Маньяк по субботам
Шрифт:
— Ой, не надо об этом писать, это было десять лет назад, ну, выиграл, ну, и ладно… Вы напишите, мы открыли в Москве «Кошкин дом», там и театр, и ветеринарная лечебница. Это в Москве, где уже работает триста театров! И люди туда идут…
— Сколько же у вас кошек?
— Пятьдесят, а собираюсь довести их число до ста пятидесяти. Лена, — попросил он, принеси газету… Вот, вся газета посвящена открытию «Кошкиного дома»…
И снова фотоаппарат щелк, щелк.
— Где вы держите своих кошек сейчас?
— Они уже закрыты, — ответила Елена.
Это мне
— Детский журнал «Костер» приветствует вас! — сказал я клоуну, и мы немножко поговорили.
— У вас всего один породистый кот, почему? — спросил я.
— Мы только что ездили выступать в Литву. Помещение, в котором пришлось жить и выступать, почти не отапливалось, декабрь, а батареи чуть теплые — топлива в городе мало. Так вот обычным кошкам хоть бы что, а у нас была одна породистая, та то ли воды холодной попила, то ли просто от холода заболела и тут же сдохла. Нам много ездить приходится, эти обычные — неприхотливы.
— Вы не боитесь кошек?
— Эти мирные, ласковые. Вот «англичанин» еще диковат, шипит, когда откроешь клетку, надо быть осторожным, может цапнуть лапой или укусить. Один старый артист рассказывал, что привезли как-то камышового дикого кота и попробовали дрессировать. Так этот кот вцепился ему в руку, зубами и когтями, всеми четырьмя лапами, и, главное, никак не оторвать. Артисту потом пришлось идти к хирургу, руку ему зашили, он швы показывал. А эти спокойны, только «англичанин» полудикий, надо быть поосторожнее.
В клетках сидели около двадцати кошек, но ни одна не была похожа на ту, что меня интересовала.
Один кот — большой, мускулистый, с флегматичной физиономией — заинтересовался моим блокнотом и мной; потянулся ко мне, может, хотел поиграть.
— Бывай здоров, — сказал я ему и, попрощавшись с клоуном, ушел.
Домой я приехал к семи вечера.
— Что-нибудь узнал? — спросил Грай, ожидавший меня в кабинете.
— Не нашел никакой связи. Ни малейшей зацепки.
— Зря сходил?
— Нет, не зря. Теперь я знаю, что кошка живет с человеком четыре тысячелетия, и до сих пор — загадка для него. Кошка снимает стресс и очень полезна в доме.
Грай показал мне бумажку за дверью. На ней лежали две дохлые мышки.
— Специально оставил, чтобы тебе показать.
Елисей сидел на табурете и смотрел маленький телевизор. Когда на экране появилась птичка, он ожил, подбежал, прыгнул, бац по экрану лапой — пытался схватить птичку. Потом, несколько разочарованный неудачной охотой, вернулся на табурет и снова внимательно следил за экраном.
В кают-компании меня ожидал сюрприз — с Бондарем пила чай Надежда Молчанова, секретарь клуба «Котофеич». Тут же на стуле лежали ее приталенное пальто и меховой берет.
Надежда была явно расстроена и перепугана.
— Хорошо, что успел, — заторопил меня Грай. — садись записывай.
Девушка наградила меня величественным взглядом черных глаз и снова повернулась к Граю. Я ее не интересовал. Конечно, в ярком американском свитере, с рукой на перевязи, с боевой раной в плече, Грай выглядел внушительнее.
— Засиделась я с книжкой, — рассказывала Надежда, — потом свет погасила, лежу, заснуть не могу. Слышу, что-то с котом моим Велимором происходит, забеспокоился он, с батареи, на которой спал, спрыгнул, убежал к входной двери и топчется там. Страшно стало, я ведь одна в квартире, защитить некому. Кот не уходит от двери, видно, что-то чует. Я долго сидела на кровати, засыпать стала сидя. Вдруг слышу — в замке скребутся. Ну, думаю, пропала, бандиты лезут. Топорик у меня есть туристский, взяла его в руки, думаю, не дамся, защищаться буду. Дверь у меня еще и на цепочку закрыта. Поднялась, гляжу на эту цепочку, шевельнуться не могу. Вдруг слышу на лестнице пьяные вопли. Это сосед-алкаш с компанией возвращаются домой. Только поднялся сосед на наш этаж, слышу — двери в лифте закрылись, и лифт вниз пошел. Я занавеску отодвинула, смотрю — тень на снегу мелькнула. Но разве ночью разглядишь? Утром я к Шувалову, рассказываю: ко мне вор шел, да соседи спугнули. Что делать? Он велел никому не рассказывать и к вам пойти.
— Вот этот молодой мужчина, — Грай показал на меня, — пойдет с вами и посторожит кота.
— А он…
— Не беспокойтесь, он в нашем деле двоих стоит. Кстати, холост, борщ любит с перцем и макароны по-флотски.
Я вспыхнул — это зачем говорить?
— Только к окну его не сажайте, чтобы с улицы не заметили, — Грай подхватил раненую руку и, закусив губу, стал ее баюкать.
Под неодобрительным взглядом Бондаря, который не терпел спешки за едой, я наскоро перекусил, подал девушке приталенное пальто, обратив внимание, что выше и ниже талии у нее есть на что посмотреть, и поехал с ней на Суворовский проспект.
Проводив Надежду, но не доходя до ее дома, остался на улице. Понаблюдал. Ничего подозрительного не заметил и, стараясь не привлекать к себе внимания, проскользнул в парадную, пешком поднялся на четвертый этаж. Лестница была как лестница, средней запущенности, с металлическими дверями старинного лифта.
В квартире у Надежды я особо не таился, но к окнам не подходил. Она действительно сварила макароны с мясом, блюдо получилось отменным, и я ел, сидя на диване у стены.
Надя казалась доброжелательной, и, по-моему, не было услуги, которой она не могла бы оказать. Но тут таилась ловушка, и следовало держаться подальше от хозяйки с ее приторной улыбкой, вдруг сделавшейся прилипчивой.