Mao II
Шрифт:
Она не знала, какого города этот центр, но, добравшись туда, отложила пятьдесят долларов на будущее, а остальные сунула в окошечко автобусной кассы; билет на автобус компании "Грей- хаунд"; спустя три часа она вышла в Уайт-Клауде, в городе, чье имя - Белое Облако - навеяно небом, где Скотт и увидел ее бредущей по почти безлюдной улице.
Брита сказала:
– У меня есть снимок Эвы Арнольд, сделанный в городе Уайт-Клауд, штат Канзас. По-моему, на нем как раз и изображена главная улица с кирпичным зданием - наверняка то самое, у которого остановилась Карен, когда вы с ней заговорили. И трактор
– Только нас там нет, ни ее, ни меня.
– А на одном из магазинов - та вывеска с забавным словечком, про которую вы упомянули, слово, скорее всего, индейское, и вся фотография - бескрайность неба, бескрайность улицы, картина заброшенности, потрясающей и банальной, - в каком-то смысле сводится к этому странному слову на вывеске.
– Вспомнил. "Ха-Тсси-Каа". Деталь из Билла Грея. И весь город из Билла Грея, серьезно.
Наконец они поехали тем же самым маршрутом, по которому Скотт и Брита едут теперь, только, разумеется, в обратном направлении, и Карен расспрашивала о Билле. Скотт вдруг сообразил, что она впервые сказала больше десяти слов кряду о том, что не касается ее самой. Он не знал, позволит ли Билл ей остаться. Но тот, как оказалось, даже ничего не стал обсуждать. Они вошли в дом, заговорили с Биллом о поездке, и Карен, по-видимому, понравилась Биллу. В глазах у него проглянула насмешливая отрешенность, означающая: "О некоторых поступках, пока их не совершишь, нельзя наперед знать, разумные они или дурацкие".
Прочитав романы Билла, она перебралась с продавленной кушетки в постель Скотта, и ему стало казаться, что она была с ним всегда.
Билл лежал и курил, с пепельницей на груди. Всякий раз, когда он вот так укладывался, ему приходили на ум старые богачи-алкоголики в нью- Ј ^ Йоркских особняках, задыхающиеся в дыму своих медленно тлеющих матрасов.
Вошла Карен в трусах и безразмерной футболке.
– Немного полегчало, мистер Билл?
Забралась на кровать, села Биллу на живот,
выпрямилась, руки на бедрах.
Из коридора сочился свет.
– А давайте-ка вы погасите сигарету и покурите Скоттовой марихуаны. Авось поможет заснуть, если иначе успокоиться нельзя.
– Мне сейчас не до сна.
– Я к траве так и не пристрастилась - какая- то избирательная брезгливость.
– Мне после нее снится, будто у меня разрыв сердца.
– А Скотт ее курит, в основном чтобы снять напряжение - после ночной возни с рукописями или архивом.
– Сейчас мне нужно не то, что снимает, а то, что поднимает.
Она немного попрыгала на нем, пока он не застонал, потом присела на корточки.
– Он говорит, ты близко знаком с целым спектром веществ, изменяющих биохимический состав организма.
– Это разрешенные лекарства. По рецептам, выписанным врачами. Все строго по закону.
– Под одеялом что-то встрепенулось - отчетливо чувствую.
– Я тебе когда-нибудь говорил, как моя первая жена…
– Нет, по-моему. Что - как?
– Она вечно твердила, что я - один сплошной член. Я столько времени проводил запершись на замок, мне так не хотелось говорить о своей работе, а потом и обо всем прочем, что нам оставался
– Секс молча.
– Она вообще не любила писателей. А я, дурак, слишком поздно это понял.
– Хорошо, ты дурак, а она? Вышла за писателя.
– Она ожидала, что мы друг под друга подладимся. Женщины верят в регулировочные механизмы. Женщины хотят конкретных вещей и умеют их добиваться. Ради будущего финансового благополучия они готовы на риск.
– А я о будущем никогда не думаю.
– Ты сама из будущего, - тихо сказал он.
Она отняла у него сигарету, загасила, потом
поставила пепельницу на пол, отпихнула подальше.
– А как это - когда снится, будто у тебя разрыв сердца?
– Паника. Бешеный пульс. Потом просыпаюсь и не могу понять - в реальности пульс подскочил или мне приснилось. Я не хочу сказать, будто сны нереальны.
– Все реально.
Вытянув руки над головой, она ловко выскользнула из футболки, и Билл едва не отвернулся. Всякий раз, когда она это проделывала, когда взметались волосы и колыхались груди, он лишь моргал, изумленный и ослепленный: каково увидеть красоту во всем ее блеске? Он мысленно превратил ее движения в фильм, в последовательность поз, в историю о застигнутой врасплох грациозности и стройности, запечатленную на кинопленке памяти. Ей никогда не узнать, что больше всего его будоражит один мимолетный миг, один кадр: выставив острые локти, она освобождается от смятой футболки, потягивается с нарочитым зевком, заставляет его забыть, на каком он свете.
– Я знаю, спрашивать неприлично.
– И тем не менее… - сказала она.
– Скотт знает, что ты ходишь ко мне наверх?
Совместными усилиями они стаскивали с
него пижаму, сначала один рукав, потом другой, но сделали передышку, потому что его одолел кашель.
– А Скотт хоть чего-то в этом доме не знает?
– Вот и я так рассудил, - сказал он.
– Он дружит с мышами. И знает, из какого окна в любую фазу Луны красивее всего падает лунный свет.
Она повернулась, чтобы откинуть одеяло и развязать тесемку на его штанах.
– И он не возражает, - сказал Билл.
– Не знаю, есть ли у него выбор. Он ведь нас еще не застрелил, так?
– Еще нет.
– И не застрелит.
– Скорее всего, не застрелит.
– И вообще, и вообще, и вообще. Зачем он меня сюда привез? Для тебя.
Билла это нисколько не утешило. Ему хотелось верить, что слова просто так слетели у нее с языка и она, как обычно, сама не поняла, что сказала. Но вдруг она в это верит. Вдруг так и есть. Хорошенькое дело: Билл воображает, будто предал Скотта, а тот все подстроил с самого начала.
Его член танцевал в ее руке.
– По-моему, пора перейти к соитию.
– Да, детка, - сказал Билл.
Подойдя к комоду, она достала из среднего ящика маленький пакетик. Вытащила один презерватив. Вернувшись к кровати, села в ногах у Билла, приступила к облачению.
– Кого ты оберегаешь, себя или меня?
– Теперь это норма.
Он подметил, как поглощена она этим занятием, как ловко действует тонкими пальцами, старается, чтобы получилось мастерски, - серьезная девочка, одевающая куклу.