Мантикора
Шрифт:
Я: Но я любил Джуди. Правда, любил.
Доктор фон Галлер: Вы любили проекцию своей Анимы. Правда, любили. Но знали ли вы когда-нибудь Джуди Вольф? Вы говорили мне, что, сталкиваясь с нею теперь, когда она зрелая семейная женщина, избегаете разговора. Почему? Потому что защищаете свою детскую грезу. Вы не хотите знать эту женщину, которая перестала быть Джуди. Когда вернетесь домой, воспользуйтесь каким-нибудь случаем, повидайтесь с этой госпожой профессоршей, как уж ее там, изгоните навсегда этого призрака. Уверяю вас, это будет легко. Вы увидите ее такой, какая она есть теперь, а она увидит знаменитого уголовного адвоката. Все пройдет как по маслу, и вы разрешитесь от этого бремени навсегда. Духов прошлого лучше изгонять, насколько это возможно…
Я: Мать была слабой.
Доктор фон Галлер: Мать была для вашего отца Анимой, а ему не хватило удачи или соображения не жениться на ней. Неудивительно, что она казалась слабой; бедняжка, она несла на своих плечах такой груз за такого человека. И неудивительно, что он ополчился на нее, как вы бы, возможно, ополчились на бедную Джуди, если бы ей не повезло попасть под власть такого умного и так примитивно чувствующего человека, как вы. Знаете, мужчины очень жестоко мстят женщинам, которые, как считают мужчины, их очаровали, хотя вся вина этих несчастных в том, что по воле судьбы они были хорошенькими, или пели, или смеялись в неудачный для них момент.
Я: А вам не кажется, что в любви есть некоторый элемент очарования?
Доктор фон Галлер: Не сомневаюсь, что есть, но кто сказал, что очарование – это основа для брака? Оно присутствует, возможно, вначале, но если вы хотите, чтобы голод не приходил в ваш дом в течение шестидесяти лет, на стол нужно ставить блюда посытнее.
Я: Вы сегодня догматичны как никогда.
Доктор фон Галлер: Вы сами говорили, что вам нравится догма… Но давайте вернемся к вопросу, оставшемуся без ответа: почему вы считали, что ваша мать была способна на адюльтер, а отец – нет?
Я: Адюльтер у женщины – это всего лишь грешок, милая шалость, но у мужчины, понимаете… понимаете, у мужчины это преступление против собственности. Знаете, может быть, звучит не очень красиво, но закон все объясняет, а еще лучше объясняет это общественное мнение. Обманутый муж – всего лишь рогоносец, объект насмешек, тогда как обманутая жена – это жертва душевной травмы. Не спрашивайте меня почему. Я просто формулирую эту данность так, как ее видят общество и суд.
Доктор фон Галлер: Но эта миссис Мартиндейл, если я правильно понимаю, ушла от мужа, или он от нее. Какая тут может быть травма?
Я: Я думаю о маме. Отец знал миссис Мартиндейл задолго до смерти матери. Он мог отдалиться от мамы, но никогда не поверю, что он был способен травмировать ее, сыграть какую-то роль в ее смерти. Я хочу сказать, фехтовальщик – это так, некая благородная идея, которая может быть романтичной, но уж никак не низменной. Но вот что касается нарушителей супружеской верности – в суде я видел их без счета, и все они были людьми низменными.
Доктор фон Галлер: А отец никогда не ассоциировался у вас ни с чем низменным? Итак, вы оправились от болезни и обнаружили, что остались без вашей возлюбленной и без отца Нопвуда – но что отец по-прежнему крепко сидит в седле?
Я: И даже не так. Я по-прежнему восхищался им, но теперь мое восхищение было отягощено сомнениями. Вот почему я решил не пытаться подражать ему, не позволять себе даже думать о соперничестве с ним, но попробовать найти какое-нибудь поприще, где я смогу доказать, что стою его.
Доктор фон Галлер: Боже мой, какой фанатик!
Я: Кажется, это не вполне профессиональное проявление эмоций.
Доктор фон Галлер: Ничуть. Вы – фанатик. Знаете, что такое фанатизм? Это избыточная компенсация сомнения. Ну, продолжайте.
Да, я продолжил, и если в моей жизни было мало событий, то напряженность чувств искупала этот недостаток. Школу я закончил довольно хорошо (правда, не так хорошо, как мог бы, если бы не эта болезнь) и был готов к поступлению в университет.
76
Крайстчерч – колледж Церкви Христа: один из крупнейших оксфордских колледжей (так называют высшее учебное заведение в составе университета).
Выпускники Оксфорда непременно пишут в мемуарах, как много значил для них Оксфорд. Не стану притворяться, будто место это само по себе было для меня чем-то особенным. Конечно, там было приятно, и мне нравились все эти необычные строения. Знатоки архитектуры почитают за долг нещадно их критиковать, но после Торонто у меня глаза на лоб лезли. Эти дома свидетельствовали о совершенно непривычной для меня концепции образования. Было ощущение дискомфорта, но дискомфорта без злого умысла: никакого культа дешевизны. Оксфорд показался мне городом молодежи, и эта атмосфера мне нравилась, хотя любой, не лишенный зрения, мог увидеть, что заправляют всем старики. Мой – послевоенный – Оксфорд полнился народом и быстро превращался в большой индустриальный город. Много критиковали соответствующие привилегии, и критика эта исходила главным образом от людей, сидевших в самой гуще этих привилегий и получавших от них максимум возможного. Оксфорд был частью моего плана стать особым человеком, и все, что попадалось мне на пути, я подчинял этой единственной цели.
Я изучал юриспруденцию и успевал в этом. Мне повезло – научным руководителем мне назначили Парджеттера из Баллиола. [77] Он преподавал право и пользовался большой известностью – будучи слепым, он тем не менее был знаменитым шахматистом и таким преподавателем, каких я больше не видел. Он был неумолим и требователен, но именно это мне и было нужно, потому что я вознамерился стать первоклассным юристом. Понимаете, когда я сказал отцу, что хочу стать юристом, он тут же решил, что я рассматриваю юриспруденцию как ступеньку к большому бизнесу – именно по такому пути и пошел в свое время он сам. Он не сомневался, что я заменю его в «Альфе». Я и в самом деле не думаю, что он представлял для меня какое-либо иное будущее. Я, вероятно, был с ним не до конца откровенен, потому что не сказал ему сразу же, что у меня другие планы. Мне нужна была юриспруденция, потому что я хотел овладеть чем-то таким, в чем я мог бы быть уверен и где не было бы места для капризов и предрассудков – вольфовских там, нопвудовских… или отцовских. Я хотел быть хозяином своего ремесла, и ремесло мне требовалось самое выдающееся. А еще я хотел как можно больше знать о людях, работать на поприще, которое позволило бы мне разобраться в демоне, овладевшем Биллом Ансуортом.
77
Баллиол – название одного из колледжей Оксфорда.
Желания объявлять крестовый поход у меня не было. Пока болел, пока валялся без сил, я многое обдумал и, в частности, вознамерился поставить жирный крест на том, за что ратовал отец Нопвуд. Ноппи на свой манер хотел манипулировать людьми, он хотел делать их хорошими и был уверен, что знает, что такое хорошо. Для него Бог был здесь, а Христос – сейчас. Он был готов принять сам и навязать другим массу иррациональных представлений, и все это в рамках его особого понимания того, что такое хорошо. Он считал, что Бога невозможно обмануть. А мне казалось, что я каждый день своей жизни вижу, что Бога обманывают и что обманщик получает вознаграждение, добиваясь блестящих успехов.