Мариэль. Замок в ипотеку
Шрифт:
На следующий день после ссылки Тальины Мари навестила ее. Тюрьма, где содержались злостные преступники, находилась далеко от населенных пунктов и была окружена глубоким рвом. Держа в руках рулончиком свернутые бумаги, которые Мари планировала использовать лишь в крайнем случае, она поцеловала Вейца, оставшегося в коридоре, и сказала:
— Я быстро.
— Может, мне пойти с тобой? — заволновался он.
— Нет, это лишнее.
Тюремщик отворил тяжелую металлическую дверь, и Мари вошла в тесную, сырую, темную камеру, пропахшую плесенью и мочой. В камере
— Позлорадствовать пришла? — рявкнула она.
— Узнать, как вы тут, — ответила Мари, не приближаясь.
— Чудесно!
— Могло быть хуже. Благодарите Шеймаса. Это он попросил отправить вас в тюрьму, а не на непосильный труд в поле на трейсовском пекле. Тот самый Шеймас, которого вы ненавидите.
Шеймас стал главной причиной визита Мари. Ей хотелось, чтобы Тальина знала, что тот самый мальчик, которого она презирала с самого его рождения, замолвил за нее словечко. Хотела увидеть раскаяние в ее глазах. То самое раскаяние, способное смягчить ее наказание. Несмотря на пережитое горе, Мари была готова позволить Тальине хотя бы ее редкие встречи с сыном. А так как зроу к ней прислушивались, они запросто пошли бы навстречу.
— Вы уничтожили нашу расу, а мы не испытываем к вам ничего, кроме жалости. Закончить жизнь в одиночестве в грязной камере, где вас ни разу не навестит даже родной сын… Врагу не пожелаешь.
— Главное — он не женился на тебе!
— Да, вы своего добились. Поздравляю! Теперь ваш сын тоже обречен на одиночество и пожизненные муки совести. Вы потрясающая мать!
Тальина скривилась и отвернулась.
— Я последняя, кого вы увидите в своей жизни, за исключением тюремщиков, — добавила Мари. — Может, вы желаете что-то сказать?
— Будь ты проклята!
Мари поняла, что сердце этой падшей женщины черно до предела. В нем не осталось ничего светлого. Мари не ждала от Тальины прощения в уничтожении Палалии, но надеялась хотя бы на ее сожаление о том, как несправедлива она была к Шеймасу. Но ждать было бесполезно.
— Что ж, тогда не буду вам докучать. — Мари швырнула ей бумаги. — Вы всегда считали, что власть в ваших руках. Это подтверждение того, что вы были лишь пешкой в чужой игре.
— Что это? — Тальина с отвращением покосилась на рассыпавшиеся листы у своих ног.
— Отчет с регистраторов телепортационных капсул Нэима и Лейсандры. Наслаждайтесь.
Мари постучала в дверь, и тюремщик отворил ее.
— Ну как все прошло? — кинулся к ней Вейц.
— Она не раскаялась, — ответила Мари.
— Ты дала ей шанс. Она сама его упустила.
— Я только что убила ее, Вейц. Мысль о том, что она была посмешищем в глазах тех, кому она доверяла, сведет ее с ума.
Едва Мари это сказала, как из камеры донесся протяжный вопль боли.
— Лишь бы ты не сошла с ума, — он поцеловал ее в лоб и, взяв за
На следующий день Мари в сопровождении Шеймаса прибыла на поле, где в кандалах трудился Нэим. На нем было такое же мешковатое платье-балахон, как у Тальины, ноги босые и голова побрита наголо. Мари попросила Шеймаса подождать ее на дороге, слезла с мотоцикла и, поцеловав мужа, поправила сумку за спиной. Вейц изначально был против идеи навестить Нэима. Он давно простил его и призывал к этому Мари. Ей удалось убедить мужа, что это будет их единственная и последняя встреча. Мари не собиралась тратить свою жизнь на Нэима. Но не могла отпустить его, не увидев еще раз. Ей хотелось посмотреть в глаза своему врагу, воочию увидеть, что он наказан за все свои злодеяния.
Приветствуя других рабочих, обрабатывающих тянущиеся стебли, Мари подошла к Нэиму на предельно безопасное расстояние. Он был на цепи, словно на поводке, а эта цепь присоединялась к тросу, протянутому через все поле. Его полные губы потрескались и покрылись корочкой. Поры лица забились полевой пылью. Под ногтями скопилась грязь. Перестав работать мотыгой, он выпрямился и исподлобья посмотрел на Мари.
— Что тебе надо? — процедил он сквозь зубы.
— Поверьте, не соскучилась. Пришла узнать, как вы тут.
— Замечательно! Зря я раньше избегал судимости.
— Перед нами стоял нелегкий выбор: отправить вас на поле или рубить лес. А там кавры. Они хоть и не едят гниль, но мало ли что им в голову взбредет. Сжалившись над вами, мы выбрали первое. Рада, что вас все устраивает. Я очень переживала.
— Надо было убить тебя в младенчестве, — прошипел Нэим.
— Надо было. Но вы этого не сделали, и я вам сердечно благодарна. Кстати, я вам тут обед принесла. Говорят, кормят вас неважно. — Мари вытащила из сумки судок и открыла крышку.
— Что это за смердящая дрянь?! — поморщился Нэим.
— Бычий член в собственном соку. Фирменное блюдо.
— Ешь сама. Я лучше буду есть землю.
Мари прикрыла судок и поставила его на землю.
— Сейчас вы это есть не будете. Но пройдет день, два, три, и вы проголодаетесь. К тому времени эта чашка будет кишеть червями, а другого вам не дадут. И вы будете жрать их, причмокивая и рыдая. Только представьте, как вы тут повеселитесь за эти семнадцать лет. Прощайте, Нэим. Счастливо оставаться.
Мари шагнула назад, развернулась и оставила Нэима думать над ее словами. Подойдя к мотоциклу, она села позади Шеймаса.
— Ему понравился шедевр моей кулинарии? — усмехнулся он, заводя мотоцикл.
— Когда-нибудь он начнет просить добавки, — засмеялась Мари и, обняв мужа, положила голову ему на спину. — Они получили по заслугам. Теперь я спокойна.
— Больше нет желания навещать их?
— Нет. Отныне им нет места в моей жизни.
В этот же вечер она прибыла в пансион Вейца, где планировала провести романтическую ночь с мужьями. Уточнив у администратора, заменили ли кровать в номере сорок два, Мари распорядилась, чтобы туда отправили новенькую горничную.