Маргарет Тэтчер. Женщина у власти
Шрифт:
«Даже в пять лет она была сообразительной, прилежной и серьезной», — рассказывал Джон Фостер, сидевший за соседней партой {1}. Учителя этой семиклассной школы тоже заметили это и перевели ее в следующий класс, где учились ребята на год старше. Другой малыш мог бы и растеряться от оказанной чести, но только не Маргарет, которой, похоже, была неведома детская неуверенность. Как безукоризненно дисциплинированной ученице, ей позволили сидеть на задней парте — к сильной досаде некоторых девочек, считавших ее благонравие притворным. Она быстро приобрела репутацию всезнайки и постоянно поднимала руку, готовая ответить на любой вопрос. В старательности она не уступала взрослому и
С малых лет Маргарет отличалась большой самоуверенностью. Девяти лет от роду она вышла победительницей на конкурсе чтения стихов. Помощница директрисы Уинифред Райт поздравила ее:
— Тебе повезло, Маргарет.
— Почему же повезло? — отрезала Маргарет. — Я победила заслуженно! {3}
Дома было не до забав. Наступил кризис, времена были тяжелые. Родители изматывали себя изнурительным трудом, работая по двенадцать часов ежедневно, шесть дней в неделю. Выучив уроки, девочки спускались помочь в бакалейную лавку: фасовали сахар, чай, масло. Они учились также раскладывать товары на полках и обслуживать покупателей. По субботам Маргарет обходила с отцом округу, принимая и доставляя заказы.
Алф внушал девочкам, что в свободные от занятий часы они должны стараться развивать себя. По четвергам, когда бакалейная лавка закрывалась раньше, чем в другие дни, отец брал их с собой на лекции о текущих делах, которые читались на вечерних курсах при университете. Если он задерживался, Маргарет должна была идти без него. Она записывала лекцию и пересказывала отцу. Каждую субботу она шла в библиотеку и брала домой книги: что-нибудь о текущих событиях или биографическое для отца, роман для матери и по крайней мере одну книгу для себя, зачастую Киплинга, ее любимого писателя. Всякий раз, как в Грантем приезжала какая-нибудь известная личность, способная чему-то их научить, Робертсы были тут как тут.
Те викторианские добродетели, что станут служить Маргарет Тэтчер ориентиром в политической жизни, были взлелеяны в доме на Норт-Парейд-роуд. «Мой отец держался убеждения, что жизнь — вещь серьезная. Нельзя сидеть без дела — таков был его главный девиз, — пояснила однажды Маргарет. — Жизнь он понимал как притчу о десяти талантах. Раз у вас есть способности, то зарывать их в землю — ужасный грех. Ваш долг — улучшать свою участь, прилагая максимум собственных усилий, соревнуясь с другими» {4}.
Разговоры за обеденным столом превращались в мини-семинары: причины кризиса, правительство Стэнли Болдуина, возвышение Гитлера и Муссолини, ход военных действий. Маргарет, единственная во всей школе, знала, какие районы подвергают бомбардировке военно-воздушные силы Великобритании. Будучи спрошена, откуда это ей известно, Маргарет объяснила: «Всякий раз, когда по радио объявляют о налете наших бомбардировщиков, мы достаем атлас и отмечаем то место» {5}. Алф, похоже, знал все. «Однажды я спросила его: что такое «фидуциарная эмиссия»? Он знал. А «золотой стандарт»? Он знал», — вспоминала она. Он знал ответы на все ее вопросы. Она боготворила его {6}.
Ее мать была сделана из другого теста, и Маргарет не очень много общалась с ней. Беатрис, положительная мать семейства образца 30-х годов, не гналась за образованием. Талантливая портниха, до замужества она была профессиональной швеей. Она сама обшивала девочек и учила их шитью и
Однако Маргарет никогда не была домоседкой.
Она сызмальства не проявляла никакого интереса к стряпне, хлопотам по дому да и к обязанностям матери семейства тоже. У нее, как она понимала, было мало общего с Беатрис; она не столько стеснялась необразованности матери, сколько была разочарована отсутствием у нее интереса к самообразованию и к другим важным вещам, таким, как политика. Беатрис никогда не принимала участия в политических разговорах мужчин, собиравшихся по вечерам внизу, в лавке, где частенько засиживалась Маргарет, ловившая каждое слово. «Она, наверно, сидела наверху и что-нибудь шила для нас, — вспоминала ее дочь полвека спустя. — Делала домашние дела» {7}. Тэтчер охарактеризовала мать так: «Она была скорее Марфа, чем Мария», имея в виду двух сестер Лазаря, упомянутых в Новом завете (Евангелие от Луки, гл. 10, Евангелие от Иоанна, гл. 11). Марфа была заботливой хозяйкой дома, Мария — вдумчивой слушательницей.
«Я нежно любила мать, — призналась однажды Тэтчер, — но после того, как мне исполнилось пятнадцать лет, нам было больше нечего сказать друг другу» {8}. Со временем выяснилось, что Тэтчер не только нечего сказать матери, но и нечего сказать о ней. До 1975 года, когда она стала лидером консервативной партии, Тэтчер не включала в сведения для биографического справочника «Кто есть кто» ни Алфа, ни Беатрис. С 1976 года она начала сообщать о себе как о дочери Алфреда Робертса, чье влияние на себя она постоянно подчеркивает. Мать она упоминает редко и не включает ее имя в свои биографические данные.
Отношения Маргарет с матерью (или отсутствие таковых) дали английским биографам Тэтчер повод для бесконечных домыслов. Один биограф даже пришел к выводу, что Маргарет ненавидела мать. По этой концепции выходило, что ее жесткость в качестве премьер-министра обусловлена столкновениями с матерью в раннем возрасте {9}. Свидетельств, подкрепляющих подобный вывод, не существует, но утверждения такого рода побудили-таки Мюриел, которая избегает говорить о своей сестре, высказаться на этот счет. «Спору нет, самое большое влияние оказывал отец, — пояснила она. — Он был главой семьи, а это в то время значило многое. Но моя мать не была у него в полном подчинении. Мать занималась домашними делами, отец — всем остальным. Хозяйство она вела отменно» {10}.
Пока девочки жили дома, в их жизни, помимо учебы в школе и работы в лавке, большое место занимала методистская церковь на Финкин-стрит, где Алф был проповедником-мирянином. Его приверженность методистской вере не оставалась за порогом церкви. Годами он держал на столике у изголовья постели «Подражание Христу» Фомы Кемпийского и пытался следовать строгим церковным принципам во всех областях своей жизни и деятельности. В бытность свою членом городского совета он настаивал на том, чтобы по воскресеньям парки, плавательный бассейн и теннисные корты Грантема были закрыты. Свои настойчивые требования он смягчил лишь под давлением общественности в годы второй мировой войны, когда другие члены совета убедили его в том, что даже если его собственной семье не требуется отдых, о нем мечтают многочисленные военнослужащие с соседней авиабазы.