предзнаменований воздействуют во времени» (Штегеманн). Вероятно, это воздействие затрагивает всю землю.
В астрологической литературе приводятся списки знаков зодиака с неблагоприятными прогнозами. Похоже, что Мани переработал один из таких списков в тригоны и добавил к пространственной системе временную — «что не совсем логично» (Штегеманн).
Неточность, которую мы наблюдали в области астрологии, всплывает и в летоисчислении Мани, где он несколько изменяет схему. Хеннинг, выяснивший эту связь, совершенно справедливо замечает: «Все же Мани не следует порицать за эту маленькую фальсификацию; он оставался чуждым науке своего времени и вообще научному мышлению… он вовсе не хотел быть ученым, и вообще никем, кроме апостола».
Мани пытался приблизить свою религию к христианству, как он делал это в отношении к религиям буддистов и зороастрийцев. Следует, однако, подчеркнуть, что в каждом случае под понятием соответствующей религии он имел в виду особый тип. Для него буддизм — это буддизм махаяны, зороастризм — религия индийских магов, то есть зерванизм, а христианство — гностицизм, представленный прежде всего Маркионом и Вардесаном. Христианская интерпретация его проповеди была рассчитана на запад, а буддийская — на восток. Посередине между двумя этими направлениями миссионерской деятельности лежит иранское государство, для которого предназначался «зороастрийский» вариант его системы (ср. также Фуше). Теперь следует установить различия между тремя этими формами. В то время как буддийские и христианские элементы религии Мани оказываются «добавками», которые можно без труда отделить, не нанеся никакого ущерба самой системе, та же операция не может быть применена к иранскому элементу, так как он является для этой системы конститутивным членом. Если его изъять, от спекулятивных построений Мани, собственно говоря, ничего не останется. Структура, лежащая в основе манихейской религии, как мы установили, является, по сути, иранской, а именно зерванитской в гностической интерпретации. Мани рассматривал Будду, Заратуштруи Иисуса как своих предшественников (аль-Бируни, Хронология, ed. Sachau, s. 207, 15–17). Однако среди этих предшественников в действительности лишь основатель иранской религии может по праву занимать свое место в качестве представителя иранского духа. Двое других, по всей видимости, были выбраны больше из тактических соображений. С Заратуштрой — историческая личность которого была для Мани совершенно чуждой — его связывает и абсолютно особая черта его благочестия, а именно спиритуализация религии, в которой он был воспитан, склонность к абстрактным понятиям, рассматривавшимся как божества, которые, однако, все время находятся в некоей сфере между абстрактным и конкретным. И в этом случае также оказывается вполне возможно определить историческую основу, на которую опирался Мани (наряду с мандеизмом, в котором присутствует та же тенденция), так как мы знаем, что в иудео-иранском гностицизйе, распространенном в северо-западном Иране и северной Месопотамии, нам встречается большое число выражений и оборотов, которые обнаруживаются еще лишь в мандеизме и манихействе. Здесь в особенности следует упомянуть обозначения Бога как «Отца (высшего) Величия» и триадичную временную формулу, говорящую о прошлом, настоящем и будущем (ср. выше с. 41, 96, 105).
Глава V. Манихейское письмо и литература
1. Манихейское письмо и язык Мани
АктыАрхелая, христианские клеветнические измышления о Мани, которые тем не менее содержат довольно много аутентичных материалов (ср. выше с. 61), изображают Мани несущим в левой руке (sub sinistra ala) вавилонскую книгу (Babylonicum librum, XIV 3).
Эта картина из жизни основателя вполне характерна; манихейство было типичной книжной религией.Откровения, которые Мани получил и переработал во всеохватывающую систему учения, он изложил в ряде трудов. Его церковь впоследствии заботилась о сохранности и защите традиции, берущей свое начало из времен «господина Мани».
Акты Архелаяговорят о «вавилонской книге». Название «вавилонская» указывает на Нижнюю Месопотамию, где Мани вырос, и Мани сам сообщает о себе, что он вышел именно из этой земли. «Благодарный я ученик, происходящий из земли Вавилона» (М 4 — HR
II, s. 51).
Итак, Мани называет себя вавилонянином; книгу, которую он несет, называют вавилонской. Это означает, что письмо и язык этой книги были арамейскими, точнее говоря, восточно-арамейскими, и были близко родственны эдесскому сирийскому, литературному языку, разработанному в Эдессе. Письмо, которое Мани изобрел сам и использовал и которое употреблялось в восточных церковных провинциях вплоть до Туркестана, является типом алфавита, близким шрифту, выработанному в Эдессе. Однако еще более манихейское письмо сходно с мандейским шрифтом в его древнейшем варианте, еще один знак тесных исторических связей между религией Мани и мандейской баптистской религией. Примечательно то, что Мани неиспользовал два типа арамейского алфавита, употреблявшиеся в канцеляриях парфянских и сасанидских царей (соответственно, персидских князей) и на их монетах.
Но так как Мани перенял и переработал применительно к своим целям определенную систему письма, следует предположить, что этот алфавит был общеупотребителен именно на его родине в южной Вавилонии и потому показался ему наиболее удобным для распространения его откровений. Язык, который использовал Мани, мы можем назвать восточно-арамейским. Он представляет собой тип, тождественный эдесскому сирийскому или, по крайней мере, очень близкий к нему. Мы прекрасно понимаем, что Мани, который, очевидно, хотел прийти на смену Вардесану, великому основателю религии в Месопотамии, прибег к тому же языку, которому тот своими писаниями снискал столь широкую известность. Сохранившиеся у Феодора бар Конай отрывки манихейского стихотворения, которые, по всей вероятности, принадлежат самому Мани, написаны на эдесском диалекте. То же справедливо в отношении небольшого количества фрагментов манихейской литературы, обнаруженных в Египте. Правда, о них мы не знаем, ни когда, ни кем они были написаны. Однако письмо и содержание однозначно свидетельствуют об их принадлежности манихейству. Здесь мы встречаем некоторые незначительные отклонения от правильного эдесского сирийского. Но наши знания о раннем эдесском языке не очень обширны, и поэтому вполне можно утверждать, что засвидетельствованный в манихейских фрагментах язык почти тождествен классическому сирийскому языку, разработанному в Эдессе.
Также обращает на себя внимание то, что арамейский язык, употреблявшийся Мани и его учениками, не был диалектом, на котором говорили в землях Вавилонии, то есть, что он не идентичен ни северо-вавилонскому диалекту, использованному в вавилонском Талмуде, ни южно-вавилонскому диалекту, на котором создавались мандейские произведения. Это дает пищу к размышлениям; ибо тут, вероятно, лежит осознанный разрыв Мани с его окружением. Вряд ли можно сомневаться, что выбор сирийского эдесского средством общения для основателя новой религии был продиктован тем, что в качестве языка-посредника Мани требовался такой язык, который был бы уже распространен на как можно более обширной территории. Так как греческий для Мани как для восточного человека не принимался в расчет (греческий был для него совершенно чуждым языком, Acta Arch. XL 5), для его целей не подходил никакой другой язык, кроме эдесского сирийского, который к тому времени уже нашел многостороннее применение в качестве литературного и церковного языка как в сасанидском государстве, так и восточных частях римской империи (ср. выше с. 17–18). Обдуманный и умелый подход Мани как миссионера и пропагандиста не в последнюю очередь проявляется и в выборе языкадля своих сочинений.