Марина Мнишек
Шрифт:
Первым серьезным испытанием стали бои за Новгород-Северский. Самозванец возвращался в те места, через которые проходил когда-то в чернецкой одежде. Разрядные книги сообщали, что «под Новым городком стоял вор с литовскими людми в Спаском монастыре и к городу приступал многижда» [50] . А это означает, что царевич сдержал слово, данное в «писании», оставленном в новгород-северском монастыре в 1602 году. Гарнизон Новгорода-Северского сел «в осаду» в середине ноября 1604 года и благодаря мужеству защитников и воеводы Петра Федоровича Басманова продержался несколько недель до подхода главной годуновской рати во главе с боярином князем Федором Ивановичем Мстиславским. 21 декабря 1604 года состоялось большое сражение. Царевич Дмитрий мог праздновать победу, но цена ее оказалась слишком велика. Под Новгородом-Северским армия самозванца оставила три братские могилы с телами 600 русских наемников; тогда же погибло до 20 польских шляхтичей и 100 человек пахоликов (слуг). Сам «царевич Дмитрий Иванович», объезжая поле брани и видя «такое множество убитых его людей… сильно сожалел и плакал». Это была первая большая кровь. Последняя ли? Задержка самозванца
50
[50]Белокуров С. А. Разрядные записи… С. 2.
Первые серьезные бои показали, что набранное в Речи Посполитой войско не отличалось удалью, если только она не была хорошо оплачена. Участник боев под Новгородом-Северским, ротмистр Станислав Борша, оставшийся, в отличие от многих первых офицеров, с царевичем до конца, писал: «После этого первого сражения наше рыцарство грустило, что пришлось терпеть великую нужду ему самому и его прислуге; некоторых же из них, надобно думать, приводил к этому страх – то есть они боялись, что их ожидает еще большая беда. Они стали требовать у царя денег и объявили: “Если не дашь денег, то сейчас идем назад в Польшу”». В первые же дни нового, 1605 года стали разыгрываться отвратительные сцены, свидетельствовавшие о начинавшемся распаде армии, набранной самозванцем в Речи Посполитой. Шляхтичи одной роты интриговали и хотели тайно, чтобы остальные не узнали, получить деньги, обещая остаться и удерживать другие роты. Царевич бездумно согласился, но утаить раздачу денег среди наемников было невозможно, это спровоцировало настоящий бунт. Мародеры вырвали у самозванца его главный трофей в битве под Новгородом-Северским – золотое знамя рати боярина князя Федора Ивановича Мстиславского. Со знамени ободрали соболью ферязь, выкупленную было представителями годуновского войска. Самозванцу кричали: «Ей-ей, ты будешь на коле!» – а он не по-царски отвечал обидчику тычком в зубы.
В этот драматический момент сандомирский воевода Юрий Мнишек принял решение вернуться домой 4 января 1605 года. Как можно заметить, очень часто отец Марины пользовался известным приемом «дипломатической» болезни. Так случилось и на этот раз: он сослался на свое «нездоровье», подкрепив это решение неотложными делами, связанными с необходимостью участия в работе сейма. Формально Мнишек уверял самозваного царевича, что идет за подмогой. Впоследствии дипломаты Речи Посполитой объясняли его уход тем, что воевода исполнял волю короля Сигизмунда III, запретившего ему под воздействием обращений из Москвы далее поддерживать самозванца. Вслед за гетманом, по словам ротмистра Станислава Борши, ушла «и большая часть рыцарства». Напрасно царевич Дмитрий падал ниц и пластался перед уходящими ротами «крыжем», как распятый. Тем, кто смог пережить новгород-северское сражение, казалось безумием дальше оставаться рядом с самонадеянным царевичем. Он, конечно, мог ссылаться на поддержку, оказанную ему Путивлем, другими городами и волостями, присылавшими своих людей с челобитными. Но тогда даже не существовало карт, чтобы флажками отметить на них те немногие места, где находились сторонники царевича. Не было ясно, сможет ли он контролировать хотя бы часть Северской земли, уже оказавшейся под его властью.
Особенно после нового большого сражения с войском боярина князя Федора Ивановича Мстиславского. 21 января 1605 года под Добрыничами в Комарицкой волости войска самозванца были разбиты. И какой безумный оракул мог тогда предсказать, что до вступления царевича Дмитрия Ивановича в Москву остается ровно пять месяцев?!
В конце января – начале февраля 1605 года, то есть в те самые дни, когда самозванец бежал из-под Добрынич, в Варшаве собрался сейм Речи Посполитой. Все, что король Сигизмунд III мог сообщить о действиях «московского государика» своим сенаторам и шляхте, – это то, что на сторону Дмитрия перешел Чернигов, а сам так называемый «царевич» под Новгородом-Северским встретил «войско великого князя». Даже не зная о крупном поражении самозванца, участники варшавского сейма не одобрили действий тех сенаторов, которые поддержали его поход. Литовский канцлер Лев Сапега прямо порицал сандомирского воеводу Юрия Мнишка, говорил о том, что письменно обращался к нему, чтобы тот «возвратился назад». Сейм не принял предложений короля относительно московских дел, а король не согласился на пункт о «московском государике», предложенный сеймом: «Всеми силами и со всем усердием… принимать меры, чтобы утишить волнение, произведенное появлением московского государика, и чтобы ни королевство, ни великое княжество Литовское не понесли какого-либо вреда от московского государя, а с теми, которые бы осмелились нарушать какие бы то ни было наши договоры с другими государствами, поступать как с изменниками» [51] . Так, по итогам сейма 1605 года, сандомирский воевода Юрий Мнишек и его семья чуть не оказались вне закона за свою поддержку «московского царика». Надежды на хорошие для Мнишков новости из Московского государства были призрачными. Обитателям Самборского замка оставалось отпустить русских пленных и поскорее предать забвению все происшедшее…
51
[51]РИБ. Т. 1. Стб. 39-40.
Но когда на царевиче Дмитрии Ивановиче уже готовы были поставить крест в Речи Посполитой, в Московском государстве его звезда только начала восходить. Решающей оказалась поддержка, оказанная самозванцу запорожскими и донскими казаками. Царевич был прав, когда с самого своего появления в Самборе в конце 1603 года непрестанно обращался с призывами к казачеству. Вот кто на долгие годы стал главной политической силой. В отличие от наемного
Царевич Дмитрий и его войско спровоцировали вихрь Смуты, пронесшийся сначала по Северской земле, а потом по всему Московскому государству. Главной жертвой событий стал царь Борис Годунов, со скоропостижной смертью которого разрушилось все, что он выстраивал десятилетиями. Но пока Борис был на троне, он не имел права не справиться с вызовом, брошенным ему самозванцем. Потерпев поражение под Добрыничами, царевич Дмитрий Иванович казалось бы не должен был уже оправиться. Он спрятался в преданном ему с самого начала движения Путивле, под охраной стен одной из немногих каменных крепостей Московского государства. Там царевича никто не преследовал и не тревожил, и это стало огромной ошибкой царя Бориса Годунова. А царевич, оказавшись в Путивле – опять в знаменательные для него дни Великого поста, – повел себя как настоящий наследник православного государства, выказав особенное почтение принесенной из Курска «Коренной» чудотворной иконе Божьей Матери. С этой иконой он позднее вступит в Москву [52] .
52
[52]Ульяновский В. И. Россия в начале Смутного времени… С. 91-92.
Вспоминал ли он тогда о невесте Марине Мнишек, оставленной в Речи Посполитой, об обещаниях, данных ксендзам и отцам-иезуитам? Однозначно можно сказать, что он о них не забыл. Начиная с марта 1605 года из Путивля в Рим шли донесения отцов-иезуитов Николая Чижевского и Андрея Лавицкого. Сам царевич Дмитрий писал нунцию Клавдию Рангони 4 и 14 апреля и 13 мая 1605 года [53] . В этих письмах сообщались любые благоприятные детали, чтобы показать, что дело московского царевича еще не пропало. В них содержался рассказ о призыве казаков на службу, перечислены семь городов, перешедших на сторону самозванца, – Воронеж, Оскол, Белгород, Валуйки, Борисов (Царев-Борисов), Елец и Ливны. Царевич Дмитрий Иванович гордо сообщал о переименовании Царева-Борисова в Царьгород. Знал ли нунций Рангони о том, что так называли Константинополь в Московском государстве? Если знал, то он мог расшифровать послание таким образом, что царевич Дмитрий не забыл обещаний о крестовом походе против турок.
53
[53]Александренко В. Н. Материалы по смутному времени на Руси // Старина и новизна. 1911. Т. 14. С. 390-392; Пирлинг П. Димитрий Самозванец… С. 172-201, 254-260.
Царь Борис Годунов тем временем отпустил одну часть своего войска из-под Новгорода-Северского и Добрыничей по домам, а другую послал воевать мятежную Комарицкую волость и наводить порядок в городах Северской земли. В феврале 1605 года годуновское войско стало собираться под Кромами, где засел с донскими казаками атаман Андрей Корела. Кромы стояли на пути из Москвы в Путивль, и туда была направлена из Севска рать боярина князя Федора Ивановича Мстиславского. Но сидевшие в осаде казаки, окопавшиеся в землянках, оказались лучшими воинами, чем стоявшие в открытом зимнем поле дворянские сотни. Зимою тогда благоразумно старались не воевать из-за трудностей, связанных с обеспечением войска зимней одеждой и продовольствием. Царю Борису Годунову пришлось пренебречь этим правилом, но натуру служилых людей трудно было переделать. Они начали разъезжаться из войска, явно не желая воевать, что чрезвычайно приободрило самозванца в Путивле.
Дорога между Москвой и Кромами весной 1605 года была наезженной. Поэтому в полках под Кромами быстро узнали о внезапной смерти царя Бориса Годунова, последовавшей 13 апреля. Пока в полках правительственной армии готовились присягнуть новому царю Федору Борисовичу Годунову, царевич Дмитрий тоже получил чрезвычайно обрадовавшую его весть. Он как будто предвидел, что произойдет в ближайшее время. Фортуна опять повернулась к нему лицом, как и при его вступлении в Московское государство. Войско под Кромами перешло на сторону Дмитрия Ивановича. Даже герой недавних сражений под Новгородом-Северским воевода Петр Федорович Басманов предпочел присягнуть «сыну Грозного», а не сыну Годунова, и увлек за собой сомневающихся. Со стен Путивльской крепости царевич увидел приближавшуюся депутацию от бывшей годуновской рати во главе с князем Иваном Васильевичем Голицыным. Приняв раскаявшихся в своей поддержке царя Бориса Годунова воевод, самозванец «простил» их и стал готовиться к походу на Москву. Он снова стал энергичен и уверен в своем скором воцарении.
Не стал царевич поминать и двусмысленного поведения почти отказавшегося от него сандомирского воеводы Юрия Мнишка. В Самбор немедленно был послан человек, чтобы известить о благоприятных событиях под Кромами. В письме из Путивля Юрию Мнишку 1 (11) мая 1605 года Дмитрий Иванович собственноручно приписал о сообщениях перебежчиков, что в Москве «сам простой народ не дает промолвить ни малейшего слова о том, чтобы выбрать себе государем Борисова сына». Воспрянувший духом будущий «отец» самозванца сообщил о приезде посланца царевича королю Сигизмунду III. В Кракове заждались уплаты долгов Юрием Мнишком, поэтому сразу вызвали воеводу ко двору вместе с гонцом. 24-25 мая 1605 года царевич Дмитрий Иванович послал воеводе Юрию Мнишку, его старшему сыну саноцкому старосте Станиславу Мнишку с женой Софией Головчинской приглашения на свою будущую коронацию в Москве [54] . Марины Мнишек нет пока среди его адресатов, но она не могла не знать о том, какую перемену означало для нее близкое воцарение Дмитрия Ивановича.
54
[54]СГГиД. Ч. 2. № 87-88. С. 196-199.