Манюня
Шрифт:
– Ты совсем спятила,- пыталась я воззвать к совести своей подруги,- ты вообще подумай своей головой, что творишь!
– Ничего я не буду думать,- затопала Маня ногами,- подарю и всё. Я так решила!
Она сняла с шеи цепочку с кулоном, распахнула окно и полезла на подоконник.
– Мань, если мама обнаружит, что ты её ослушались – она прибьёт и тебя, и меня.
– Да я быстро! Бегом туда и обратно, управлюсь за несколько минут. Она и не заметит. А ты пока шуми в комнате, чтобы тётьнадя подумала, что мы здесь играем.
– Нет уж, одну я тебя не отпущу!- я полезла следом за Манечкой – не оставлять же невменяемую из-за большой любви подругу один на один со своей бедой!
Мы легко спрыгнули с подоконника и прислушались – кругом царила тишина. Детвора умчалась в другой конец улицы – оттуда раздавался дружный хохот, прерываемый грозным улюлюканьем Артёмки – я вождь, вы все должны меня бояяяяяяться!!!
Дорога была свободна. Мы прокрались вдоль забора и юркнули в калитку.
– Одна нога там – другая тут,- скомандовала я. Добежали до тётисветыного дома мы в считанные минуты. Шумно ворвались во двор – не до конспирации было. И сразу же наткнулись на Олега и Асю - они стояли возле веранды и о чём-то оживлённо разговаривали.
При виде нас Ася поморщилась, словно у неё резко разболелся зуб. Зато Олег расплылся в широкой улыбке.
– Бааарышни, здравствуйте,- шагнул он нам навстречу.
– Здрасьте,- шмыгнула носом Маня,- мы тут по делу, то есть я. У нас совсем мало времени.
Она шагнула к Олегу и протянула ему амулет: «Вот,- шепнула,- это вам, самое дорогое, что у меня есть».
И улыбнулась.
Вы можете мне не поверить, но в тот миг Манюня была самой красивой девочкой на свете. Она стояла с гордо выпрямленной спинкой, и казалась уже совсем большой, и только лёгкая дрожь в сложенных лодочкой ладошках выдавала её волнение.
Олег растерялся.
– Зачем ты это делаешь, девочка?- только и смог выговорить он.
И тут случилось непредвиденное - Ася наклонилась, якобы присмотреться к амулету и неожиданно шлёпнула Маню по ладошкам. Манечка испуганно дёрнула руками, и амулет улетел куда-то в кусты.
– Ася, что ты делаешь?- Олег схватил жену за локоть.
И тогда мы услышали слово, которое обожгло нас до самого до нашего сердца и вывернуло наизнанку наши души. Мы были совершенно не готовы к этому, мы и думать не могли, что ТАК могут назвать Манюню.
– Малолетняя потаскушка!- зло выплюнула Ася.
А дальше случилось ужасное.
Маню вывернуло. Посреди тётисветыного двора, прямо возле кустов смородины.
Была у Манечки особенность, о которой знал только очень узкий круг близких – в минуты крайнего напряжения Маню выворачивало наизнанку. Резко, до последней капли содержимого желудка. При том случалось это тогда, когда Маню кто-то незаслуженно оскорблял или унижал. Мой папа говорил, что Манюня настоящая белая акула – учуяв в себе чужеродный крючок, моментально выплёвывает все свои внутренности – предпочитает умереть, чем проглотить обиду.
Меня словно контузило. В ушах стоял пронзительный звон и ничего, кроме этого звона, я не слышала. Я видела, как Маню выворачивало, как она, чтобы не упасть, согнулась пополам и упёрлась руками в колени, как ходило ходуном её тело. Помню, что сняла с головы свою панаму и протёрла ею Манины губы. Помню, как Маня доверчиво подставила мне своё личико.
Помню, как Олег что-то сказал Асе, она в ответ шевелила побледневшими губами, но как я ни силилась, ничего не могла разобрать из того, что она говорила. Он взял её за плечи, а она резко вырвалась, и пошла мимо Мани к забору. И почему-то, когда поравнялась с ней, резко подняла руку, то ли попугать её хотела, то ли ударить. И Маня вцепилась в эту руку и повисла на ней всем своим телом. А потом несколько раз лягнула Асю по ноге.
– Зелёный,- сказала я, сосчитав четыре удара – я часто путала цвета и цифры, и четвёрка соответствовала зелёному. И когда я произнесла вслух слово зелёный, звон в ушах стал нестерпимо бОльным и внезапно оборвался на самой высокой ноте. И в тот же миг ко мне вернулись шорохи и звуки.
Я кинулась на ватных ногах к Мане, но Олег опередил меня. Он подхватил её на руки и оттащил в сторону, иди в дом – крикнул жене. «Пошёл в жопу»,- бесстрастно ответила ему Ася и вышла со двора.
Олег отпустил Маню и побежал за женой.
Манечка проводила его пустым взглядом, подошла ко мне, взяла за руку.
– Пойдём,- сказала.
– Амулет,- напомнила я.
Мы быстро нашли ладошку Марьям – она лежала в траве и переливалась под солнцем голубым топазовым зрачком. Манечка бережно подняла цепочку и надела себе на шею.
И мы пошли со двора. Не оборачиваясь.
Маленьким девочкам иногда бывает очень больно на душе. Эта боль не идёт ни в какое сравнение с болью физической. Эту боль не сопоставить ни с подзатыльником от дяди Миши, ни со шлепком по попе от мамы, ни с грозным окриком моего отца – «запломбирую к чёртовой матери все зубы!», ни с разрушительным наказанием разъярённой Ба. Эту внезапную боль, словно тёмную страшную жижу, нужно нести в себе тихо-тихо, и под ноги обязательно смотреть, чтобы не оступиться. Потому что откуда-то ты знаешь – боль эту расплёскивать нельзя. И ты бредёшь слепым котёночком сквозь темноту, потом останавливаешься, прислушаешься к себе – болит? Болит, отзывается душа. И ты тихонечко идёшь дальше.
Вот так мы и вернулись домой и ткнулись в колени маме.
И рассказали ей навзрыд всё – как убежали в окно, как Маня решила подарить Олегу самое дорогое, что у неё есть, как потом её выворачивало под смородиновым кустом и как я сказала громко зелёный и звуки вернулись ко мне так же внезапно, как ушли.
А мама сначала молча нас выслушала, потом повела умываться, а потом достала с полки единственную баночку со сгущённым молоком, которую она берегла как зеницу ока для слоёного торта «Наполеон», открыла её и выдала нам по большой столовой ложке – ешьте, сказала. Всё?- удивились мы. Всё!- сказала мама. Но мы съели каждый по ложке и отодвинули баночку – так нечестно, сказали.
А потом пришли тётя Света с Артёмкой, принесли большую миску сладкой прозрачной смородины. И мы пили чай с яблочным пирогом, и долго смеялись, потому что оказалось, что Артёмка не умеет есть сидя – он ходил всё время вокруг стола с ложкой во рту – в меня так больше влезает, приговаривал.
А поздно вечером они уехали, хотя планировали остаться до конца недели. И папа весь следующий день подтрунивал над Манькой и называл её то Шамаханской царицей, то маленьким агрессором, потому что папа всю жизнь такой – он считает, что любая обида лечится только смехом.