Марьинские клещи (сборник)
Шрифт:
Фаина Фёдоровна слушала Усова молча, иногда только кивала головой, словно соглашалась с ним.
Александр Александрович сел, что называется, на «любимого конька». Он писал об осаде Торжка, которая происходила шестьсот с лишним лет назад. Усова не смущали далёкие века, он мог часами говорить о древних событиях, представлять их так, будто они произошли только вчера. Он уже намеревался в деталях поведать Фаине Фёдоровне про то, как действовал Иванко, когда неожиданно послышался гул моторов, гул, который различали даже собаки, сторожившие дома.
— Опять налёт, —
Самолёты с крестами затмили утреннее небо, пикируя, сбрасывали бомбы, уничтожали то, что ещё осталось после их ночного налёта. Видимо, им отдали приказ стереть город с лица земли, превратить в руины. Фашисты усердно делали то, что в 1238 году совершили грабительские орды хана Батыя — они фактически превратили город в пепелище.
Вскоре со стороны села Будова, где базировался воздушный полк, появились наши истребители, в небе завязался ожесточённый бой.
— Скорее в яму! — закричала Фаина Фёдоровна. — Бежим, Саша, бежим!
Она побежала за дом, в конце огорода было вырыто приспособленное убежище.
Усов замешкался. Он тщательно собрал рукопись и положил в ящик стола. Когда он вышел на крыльцо, где-то недалеко грохнул такой мощный взрыв, что его бросило наземь, зазвенели разбитые в окнах стёкла, входную дверь сорвало с петель.
Падая, Александр Александрович выхватил взглядом, как огромный черный столб дыма взвился в конце улицы Володарского.
Слава Богу, Усов не покалечился. Он поднялся, пригнулся и побежал в конец огорода, только успел захлопнуть тяжёлую тесовую дверь, как почувствовал, что земля опять содрогнулась от удара.
— Господи, в дом бы не попали, — взмолился Александр Александрович, — а то придётся в яме жить.
— Ты что-то сказал? — повернулась Фаина Фёдоровна.
— Да, варвары проклятые — фашисты, — выругался Усов и замолчал.
Супруги Усовы просидели какое-то время в яме, где её малое пространство слабо освещал белый огарок толстой хозяйственной свечи. Было душно, говорить им не хотелось. Да и о чём говорить? Всё и так было ясно без слов. Наконец, Александру Александровичу почудилось, что наверху наступила тишина, он предложил жене подняться.
Они выбрались из ямы.
Налёт, то убывая, то нарастая, ещё продолжался до самых сумерек. Когда гул затих, кое-кто из жителей всё же вышел на улицу из не разбитых домов поглядеть, что уцелело, может, кому-то нужно было помочь. Пошёл и Усов, хотя Фаина Фёдоровна ругалась, не отпускала его. Александр Александрович увидел, что по центру — от Торговых рядов и до окраин — гуляли пожары.
На Народной улице всё было разрушено, одиноко маячили два дома, остальное — горело. Усов дошёл до угла улиц Володарки и Загородней, и его взгляду предстала огромная глубокая воронка. Он сразу понял, почему его сбила на землю взрывная волна — отсюда она долетела до его дома. Раньше он таких больших воронок не видел — метров сорок в диаметре. Усов подумал, что фашисты применили какие-то тяжелые снаряды. И это было, на самом деле, так — разорвавшаяся авиационная бомба весила 500 килограммов.
— У, варвары! — не сдержался Усов.
Он прошёл чуть подальше и остановился.
У колодца, чудом не разрушенного, была прислонена высокая икона Спасителя. Откуда она взялась? Никто, наверное, не сказал бы. Александр Александрович подошёл ближе. Да, икона стояла большая, храмовая, в окладе из чеканки и фольги. Мерцал в сумерках золотым отливом образ Спасителя. Две старушки молились у иконы и клали поклоны. Усова так поразили их просветлённые исхудавшие лица, что он остановился в молчании.
Одна из старушек заметила Усова, повернулась к нему.
— Видишь, милый, чудо! — кивнула она в сторону иконы. — Мы тоже не ведаем, как она тут объявилась, шли мимо и заметили. Бог нас не оставил, Бог нас любит, слава Богу.
Старушка перекрестилась.
— Да, да, — торопливо произнёс Усов и тоже, вслед за старушкой, неумело перекрестился, оглядываясь по сторонам.
Усов приблизился к молившимся старухам.
Он хотел узнать у бабушки, с какой она улицы, но та тихим голосом продолжала:
— Второе это чудо, милый, второе. А первое было, почитай, больше году назад, у нас же, в Торжке.
— Какое первое? — удивился Усов. — Не помню.
Он, как ему казалось, знал обо всех событиях в городе и не мог пропустить что-то важное.
— На Троицу, на Ильинском храме было, — вспоминала старушка. — Али не слыхал?
— Не слыхал, — сознался он.
— На колокольне явился Господь, а на площади было полно люду, и кланялся Господь всем с колокольни и крестом осенил всех, я сама была и видела. Вот, милый, не оставил нас Бог.
И старушка опять стала усердно креститься и класть земные поклоны.
Пока они говорили, к колодцу собирался народ. Какой-то мальчик, в старой ушанке и потрепанной фуфайке не по размеру, подошёл к иконе и дотронулся руками.
— Мама, она настоящая! — радостно крикнул мальчик.
— Нельзя её трогать, — сделала мать замечание сынишке.
Александр Александрович отошёл в сторону, какое-то время он наблюдал, как у иконы собирались и толковали люди.
Усов, переживая то, что поведала старушка, побрёл домой, надо было заделать вылетевшее из окна стекло, а то ночью замёрзнешь. То там, то тут он замечал следы налёта. Часовню на развилке дорог снесло взрывом, а сама Богоявленская церковь была разбита, уцелело здание рядом, да бывшие конюшни.
Лишь разборная колонка Арбузовского водопровода, сделанная из больших деревянных плах, стояла, будто и не было никакой бомбёжки. Словно тот самый Арбузов — мастер, что следил за водопроводом и в честь которого народ окрестил водопровод, приказал колонкам и трубам не поддаваться фашистским бомбам.
Когда два дня назад генерал Иван Степанович Конев приехал в Калинин, был уже вечер. Прошедшей ночью фашисты садистски бомбили город. Везде полыхали пожары. Зарево от них видели даже в Старице и Торжке — за десятки километров. Мнилось: наступил конец света, ядовитая мгла поглотила живое и лишила людей разума.