Маньяк, которого не было
Шрифт:
Неизвестная девочка. В начале марта тысяча девятьсот семьдесят девятого года был найден её череп…
Кровавый список кажется бесконечным. И все эти мерзости Кальт совершил один. Следствие посчитало, что жена маньяка непосредственно в убийствах не участвовала.
До суда Алоиса Кальта содержали в железной клетке, его руки и ноги были скованы цепями, не позволявшими ему двигаться более чем на два метра. Меня это не удивляет. Пока шло следствие, Кальта изучали известные немецкие врачи. Адвокаты Баварского монстра утверждали, что Кальт невменяем, но врачи доказали обратное. «Отличная работа!» – сказал бы я этим врачам. Судя по описанию содеянного Кальтом, доказать, что автор этого ужаса вменяем, было, наверное, нелегко.
Я бреду на кухню, чтобы налить себе кофе. Без кофе жизнь Баварского монстра впитывается плохо. Марина ушла в подвал развешивать выстиранное. Ну и ладно. Сам справлюсь. С чашкой возвращаюсь в зал. Опять занимаю свою частицу суровой реальности.
Сижу в кресле, пью ароматный горячий кофе. Вот это жизнь! Никогда не понимал маньяков. Бегать по промозглому лесу, жуя чужую письку, и вопить от радости, как это делал Чикатило? «Свиристелки и перделки, да-да-да!» Сомнительное удовольствие. И как-то не эстетично.
Отрываюсь на время от тошнотворных подробностей маньячных будней ради смежной темы. Смертная казнь как таковая. Как же так случилось, что убийца тридцати детей давным-давно не ныряет в адской кипящей сере, а дожил до шестидесяти пяти лет и пишет мне письма?
Хорошо, что умные люди придумали интернет! Теперь, не вставая из-за стола, я узнаю много нового про такой специфический аспект человеческой деятельности, как смертная казнь. Оказывается, в средневековых лилипутских германских королевствах традиционно отсекали голову мечом. Но применяли и другие интересные способы. Например, ведьм сжигали, за супружескую измену мужчин четвертовали, а женщин топили. А что делали с ведьмами, изменявшими мужьям? Огонь, вода и медные трубы? Охотно также использовали колесование, погребение заживо, посадку на кол и тому подобные изощрения. Причем протестанты в своём рвении ничуть не уступали католикам. Бесноватый Адольф ввёл смертную казнь через повешение и гильотину. В Вермахте применялся расстрел, а в концентрационных лагерях – газовые камеры. В общем, выбор смерти был довольно широк.
После войны уже самих нацистских главарей повесили и на том угомонились. В Западной Германии и Западном Берлине смертную казнь отменили в тысяча девятьсот сорок девятом году, а в Восточной – в тысяча девятьсот восемьдесят седьмом. Перестали раздавать билеты на корабль мёртвых. Немецкие коммунисты до шестьдесят шестого года экономно рубили головы своим врагам на гильотине, а впоследствии решили пострелять. Теперь статья сто вторая Основного закона Германии гласит, что смертная казнь в Германии отменена и Баварский монстр может невозбранно приглашать меня в гости.
И всё-таки. Надо признать, что это странное письмо от странного человека нарушило мёртвую тишину моих беспробудней. Для чего Кальт хочет со мной встретиться? Откуда, вообще, он меня знает?
Рядышком со мной устроилась Марина. Жёлтый круг света от ночника в тёмном зале. Телевизор мягко мурлычет что-то лирическое. Поздневечерний интим. Лукас уже спит. Напрыгался за день, кенгурёныш. Саши дома нет. После работы он ушёл к другу. Друг, тоже Саша, живёт по соседству. Парни часто проводят вечера вместе. Пьют пиво и говорят о чём-то своём. Оба Саши – бывшие одноклассники, окончили местную школу. Теперь в ней учится Лукас. Пока наш Саша на работе, второй Саша целыми днями сидит дома у компьютера – играет в сложные игры-стратегии. После окончания школы оба вместе пошли учиться на механиков, но нашего Сашу взяли, а его друга нет. Так он и остался за бортом германского процветания. Безуспешно потыкался туда-сюда и застрял в кресле перед компом. Слава богу, папа-мама кормят.
Марина за моим плечом зевнула так, как будто заорала изо всех сил с выключенным звуком. Устала, солнышко. Вволю назевавшись, жена начинает негромко, рассказывать, как прошёл её день. Она сегодня ездила к врачу, сдала анализы. Если анализы окажутся негативными – операция. Будут резать. «И не тянуть!» – сказал ей доктор Ольшевски.
Это ещё не все плохие новости. Утром, пока я спал, Марина поговорила со своей старшей сестрой Наташей. В своё время Наташа не поехала со всем их кланом в Германию. Осталась с семьей в Казахстане. Год назад у неё обнаружили рак печени. Наташа перенесла уже две операции, но метастазы появляются снова и снова. Сегодня утром она попросила Марину приехать в Казахстан, попрощаться. Очевидно, что дело уже совсем плохо.
– И что ты решила? – спрашиваю я жену.
Марина пожимает плечами.
– Что тут решать? Нужно ехать.
– Когда?
– В ближайшее время. Завтра закажу билеты на самолёт до Астаны.
– А дети?
– Возьму обоих с собой. Саша сегодня переговорил на работе. Ему дают две недели в счёт отпуска. У Лукаса всё равно скоро начинаются каникулы. От класса не отстанет.
Марина обнимает меня. Утыкается носом мне в шею. Тихо шепчет на ухо:
– Придётся тебе пожить одному. Сможешь?
Я храбрюсь:
– Не сомневайся. На сколько дней ты летишь к сестре?
– На месяц. Наташку поддержать и ребятам мою родину показать. Да и кое-каких подруг нужно навестить.
Я чувствую себя гусеницей в коконе страха. Страх за Марину. Страх за Наташу. Сёстры катятся к гибели. Весь мой мир катится к гибели. Хотя все мы рано или поздно станем удобрением. Подобная философия меня совсем не успокаивает.
– Как твоя литература? – меняет тему Марина.
Я вздыхаю:
– Никак. Мои молитвы об успехе наверх не проходят.
Хочу рассказать жене о приглашении Баварского монстра, но звонок в дверь затыкает мне рот. У Саши есть ключи. Кого это ещё принесло? Мы не сговариваясь укоризненно смотрим на часы. В Баварии не принято ходить в гости так поздно. Фиг ли у нас тут делать?
Марина открывает дверь. Из зала мне видно, что на пороге скособочилась одна из двух наших соседок – старенькая фрау Краус. Фрау Краус приехала в Наш Городок после войны из Чехии. Судетская немка. Сейчас ей уже за девяносто.
Соседка подслеповато щурится, стараясь углядеть в темноте хозяев. Она одета в затрапезный домашний халатик. Руки трясутся. От старческой немощи.
– Что случилось, фрау Краус? – участливо спрашивает старушку Марина, включая в прихожей свет.
Та невнятно бормочет беззубым ртом, беспомощно прижимая руки к груди:
– Я прошу прощения, но мне плохо. Очень плохо. У меня нет родных, все уже умерли. Мне больше не к кому обратиться. Не могли бы вы мне помочь?
Фрау Краус всхлипывает. Марина ласково обнимает старушку за плечики.
– Может быть, вызвать скорую помощь?
Соседка трясёт головой, словно вытряхивает воду из уха.