Марина Мнишек
Шрифт:
В «жизнеописании» Марины Мнишек (1874 год) он так напишет о времени, предшествовавшем бунту донцов: «Тогда Марина явилась перед войском с распущенными волосами, плачущая, перебегала от одной ставки к другой, умоляла, заклинала не оставлять ее; “она, – говорит современник, – не останавливалась ни перед какими средствами, противными женской стыдливости”» [321] .
Вся эта изображенная Костомаровым театральная сцена из дешевой исторической драмы является прекрасной иллюстрацией того, как возникают мифы, если полностью доверяться записям «современников». Бороться с мифом трудно, да и не нужно. Однажды появившись, он начинает жить по своим законам. А уж дело исторического чутья каждого, какую концепцию исторического героя он принимает. Главное, чтобы при этом существовал выбор.
321
[320]Костомаров Н. И. Марина Мнишек С 651.
Вернемся к отъезду Марины Мнишек из Тушинского лагеря. Как мы помним, ей с самого начала разрешили покинуть подмосковные
Автор «Нового летописца» позднее посвятил этому событию отдельную статью «О Сардамирской дочери Маринке», но безосновательно приписал инициативу побега Ивану Плещееву Глазуну: «Нощию взяша ее и бежа с нею в Калугу. Вор же Ивана Плещеева за то пожаловал, а с нею начал опять воровать» [323] . Согласно «Дневнику Яна Сапеги», Марина Мнишек уже 16 (26) февраля была в Дмитрове, куда войско гетмана отступило от Троице-Сергиева монастыря: «Царица, ее милость, приехала до его милости (гетмана. – В. К .)с немногими, бежав из большого обозу, из-за того, что ее хотел пан Ружинский выслать под Смоленск» [324] .
Под Дмитровом в то время шли бои с войском царя Василия Шуйского. Сапежинцы созвали войсковое «коло», на котором решили принять «царицу» и послать договариваться о ее дальнейшей судьбе послов в Тушино. По сведениям Конрада Буссова, Марина Мнишек самостоятельно наладила обмен посланиями с Калугой через своего «самого преданого коморника» Юргена Кребсберга, «родом из Померании». В Калуге его, как пишет немецкий хронист, «приняли с радостью» и ответили «царице», чтобы она тайно выбиралась «в Калугу к Димитрию, а не дала бы полякам увезти себя оттуда к королю под Смоленск» [325] . В королевских обозах под Смоленском также записали о ее отъезде из Тушина: «Дано знать, что 2-го марта царица, переодевшись и в сопровождении одной служанки и прислужника, бежала в Калугу и приехала в Дмитров, оставив в лагере письмо, в котором говорит, что, не имея возможности долее выносить выговоров, глумления и пренебрежения и не будучи уверена в своей безопасности, должна неволей бежать к своему мужу».
325
[324]Буссов К. Московская хроника С 122.
Бегство Марины Мнишек вызвало в Тушине ропот: «После ее выезда в лагере было великое волнение. Множество рыцарства восстало на князя Рожинского, которого обвиняли, что он или своим умыслом погубил ее, или отправил в какую-либо пограничную крепость» [326] . (Напомню, что Марина Мнишек также подозревала, что готовится покушение на ее жизнь.)
Самому гетману решительные действия Марины Мнишек явно путали карты. Он как можно лаконичнее описал ее бегство в письме королю под Смоленск о текущих делах 17 (27) февраля 1610 года, сообщив, что Марина Мнишек якобы «по ошибке» попала в Дмитров к гетману Сапеге: «Со вторника на среду царица отправилась в Калугу, переодевшись в мужское платье, в сопровождении только одной служанки и одного служителя. Сбившись с дороги, она заехала в Дмитров, где и теперь находится» [327] . Это письмо несколько запутывает устоявшуюся в историографии датировку отъезда Марины Мнишек из Тушинского лагеря. Гетман писал королю из-под Москвы во вторник 17 (27) февраля, как будто по горячим следам событий, но Марина Мнишек в этот момент уже добралась до Дмитрова.
326
[325]РИБ Т 1 Стб 547-548.
327
[326]Niemcewicz J. U. Dzieje panowama Zygmunta III Vol 2 S 266, Бутурлин Д. П. История Смутного времени СПб, 1841 Т 3 Прил № 11 С 27-28, Гиршберг А. Марина Мнишек С 193.
Вообще заметно, что сторонников гетмана князя Ружинского больше волновала не судьба «царицы», а то, что гетман Сапега с приездом к нему Марины Мнишек становился ближе к «царику», чем к королю. Николай Мархоцкий, вспоминая о том, как Марина покинула Тушино, так реконструировал ход событий: «Сапега снова перешел от короля на сторону Дмитрия, сманил от нас царицу, пообещав, что встанет при ней. Так что сбежала от нас она (с одной лишь девчонкой и одним-двумя десятками донских казаков) и оставалась в Дмитрове при пане Сапеге…» [328] Марина Мнишек попала в Дмитров уже после того, как Ян Сапега получил письмо от «царя Дмитрия». Как объяснял самозванец, он уехал из Тушина по причине того, что не мог заплатить деньги за службу взбунтовавшемуся воинству. Тушинский вор воспользовался старинными противоречиями между своим бывшим гетманом князем Романом Ружинским и Яном Сапегой, к которому ранее мог обращаться только как к полковнику. Калужское же письмо от 19 (29) января было адресовано «старосте усвятскому и перепецкому, гетману нашему Яну Петру Сапеге» [329] .
Сравнивая известные обстоятельства отъезда из Тушина Лжедмитрия II и Марины Мнишек, можно признать, что «царица» проявила больше мужества и, если так можно выразиться, вкуса. Никаких навозных саней, пряток и большой охраны, только самые преданные люди рядом, и она, переодетая в мужской костюм. Этот костюм придавал ей силы, позволял действовать необычно, решительно, порывая с общепринятыми представлениями о том, что подобает «панне» или тем более московской «царице». Легкий ветер куража свободы гнал ее кораблик на грубые скалы московских берегов, но она не видела ничего кругом себя, думая лишь о том, как бы быстрее попасть к человеку, которого уже готова была любить и принять как мужа.
Читая известия о том, как Марина Мнишек бежала из Тушина в Дмитров, можно подумать, что дорога заняла у нее несколько дней, и тогда воображение дорисовывает опасные скитания «царицы» по заснеженным просторам, деревням и селам. Между тем, когда некоторое время спустя Николай Мархоцкий выдвинулся с небольшим отрядом добровольцев из-под Москвы к осажденному силами царя Василия Шуйского Дмитрову, то весь переход занял у него только половину суток: в сумерках они выезжали из Тушина, а утром уже подъезжали к Дмитрову. Недолгим был и переход «царицы», приехавшей к гетману Яну Сапеге в самый опасный момент боев, когда полк «государевых бояр и воевод» князя Бориса Михайловича Лыкова готов был взять Дмитров. (Основные силы гетмана к тому времени ушли за Волгу пополнять запасы.) Как вспоминал тот же Николай Мархоцкий, вмешательство Марины и ее мужественное поведение позволили переломить ход битвы.
Русские источники датируют бои под Дмитровом «масленым заговейном», то есть последним днем Масленицы, который в 1610 году пришелся на 18 (28) февраля. Шумило Иванов, один из участников боев под Дмитровом, уже 27 февраля (9 марта) оказался в Вологде, где рассказывал: «Был де он Шумилко в полкех с государевы бояры и воеводы, со князем Борисом Михайловичем Лыковым да с Давыдом Жеребцовым, под Дмитровом, а с ними государевы русские люди и немцы, и ко Дмитрову приступали в масленое заговейно, и назавтрее, в понедельник, государевы люди острог взяли приступом, и воровских и литовских людей побили, и в остроге взяли восмь пушек; а с досталными де не со многими людми Сопега и с воровскою женою с Маринкою, с Сандомирского дочерью, заперся в осыпи» [330] . Получается, что уже через день после приезда Марины в Дмитров там случились решительные бои с отрядами, посланными от боярина князя Михаила Васильевича Скопина-Шуйского, причем в его войске уже знали, что «Сандомирская» находится в лагере гетмана Яна Сапеги. Как выразился Иосиф Будило, Марина попала «из под дождя под дождевую трубу, так как Скопин стал добывать Сапегу в Дмитрове» [331] .
Появление Марины Мнишек произвело настоящий фурор. Никто не ожидал от хрупкой молодой женщины такого перевоплощения. Но и она не отказала себе в удовольствии продемонстрировать перед сапежинцами новый наряд, в подражание любимым гусарским одеждам своего первого мужа императора Дмитрия Ивановича. Конрад Буссов передавал слова, сказанные Мариной Мнишек в лагере Сапеги: «Чем мне, русской царице, с таким позором возвращаться к моим родным в Польшу, лучше уж погибнуть в России. Я разделю с моим супругом все, что Бог нам предопределил». Буссов запомнил даже цвет и материал гусарских одежд Марины Мнишек, которая «приказала сделать себе из красного бархата мужской костюм польского покроя, надела его, вооружилась ружьем и саблей, а также надела сапоги и шпоры и выбрала хорошего быстрого коня» [332] . Красный бархат гусарского мундира эффектно должен был смотреться на фоне подмосковных снегов.
332
[331]Буссов К. Московская хроника С 122.
Королю Сигизмунду III также сообщали о появлении Марины в Дмитрове: «Пришло известие, что царица, приехав в Дмитров, вошла в рыцарское коло в том гусарском костюме, в каком приехала, и своим лицом и печальною речью взбунтовала весьма многих из товарищества г. Сапеги» [333] .
В окружении короля охотно верили любым слухам о Марине, которая столь открыто отказалась повиноваться королю. Более осведомленный Николай Мархоцкий мог слышать рассказы оборонявшихся в дмитровской крепости сапежинцев: «Как раз в это время находившаяся в Дмитрове царица выказала свой мужественный дух. Когда наши вяло приступали к обороне вала, а немцы с москвитянами пошли на штурм, она выскочила из своего жилища и бросилась к валу: “Что вы делаете, злодеи, я – женщина – и то не испугалась!” Так, благодаря ее мужеству, они успешно защитили и крепость, и самих себя» [334] .