Маникюр для покойника
Шрифт:
– Ты этого не сделаешь, – прошептала Катя.
– Отнюдь, моя ягодка, – хмыкнул жиртрест, – вот только за бензинчиком сбегаю. Впрочем, сначала привяжу эту железноголовую.
И, противно сопя, он попытался приблизиться ко мне.
– Не подходи! – отчаянно завопила я, хватаясь за открывшуюся сумочку.
– Правильно, – одобрил Слава, – возьми платочек, чтобы было чем сопельки перед смертью подтереть, Жанна Д` Арк моя, Джордано Бруно.
Он откровенно издевался, чувствуя свою безнаказанность. Внезапно моя правая рука машинально влезла в сумочку и наткнулась на игрушечный пистолетик Кирюшки.
– Стой, – заорала я, выдергивая «оружие», – стой немедленно, стрелять буду!
Но жиртреста оказалось не так легко испугать.
– Ути-пути, – заржал он еще сильней, – утютюшечки, ну до чего же мы решительные, до чего самостоятельные, да из этой пукалки и воробушка не подстрелить!
Продолжая глупо хохотать, он, разинув рот, подбирался все ближе. Полная отчаяния, великолепно сознавая глупость поступка и ни на что не надеясь, я нажала на курок. Раздался сухой щелчок. Смех оборвался, словно жирдяю заткнули рот. Секунду он простоял с выпученными глазами, потом, не сгибая коленей, с жутким звуком рухнул на пол мордой вперед. Поднялся столб пыли, арфа жалобно застонала в футляре.
– Твою мать, – ошарашенно употребила я впервые в жизни это выражение, – твою мать, эта штука, оказывается, заряжена, а Кирка говорил, шариками стреляет!
– Посмотри у него в карманах, – тонким от напряжения голосом сказала Катя, – может, у него ключи от кандалов с собой.
Опасливо обойдя голову негодяя, под которой медленно-медленно расплывалась темная лужа, я брезгливо принялась обшаривать брюки. Пальцы сразу выхватили заветную связку.
– Сейчас, сейчас, – бормотала я, отстегивая железную манжетку. – Идти можешь?
– Запросто, – ответила Катя, пытаясь встать, – я тут покараулю, а ты быстро за милицией и «Скорой помощью».
– Ты чего? – изумилась я. – Он же хотел нас убить! Бежим скорей.
Но Катя уверенной рукой хирурга уже нащупала пульс на шее Славы.
– Слава богу, жив, давай скорей.
Я пошла к выходу. Нет, правильно говорили, она сумасшедшая! Бежать отсюда надо что есть мочи, а не оказывать первую помощь негодяю и убийце. А вдруг он не один приехал сюда!
Не успела я испугаться неожиданной мысли, как в проеме возникла еще одна мужская фигура. Полная ужаса, я выхватила из сумочки неожиданно опасную игрушку и заорала:
– Ложись лицом вниз, стоять, расставив ноги на ширине плеч, руки за голову, лбом в стену, выполняй, пока тебе третий глаз не прострелили! Ну, живо, я из милиции.
Именно так орали герои обожаемых мною детективов, да и в сериале «Улицы разбитых фонарей» преступники, заслышав подобные речи, мигом, словно кули, валились в грязь.
Этот же даже не шелохнулся и приятным, бархатным баритоном произнес:
– Тише, тише, коллега, что-нибудь одно, либо лежать, либо стоять, я майор Костин, – и он вытащил из кармана красное удостоверение.
Но меня не так легко сбить с панталыку. У самой в кармане лежит похожее.
– Стой, где стоял, – велела я, – такое можно в метро купить!
– Ну, положим, не такое, – засмеялся мужчина и крикнул вниз: – Ребята, сюда!
Через секунду чердак наполнился крепкими парнями в камуфляже и черных шлемах-масках.
– Кто из вас Романова? – спросил майор.
– Я, – в один голос сказали мы с Катей.
– Не понял… – отреагировал милиционер.
– Мы обе Романовы, – пояснила сохранившая остатки самообладания Катюша.
– Сестры, что ль?
– Однофамилицы, – ответила хирург и добавила: – Здесь раненый.
– Паша, разберись, – велел милиционер и обратился ко мне: – Ваше удостоверение.
Машинально, как во сне, я вытащила из сумочки красные корочки. Костин бросил быстрый взгляд внутрь и рассмеялся:
– Страшно рад встрече. А то грешным делом думал, что же это за майор такой Романова, которой нигде в штате нет и которая делом Катукова занимается. Рад знакомству, Евлампия Андреевна, а может, правильней Ефросинья? Пистолетик-то какой славный!
– Ловко стреляет, коли такую тушу свалил, – фыркнул Паша, возившийся возле Славы.
– Похоже, она ему прямо в открытый рот попала, – пояснила Катя, в которой проснулся профессионал. – Думается, там проникающее ранение нёба или горло задето, правда, дышит самостоятельно…
– Ловко, – повторил Паша и завопил в телефон: – Эй, Седьмой, гони сюда медицину, работенка нашлась!
– Лады, девоньки, – неожиданно ласково завел Костин, – вот и познакомились. Кстати, кличут меня Владимиром Ивановичем, можно Володей, я красивым дамам всегда разрешаю к себе по имени обращаться. Пошли потихоньку вниз, коли двигаться можете. Нам о многом потолковать надо. Правда, сначала вымыться не мешает, воняете вы, как солдатский туалет.
– Уж не знаю, как насчет сортира в казарме, – ощетинилась Катя, – я там никогда не бывала, но, думается, вы, милейший Владимир Иванович, тоже не источали бы нежный аромат после почти месяца сидения в подобном месте.
– Все, все, понял, – замахал руками Костин, – пошли вниз.
Мы спустились на снег. Недалеко от ворот стоял микроавтобус. Возле машины толклось штук шесть шкафоподобных парней. Тут же белел «рафик» с надписью «Скорая помощь».
– По коням, мальчики! – велел Костин.
– Нет! – закричала я.
– Это еще почему? – удивился подошедший Паша.
– Я не могу уехать без арфы.
– Без чего? – изумились милиционеры в один голос.
– Без арфы, струнный инструмент такой…
– Ничего, ничего, – забормотал Володя, пытаясь погладить меня по голове, – это пройдет.
– Вот сейчас сядем в хорошенький автобус, – забубнил Паша тем особенно проникновенно-отеческим голосом, которым психиатры разговаривают с внезапно впавшим в буйство больным, – и я куплю тебе арфу, честное слово, давай только до станции доедем. Там целый магазин, и кругом арфы, арфы, чистая красота.