Манускрипт всевластия
Шрифт:
— Как тебе втолковать, что у меня все в порядке? — вздохнула я.
— Для начала подходи иногда к телефону.
Повесив наконец трубку, я старалась не смотреть Мэтью в глаза.
— Сара права — это я во всем виновата. Веду себя, точно какой-нибудь человек.
Он отошел от меня, насколько позволяли размеры комнаты, и сел на диван.
— Ты определила место магии в своей жизни, когда была испуганным, одиноким ребенком. Теперь ты и шагу не можешь ступить, не подумав, правильно ли
Я, к его заметному испугу, уселась рядом и взяла его руки в свои. Мне очень хотелось сказать ему, что все будет хорошо, но я подавляла это желание.
— Когда будешь во Франции, попробуй жить просто, не боясь, что вот-вот совершишь ошибку, — продолжал он. — Мне хочется, чтобы ты отдохнула — я ведь никогда не видел тебя спокойной. Ты даже во сне ворочаешься.
— Некогда отдыхать, Мэтью. — Я уже сомневалась, стоит ли уезжать из Оксфорда. — До симпозиума по алхимии осталось всего шесть недель. Я должна сделать вступительный доклад, а он у меня едва начат. Без доступа в Бодли я ни за что не допишу его вовремя.
— Твой доклад, кажется, посвящен алхимической иллюстрации? — задумчиво прищурился Мэтью.
— Традиционной английской аллегории, если точнее.
— Тогда тебе, думаю, интересно будет посмотреть мой экземпляр «Восходящей Авроры». Четырнадцатый век, но иллюстрации французские, к сожалению.
Я округлила глаза. «Восходящая Аврора» — это прославленный труд о противоположных силах алхимической трансформации: золоте и серебре, мужском и женском началах, свете и тьме. С крайне сложными и загадочными иллюстрациями.
— Самая ранняя известная копия «Авроры» относится к 1420 году.
— Моя написана в 1356-м.
— Тогда в ней не может быть иллюстраций, — заметила я. Найти иллюстрированный алхимический труд ранее 1400 года столь же реально, как обнаружить «Форд-Т» на поле битвы при Геттисберге.
— И тем не менее они есть.
— Все тридцать восемь штук?
— Все сорок, — с улыбкой поправил Мэтью. — Похоже, твои предшественники кое в чем заблуждались.
Открытия такого масштаба случаются редко. Подержать в руках иллюстрированную «Восходящую Аврору» четырнадцатого века историку доводится только раз в жизни.
— Но текст тот же? Что изображено на лишних картинках?
— Вот приедешь и увидишь сама.
— Тогда поехали. — Может быть, я после долгих бесплодных усилий все-таки допишу свой доклад.
— Ради собственной безопасности ты не хотела ехать, а ради манускрипта готова? — Мэтью скорбно покачал головой. — Здравомыслящая женщина.
— Здравым смыслом я никогда не славилась. Когда отправляемся?
— Через час, если ты не против.
— Через час? — Выходит, он не вдруг принял это решение —
Мэтью кивнул.
— На старой американской базе ждет самолет. Сколько тебе нужно на сборы?
— Смотря что с собой брать. — Голова у меня пошла кругом.
— Ничего такого. Возьми теплые вещи — ну и беговые кроссовки, конечно. Мы там будем вдвоем, не считая матушки и ее экономки.
— Мэтью… я не знала, что у тебя есть мать.
— Матери есть у всех. — Серые глаза взглянули прямо в мои. — У меня их две: та, что родила, и Изабо, сделавшая меня вампиром.
Мэтью — одно дело, а полный дом незнакомых вампиров — совсем другое. Даже моя жажда научных открытий не выдерживала такой перспективы.
— Так я и думал, — огорчился Мэтью, заметив мои колебания. — У тебя, конечно, нет причин доверять Изабо, но она дала слово — за себя и за Марту, — что в ее доме тебе ничего не будет грозить.
— Если ты им доверяешь, то и я тоже. — К собственному удивлению, я сказала это от чистого сердца, хотя он ведь должен был их спросить, не намерены ли они испить моей кровушки.
— Спасибо, — просто сказал он и перевел взгляд на мои губы, отчего меня пронизала сладкая дрожь. — Ты укладывайся, а я сполоснусь и сделаю пару звонков.
Когда я проходила мимо него, он взял меня за руку, и я снова испытала столкновение его холода с моим ответным теплом.
— Ты поступаешь правильно, — тихо промолвил он и разжал пальцы.
Сборы, к несчастью, пришлись на канун стирки. В поисках чистого я откопала в шкафу несколько почти одинаковых черных штанов, сколько-то леггинсов, полдюжины свитеров и маек с длинными рукавами. Сдернула сверху потрепанную йельскую сумку, синюю с белым. Уложила в нее все отобранное плюс пуловер с начесом, кроссовки, носки, белье, старый комплект для йоги. Буду в нем спать, поскольку приличной пижамы у меня нет. Памятуя о матери Мэтью, француженке как-никак, я добавила выходную блузку и брюки.
Мэтью, поговорив по телефону с Фредом и с Маркусом, вызвал такси. Я с сумкой на плече протиснулась в ванную, закинула внутрь зубную щетку, щетку для волос, мыло, шампунь, фен, тюбик с тушью. Я ею редко пользуюсь, но авось пригодится.
Закончив, я вышла в гостиную. Мэтью просматривал сообщения на своем мобильнике с моим ноутбуком у ног.
— Это все? — удивился он, взглянув на матерчатую дорожную сумку.
— Ты же сказал, что много мне не понадобится.
— Да, но женщины в этих делах меня никогда не слушают. Мириам, собираясь на уик-энд, везет столько, что Иностранный легион одеть можно, мать громоздит кучу кофров. Луиза с твоим багажом и через улицу не перешла бы, что уж говорить о выезде за границу.