Маникюр для покойника
Шрифт:
– Миша, Фросенька обеспеченная девочка. Даже если станет продавать по картине в год, всю жизнь проживет безбедно, в свое удовольствие. Но доверять сейчас детке капитал нельзя, она слишком молода и неразумна. Поэтому всем станет распоряжаться Геннадий Иванович.
Четкие указания получил и Юровский. Во-первых, давать только по одному полотну в год, во-вторых, иметь дело лишь с Михаилом, в-третьих, рассказать «неразумной девочке» правду только тогда, когда та достигнет подходящего возраста. А он был определен Ольгой Петровной в сорок лет. В день сорокалетия дочь должна была получить из рук Юровского оставшиеся картины и могла делать с ними что захочет.
Ольга Петровна убивала сразу нескольких зайцев. Естественно, что супруг, знающий, каким капиталом обладает жена, поостережется плохо относиться к ней и никогда не затеет бракоразводного процесса. А инфантильная девушка будет жить припеваючи, лишенная возможности потратить все деньги сразу на какие-нибудь глупости. Было только одно «но».
– А вдруг я умру? – спросил Юровский, быстренько посчитавший, что в день сорокалетия Фроси ему самому должно уже стукнуть восемьдесят три.
Ольга Петровна нахмурилась:
– Ты этого не сделаешь! Никогда! Имей в виду: Андрей тебе подобного никогда не простит и на том свете к ответу призовет.
– Понял, – рассмеялся Геннадий Иванович. – Разрешите исполнять, товарищ генерал?
Шутки шутками, но он благополучно проскрипел до восьмидесяти одного года, выдавая Михаилу портреты и пейзажи. Тот продавал вещи, и они жили с женой безбедно.
Громов постарался сделать так, чтобы супруга, не дай бог, не превратилась в самостоятельную личность. Сначала он предложил ей отказаться от концертной деятельности, мотивируя свои действия полной бесталанностью жены. Ефросинья, не слишком любившая арфу, легко соглашается. Кстати, коллеги по филармонии вспоминали, что Романова играла не так уж плохо, только всегда была зажата и испуганна.
Посадив жену дома, Михаил начинает вкладывать в ее голову мысли о невероятной болезненности. На первый взгляд подобное поведение кажется заботой. «Дорогая, не пей холодной воды, заболеешь!», «Милая, не ходи сегодня на улицу, помни о своих слабых легких», «Очень прошу, носи с собой лекарства, вдруг приступ астмы приключится». Как все артистические натуры, Фрося была крайне внушаема, да еще в детстве и юности мама чересчур берегла ее. Результат налицо – женщина начинает болеть по-настоящему, редко высовывается из дома, практически ничего не делает и чувствует себя без Михаила абсолютно беспомощной. Супруг доволен, он может распоряжаться деньгами по собственному усмотрению. Фрося, не глядя, подписывает всякие бумаги, например, на продажу родительской квартиры.
Сделав фактически из жены инвалида, Громов сам живет полной жизнью: заводит любовниц, ходит по ресторанам, встречается с приятелями… Фросю не знает практически никто. Для всех существует версия – супруга Михаила смертельно больна.
Неизвестно, сколько бы продлилось данное положение вещей, но однажды Михаил знакомится с бойкой и цепкой Таней Молотовой. Разгорается бешеный роман. Милая Танечка, естественно, не знает, на чем строится благополучие любовника, и решает избавиться от ненужной дамы.
Действует она просто. Посылает больной жене видеокассету с записью любовных свиданий. Таня надеется, что Фрося разозлится и даст Михаилу развод.
Но женщина совершает невероятный поступок, абсолютно немыслимый в структуре ее личности: пишет предсмертную записку и убегает из дома с твердым желанием покончить с собой.
Говорят, наши судьбы записаны господом на скрижалях. Но иногда он любит пошутить, и он решил позабавиться с Фросей, потому что из сотен, нет, тысяч проезжавших мимо машин она выбирает именно «Жигули» Кати. И здесь начинается новый виток этой запутанной до крайности истории.
Фрося, простите, Евлампия начинает поиски папки. Она методично обходит любовниц Катукова и тычется во все стороны, бестолково и суетливо, как слепой щенок. Но женщина не одинока в своих поисках. Напуганные донельзя отсутствием бумаг и негативов, Слава и Михаил тоже начинают обход дам Катукова. Мыслят они так же, как Евлампия, – скорей всего актер отдал папку кому-то из своих баб.
– Значит, это они убили Костю, – протянула я. – Только кто? Вячеслав или Михаил?
– Ни тот и ни другой, – ухмыльнулся майор.
– Тогда кто? – не утерпела я.
– Терпение, немного терпения, – улыбнулся Владимир, – я же говорил в самом начале: в этой истории в тугой комок сплелось сразу несколько дел, причем не связанных друг с другом. Итак, по порядку.
Расследование ведет Слава, Катю он привез в Алябьево и спрятал на чердаке гаража.
– Почему они ее не убили? – поинтересовалась я.
– Ну, говорить об убийстве и на самом деле уничтожить человека – разные вещи, – пробормотал Володя, – не у всякого получится. Сначала они просто побоялись, потом решили оставить хирурга в живых до того момента, пока документы наконец попадут к ним в руки.
– Слава все время требовал рассказать, где спрятана папка, – вздохнула Катя. – Пару раз даже ударил меня, но я тупо твердила: спросите у Кости. Честно говоря, я была просто в отчаянии и не понимала, куда все подевалось. Мне-то не говорили, что Катуков мертв.
– Ага, – буркнул Володя, – сами они узнали о смерти актера моментально и действовали крайне оперативно. Одного дня хватило Михаилу, чтобы найти контору, ставившую дверь в квартиру Катукова, и раздобыть там универсальную отмычку, которой мастера открывают квартиры нерях, теряющих ключи.
Связку они дали Тане Молотовой и велели обыскать квартиру. Ни Михаил, ни Слава не хотели светиться в доме у Катукова. Женщина же, отпирающая своими ключами дверь в дом к Косте, не вызовет никаких подозрений у соседей, ведь к актеру постоянно шляются разные бабы.
Молотова, которую Михаил чуть не убил, поняв, что жена убежала, соглашается, боясь потерять любовника. Она идет к Константину, но ей там неуютно и попросту страшно, она не криминальная личность, просто разбитная бабенка, желающая поскорей отвести любовника под венец.