Марид Одран
Шрифт:
Я не хотел на него работать, но выхода у меня не было. По крайней мере, пока. Я надеялся найти способ откупиться или вынудить его дать мне свободу. Между тем ему явно было по душе взваливать ответственность на мои слабые плечи, осыпая меня при этом щедрыми наградами.
Билл проехал через ворота в высокой белой стене, окружающей поместье Фридлендер Бея, и по длинной изогнутой дорожке подкатил к подножию широкой мраморной лестницы. Дворецкий Папочки открыл полированную входную дверь и замер на пороге, ожидая меня. Заплатив за проезд, я оставил Биллу десять киамов на чай. Его лунатические глаза сузились,
— Что это? — подозрительно спросил он.
— Чаевые. Держи, ты их заработал. — За что?
— За твою отличную езду.
— Это не взятка? Я вздохнул:
— Нет. Я восхищен, как ты ведешь машину с раскаленными углями в кальсонах. Думаю, я бы так не мог.
Он поерзал.
— Значит, это подарок, — озадаченно произнес Билл.
— Вот десять киамов.
Его глаза опять расширились.
— Ох, — сказал он, улыбаясь, — опять они!
— Ну конечно, куда же они денутся. До скорого, Билл!
— Пока, дружище! — Он рванул автомобиль с места так, что из-под колес выстрелил гравий. Я отвернулся и стал подниматься по лестнице.
— Добрый день, яа Сиди, — сказал дворецкий.
— Привет, Юсеф. Я хотел бы видеть Фридлендер Бея.
— Да, конечно. Хорошо, что вы дома, сэр.
— Да, спасибо.
К Папочкиным офисам мы пошли по коридору с тонким ковровым покрытием. Воздух был прохладен и сух, и я почувствовал нежное дуновение многочисленных вентиляторов. Вокруг тонко и маняще благоухало ладаном. Свет струился через жалюзи, сложенные из тонких деревянных реек. Мелодично звенели струйки воды; в одном из двориков бил фонтан. У самого входа в зал ожидания я увидел высокую, хорошо одетую женщину: она пересекла холл и поднялась на несколько ступенек. Женщина скромно улыбнулась мне И тут же отвернулась. Ее черные и блестящие, как обсидиан, волосы туго стянуты в узел. Руки были бледными, а пальцы длинными, тонкими, необычайно изящными. С первого взгляда было видно, что у этой женщины есть стиль и манеры. Но вместе с тем чувствовалось, что при необходимости она может стать коварной й жестокой.
— Кто это был, Юсеф? — спросил я. Он обернулся ко мне, нахмурившись:
— Это Умм Саад.
Я понял, что он ее недолюбливает, а мнению Юсефа я доверял, мое первое впечатление от нее, по всей видимости, было верным.
Рассевшись в комнате секретаря, я стал убивать время, выискивая среди трещинок на потолке очертания лиц. Спустя некоторое время один из громадных телохранителей Папочки открыл дверь к нему. Всех огромных мужчин я называю Говорящими Камнями. Поверьте, я знаю, о чем говорю.
Заходи, — сказал один Камень. Эти парни не тратят лишних слов.
Я вошел в кабинет Фридлендер Бея. Ему уже было около двухсот лет, он перенес бессчетное множество модификаций тела, имел трансплантаты. Откинувшись на подушку, Бей пил черный кофе из золоченой чашки. Он улыбнулся мне.
— Мои глаза снова оживают — так рад я тебе, о мой племянник, — сказал Папочка. Я знал, что он не кривит душой.
— Мои дни в разлуке с тобой были полны печали, о шейх, — произнес я.
Он подвинулся, и я сел рядом. Он наклонился, наливая в мою чашку кофе из золоченого кофейника. Отпив глоток, я сказал:
— Да будет твой стол всегда полон яств.
— Пусть Аллах дарует тебе здоровье, — ответил он.
— Молюсь о твоем здоровье, о шейх. Он сжал мою руку.
— Я здоров и силен, как шестидесятилетний, но меня гнетет какая-то непонятная неодолимая усталость, о мой племянник…
— А твой врач…
— Это усталость души, — сказал он. Мой аппетит и мои желания умирают. Я живу только потому, что мысль о самоубийстве ужасает меня.
— Может быть, в будущем наука поможет тебе.
— Как, сынок? Вдохнет новый жар в мою утомленную душу?
— Технология разработана уже сейчас, сказал я. — Можно использовать модди и дэдди — имплантат, как у меня.
Он печально понурился:
— Аллах отправит меня в ад, если я сделаю это. — Интересно: значит, Папочка не возражал, если в ад отправлюсь я. — Расскажи мне о своем путешествии, — сменил он тему разговора.
Он был рядом, но я никак не решался задать ему главный вопрос: о нашем родстве.
— Вначале я должен услышать обо всем, что произошло за время моего отсутствия, о шейх. Я видел в коридоре женщину. Женщин никогда прежде не было в твоем доме. Можно узнать, кто она?
Лицо Папочки омрачилось. Он минуту помедлил с ответом:
— Самозванка и обманщица.
— Так прогони ее, — сказал я.
— Да, конечно, — согласился он.
Лицо его окаменело. Сейчас передо мной был не правитель огромной империи нелегального бизнеса, прибравший к рукам всю преступную деятельность в городе, а нечто похуже. Фридлендер бей вполне мог оказаться потомком королевской династии. Нечто властное и величественное было в его взгляде, в чертах лица.
— Я должен задать тебе вопрос, о мой племянник: чтишь ли ты меня настолько, чтобы вновь наполнить свои легкие огнем?
Я моргнул. Я понял, о чем говорит Фридлендер Бей.
— Разве я не доказал тебе свою преданность несколько месяцев назад, о шейх?
Он махнул рукой, видимо, начисто стерев из памяти ту боль, угрозу и тот ужас, которые мне довелось пережить. — Тогда ты защищал себя от опасности, — сказал он. Бей повернулся ко мне и положил высохшую от старости, похожую на птичью лапку руку мне на колено. — Сейчас ты должен защитить меня. Я хочу, чтобы ты узнал об этой женщине все, что сможешь, а потом уничтожил ее. И ее ребенка. Я должен быть уверен в твоей преданности.
Глаза Фридлендер Бея горели. Я и раньше видел его в таком состоянии. Я сидел рядом с человеком, который медленно, но верно терял рассудок. Дрожащей рукой я взял свою чашечку кофе и сделал большой глоток. Пока не допит кофе, можно не отвечать.
Глава 3
Перед имплантацией у меня был будильник. По утрам он звонил, но я вставал не сразу, я любил полежать в постели, позевывая и посматривая на мир туманными глазами — то ли подниматься, то ли еще чуть-чуть полежать. Впрочем, сейчас у меня выбора не было. Вчера вечером я включил в имплантат приставку. Теперь мои глаза открываются сами — и я просыпаюсь по решению дэдди. Этот быстрый переход из одного состояния в другое, нечто вроде холодного душа, заставляет меня невольно вздрагивать. Треклятая приставка разбудит и мертвого и ни за что не даст заснуть снова. Я ненавижу ее.