Марина
Шрифт:
Многие считают эту пару мещанской, обвиняя их в солке грибов, варении варений и прочих страшных грехах, вроде супружеской верности. Но Игорю и Ксане нельзя сказать «слабо», они не примут вызова, потому что достаточно хорошо знакомы друг с другом и сами с собой. Идите, ребята, а то подгорят пеленки.
А вот, как с потолка свалилась, и Жанна. Джинсы, черные очки, сапоги–дутики. Она по–прежнему где–то учится, не там, куда ушла после ленинградского института, а, сменив их (институтов) штуки три, — в четвертом.
Педагоги ленинградского института еще долго обсуждают легенду о Жанне. О том, как она, провалившись на экзамене по мастерству,
— Вот тут стоит двойка. Мне нужна хотя бы тройка. Исправьте, пожалуйста, и поставьте печать.
Загипнотизированный декан сделал все, как она велела, и, только отпустив Жанну, схватился за голову и побежал к Мастеру каяться. До сих пор он считает, что Жанна применила колдовство.
Одно время автору ничего не было известно о Жанне, но потом она вдруг стала попадаться в ресторане Дома литераторов в городе Москве. Из знающей и опытной пифии она превратилась в восторженную девушку, сломя голову бегающую по выставочным залам, премьерам и просмотрам.
Она ведет дневник. Записывает умные мысли, услышанные за день. Вести дневник Жанна учится не напрасно, это может пригодиться ей в будущем, потому что у нее на примете есть один писатель, которому очень не хватает своей Софьи Андреевны.
Бывая в Ленинграде, Жанна приходит на Маринины спектакли, потом вламывается в гримуборную и громким, уверенным тоном сообщает Марине свое мнение об ее игре.
— Но вообще–то ты молодец. Я, когда вижу тебя, начинаю жалеть, что ушла из Театрального.
Марина не поправляет Жанну. Ушла или «ушли» — какая разница. Но в Ленинграде Жанна бывает редко, ей особенно и некогда.
Сейчас она бежит на курсы водителей автомобилей. Это значит, что дела ее продвигаются, иначе зачем ей водить машину, которая имеется не у нее, а у писателя?
Виктор Лагутин! Ну что же ты еле двигаешься? Что ты спишь на ходу? Ах, ты живешь, как тебе нравится?
А ему нравится ходить только пешком, засыпать в шумных компаниях, в свободные вечера слушать органные концерты. Виктор — актер крепкий, надежный, на сцене он существует запросто и даже умеет помогать партнерам, за что его очень любят в театре. Но он не выносит вечеринок, шумных выпивок и обмываний обнов. Круг его друзей очень ограничен, но зато он необыкновенно терпим к друзьям и не бывает поверхностным в беседах. Есть роль, о которой он мечтает, но что это за роль — знает только Таня. Таню он любит даже больше, чем прежде.
Нет, его надо отпустить со сцены… Топчется, переминается, дуется. Ему не терпится остаться одному и думать, думать. Вот он и ушел, не оглянувшись, не кивнув на прощанье. Поговаривают, что он сочиняет музыку…
А вот и Анечка Воробьева!
Говорят, она очень похожа на мать, только побойчее. Дерзка, как мушкетер, как хотелось папе и бабушке. Отличная хозяйка дома. Щедра, гостеприимна. Любит кормить друзей: своих и мужа Васи. Само собой разумеется, что совершеннолетия Анечка достигла, и это сразу расставило все по своим местам. Папу она по–прежнему любит, а Алину уважает за то, что та не требует от нее любви. Правда, с Алиной им часто приходится ругаться из–за вещей — какой–нибудь скатерти или вилок–ложек, которые Алина старается не отдать Анечке, объясняя это тем, что не желает разорения бабушкиного дома. Но эти ссоры быстро вспыхивают и быстро затухают — на Алинину скупость у Анечки есть воздействие. Однажды между двумя женщинами случился разговор.
— А ведь ты когда–то была другая, — сказала Анечка. — Ну, до того, как…
Алина, с ее умением все понимать сразу, не переспросила, не удивилась Анечкиному утверждению, а просто сказала:
— Все мы были другими. Стоит ли жалеть? Я вообще живу только будущим и не желаю помнить прошлого. А то появится еще одна унылая особа и будет изводить других своим мерзким видом.
— Но все–таки ты должна помнить, что ты была другой. И понимать, что есть другие люди.
— Ладно, ладно, забирай мясорубку и отстань, — огрызнулась Алина…
Муж Анечки, Вася, оказался совсем не таким, каким представляла себе Анечка мужа. Он мало начитан, ничего не понимает в музыке, далеко не мыслитель и, вдобавок ко всему, до женитьбы имел пристрастие к одежде цвета морской волны, что совсем уж убивало Анечку. И все–таки есть в нем две черты, которые покорили Анечку раз и навсегда.
Во–первых, Вася благороден. Именно это слово — благородство — здесь и подходит. Вася никогда не темнит, никогда не выгадывает, идет прямо, как ему идется, умудряясь при этом никому не наступать на ноги. И вторая Васина черта — умение разбираться в людях. Слушая самый высокоученый спор двух умных–преумных людей и, казалось бы, не понимая в их разговоре ни уха ни рыла, Вася всегда точно знает, кто из этих умников дурак, в то время как Анечке нужны на это годы. Наверное, поэтому Вася слывет одним из самых интеллектуальных молодых актеров, как это ни парадоксально.
К тестю Вася относится прохладно и, как ни странно, очень тепло к Алине, и причины такого странного отношения Анечка знать не хочет. Боится.
Ладно, отпустим и эту пару.
Но вот на сцену выходят все. В чем дело? Что объединило их: курсовое собрание, дипломный спектакль? Всё гораздо печальнее — смерть Мастера. Главреж из его театра, актеры, знаменитый его ученик Сам, известный драматург, студенты… Студенты еще не знают, что, как и жизнь Мастера, смерть его сослужит для них свою службу: весомыми станут его уроки, его последние слова, его личность. На них замкнется круг его жизни: яркой, импульсивной, театральной.
Его похоронят не на помпезном кладбище, а на самом обычном, рядом с женой Галей. На поминках выпьют, начнут вспоминать о нем разные истории и анекдоты, будут даже смеяться, как хотелось ему. Кто–то скажет:
— Он ни черта не понимал в людях, но как же это прекрасно.
— Он был такой смешной, такой вежливый…
— А как он возмущался…
— А как он обижался…
— Тяжело бы было ему с таким характером начинать жизнь в наше время.
Главреж будет молчать и думать о том, что ему бы неплохо умереть вот так же, а еще лучше — жить, как жил Мастер. И где он возьмет второго такого человека— все смягчающего, тихо и с достоинством правого, знающего, что к чему. И вдруг он поймет, что Мастер был — последним.
Но нет, автор не привык бросать людей в печали, а любая смерть — самая светлая — все–таки печаль. За автором остался поклон главной героини, намеренно им позабытой до лучших времен.
Вот идет она по каким–то улицам, названий которых не знает (типично женская черта — не запоминать названий улиц), идет после похорон Мастера и беседует с ним. Плачет и беседует (знаем мы за ней такую привычку).
— Он любил меня, — говорит Марина, — кто будет меня так любить? Нам дадут другого Мастера. Я не хочу другого. Я не смогу… Я не полюблю его так.