Маньяк по вызову
Шрифт:
— Как вы можете быть таким уверенным? — взорвалась я, уже подогретая спиртом: еще не хватало, чтобы он уговорил Нинон остаться.
— Элементарно, — Широкорядов опрокинул третью рюмашку, — просто я все рассчитал.
Мы с Нинон молча на него воззрились, а он разглагольствовал на полную катушку:
— Мне лично все ясно. Эти убийства мне понятны, так же как и следователю. Что-то мне подсказывает, что мы мыслим с ним водном направлении.
Я глупо хохотнула:
— Понятны? Тогда вы знаете, кто убил жену банкира?
— Конечно. — Поэт-песенник поднял рюмку со спиртом и зачем-то
— А кто же поджег строительный вагончик? — не унималась я.
— А вот здесь изначально не правильная посылка, — погрозил мне пальцем Широкорядов. — Между прочим, странно такое слышать от трезвомыслящей девушки вроде вас. — На что он намекал, неужели на мою идиотскую риторику на тему поэзии? — Кто сказал, что вагончик подожгли? Насколько я понимаю, это еще не доказано. Погоревшие ребята, царство им небесное, были очень даже не прочь заложить за воротник, а по пьяной лавке все возможно, как вы понимаете. Но даже если поджог был… О чем нужно думать? Нужно думать о том, кому он был выгоден в первую очередь!
— Ну и кому? — икнула Нинон и стыдливо прикрыла рот ладонью. Лично мне было ясно, куда клонил поэт-песенник.
А он не стал долго интриговать недогадливую Нинон:
— Разумеется, их хозяину. Во-первых, они могли что-нибудь не поделить, во-вторых, не исключено, что ему не хотелось расставаться с дензнаками.
Черт, да он просто читал мои мысли!
— А Сеня? — Нинон опередила меня.
— А с Сеней, не исключено, еще проще. Я уже говорил: коммерция, коммерция…
Умопостроения Широкорядова выглядели если не бесспорно, то по крайней мере логично. Мы с Нинон были вынуждены взять тайм-аут. И все-таки я нашла слабое звено в его стройной на первый взгляд теории:
— А как же тогда та первая, неизвестная жертва, которую нашли неподалеку от платформы?
Поэт-песенник сразу погрустнел и признался:
— Вот здесь у меня пока нет объяснения, но я уверен, что это тоже не более чем совпадение.
— То-то и оно, — подытожила я и скомандовала, глядя на пустеющую прямо на глазах банку со спиртом (здоровы же пить отечественные поэты-песенники!):
— Все, сворачиваем скатерть-самобранку, пока еще в состоянии передвигаться.
— Ну вот, так хорошо сидели, — разочарованно произнес Широкорядов, — так нет, обязательно надо все испортить.
Я оставила его жалобы без ответа и целиком и полностью переключилась на свою подружку, которая, похоже, совсем позабыла, что еще полчаса назад ломала руки и причитала подобно чеховским сестрам: «В Москву, в Москву!»
— Эй, Нинон, нам пора.
— Куда? — Нинон посмотрела на меня совершенно осоловелыми глазами. Неужто ее так пробрало?
— Как куда? Мы же собирались в Москву возвращаться. Ты что, забыла?
— Да? — Близорукие глаза Нинон затуманились. Точно, развезло! Впрочем, чему тут удивляться. Кто же пьет спирт с утра и на голодный желудок?
Я схватила со стола бутерброд с красной икрой и стала совать его Нинон со словами: «Закусывай, закусывай», а Нинон отбивалась: «У меня кусок в горло не лезет!»
Естественно, меня
— Нинон, Нинон, кончай глупить! — рявкнула я на нее и побежала наверх за чемоданом, который Нинон успела собрать, прежде чем к нам нагрянул поэт-песенник, совративший мою подружку с пути истинного.
Кроме чемодана, я захватила и свою сумку, приволокла все это дело в гостиную, торпедой влетела на кухню и остолбенела: пока я отсутствовала, Нинон успела махнуть еще рюмашку, и теперь они с Широкорядовым сидели в обнимку и душевно выводили песенку из репертуара «чернобурок» — «горжеток».
— Черт! — ругнулась я. — Да это же просто… дурдом какой-то! Пьяная вакханалия!
— Вот именно, — с готовностью подхватил поэт-песенник, словно только и дожидался моей подсказки, — и я предлагаю ее продолжить! Будем пить, пока на нас не снизойдет озарение и мы не поймем, кто из нас маньяк! — Широкорядов похабно захихикал.
— Ура! — пьяным голосом подхватила Нинон, у которой после всех пережитых потрясений крыша съехала окончательно и бесповоротно.
Глава 22
Стоит ли уточнять, что мы с Нинон так никуда и не уехали. Зато Сенины поминки удались на славу. Нинон и Широкорядов допили оставшийся спирт (не без моего посильного участия, впрочем). Именно посильного, ибо я мужественно приняла удар на себя, все еще надеясь, что мне удастся направить Нинон на путь истинный. Однако, как я ни старалась, так ничего и не добилась. А примерно через час Нинон была уже не только нетранспортабельна, но и практически недвижима. Зато меня — удивительное дело — хмель не брал, в отличие от той позорной истории, когда я заблевала всю машину несчастному банкиру. Мое счастье, что убитый горем Остроглазов не обратил на это внимания, не до того ему было. Хотя в данном случае говорить о счастье не очень-то ловко.
К моему ужасу, Нинон развезло до такой степени, что она отключилась прямо за столом, тихо и мирно заснула в кресле. Я повернулась к поэту-песеннику и зло осведомилась:
— Ну что, вы довольны? Широкорядов развел руками:
— Честно говоря, я сам такого не ожидал. Нинон всегда была по этой части очень крепкой женщиной, первый раз вижу, чтобы ее так разобрало…
— Крепкая… — прошипела я. — А стресс вы во внимание не принимаете? К тому же она почти не закусывала!
— Ну это она зря, — изрек Широкорядов, поднялся со стула и направился к двери.
— Стоять! — заорала я так, что крепко спящая Нинон во сне зачмокала губами.
— А в чем дело? — растерянно обернулся перепуганный поэт-песенник.
— А в том, что я никуда вас не отпускаю! — решительно заявила я. — Вы эту кашу заварили, вы ее и расхлебывайте. Вы обязаны отвезти нас в Москву, понятно?
— Н-но… Как же я вас отвезу, когда я выпил? Меня первый же милиционер остановит!
Черт, а ведь он прав!
— Тогда довезете нас до платформы, тут нам никто из ГИБДД не попадется, — сказала я и покосилась на совершенно никакую Нинон. — Довезете и поможете мне загрузить ее в электричку.