Марьинские клещи (сборник)
Шрифт:
В прифронтовом селе немцы захватили санитарную машину с ранеными красноармейцами, поставили её на центральной улице, согнали жителей и на виду у них принялись зверски пытать беспомощных бойцов — выламывали руки, выкалывали глаза, отрезали уши. Трупы замученных солдат бросали тут же. Один колхозник укрыл нашего раненого; фашисты обнаружили его, вытащили, убили, застрелили и колхозника. Со страху женщина с ребёнком, пытаясь спастись, побежала к погребу, спряталась там, вслед ей фашисты бросили гранату; когда раздался взрыв, фашисты громко засмеялись.
Убить того, кто не имел защиты — великая для них
В Ростове-на-Дону, когда наши подразделения вошли в город со стороны Нахичевани осенью 1941 года, у здания управления железной дороги они обнаружили 48 трупов — мужчины, женщины, дети, расстрелянные фашистами в отместку за то, что кто-то убил немецкого солдата.
Зверства невиданные и жестокость крайняя — не показатель силы и уверенности, а жест отчаянья, признак духовной ущербности, как рядовых, так и армейской верхушки гитлеровской Германии.
Нельзя было закрывать глаза на беззакония, учиняемые врагами.
Учитывая ситуацию, в СССР создали «Чрезвычайную Государственную Комиссию по установлению и расследованию злодеяний немецко-фашистских захватчиков и их сообщников». Сюда поступали донесения с фронтов, свидетельства солдат, офицеров и гражданских лиц, акты, рассказы очевидцев, сообщения военных корреспондентов. Из многообразия информации складывалась жуткая картина разбоя западных варваров, возникал истинный облик хищников, у взятого в плен унтер-офицера Отто Опеля обнаружили 8 пар золотых и серебряных часов, 12 обручальных колец, разнообразную серебряную церковную утварь. В подбитом у г. Белостока фашистском танке нашли 50 метров сукна, ботинки и дамские туфли, дамское бельё и парфюмерию.
Не танк, а передвижной магазин!
Теперь искусство убивать и грабить фашисты демонстрировали на жителях древней новоторжской земли.
По дороге, что вела из города в сторону церкви, названной в честь евангелиста Иоанна Богослова, бежали ребятишки, старики, старушки, кто с котомкой, кто с узелком. Самолёт, заметив жертвы, развернулся от города и пошёл на беззащитных беженцев, грохоча пулемётами.
Сначала убивали детей, прямо на глазах бабушек и дедушек, а после — их самих.
— Ироды проклятые! — махал клюкой седой старец. — Уж отольётся вам наша кровь.
Дед не успел договорить — пулемётная очередь прошила ему спину.
Закончив охоту на беженцев, самолёты улетели.
Ходили слухи, вероятно, не без причин, что в Торжке делали своё «чёрное дело» немецкие диверсанты. Специальными сигналами в тёмное время суток они показывали самолётам, куда сбрасывать фугасные или зажигательные бомбы.
Вполне может быть, что по их наводке ночью 13 октября разбомбили городской радиоузел. Утром радио молчало, никто не передавал предупреждений о налетах, советов, что и как делать, чтобы сохранить жизнь. В ту же ночь фашисты прицельно разбомбили Власьевскую церковь, где квартировал главный архив Торжка, архив горел сутки, были уничтожены тысячи документов о событиях истории за 200 лет, сгорела и библиотека, в ней было около одной тысячи книг.
Зарево, отголоски взрывов видели и слышали всю ночь жители деревень и сёл на расстоянии примерно двадцати километров вокруг Торжка. Многие не спали, с тревогой выходили за ворота, всматривались в жуткие отсветы. Ребятишки забирались на деревья, на крыши домов, чтобы увидеть, что страшное происходило там, далеко, на горизонте, а страшным было то, что город горел.
Сержант Басов уже не мог знать о злодеяниях, которые сотворили враги в Торжке. Он был далеко от родных мест. К вечеру Николай благополучно добрался в расположение своей части. Миномётный взвод, где он служил, готовился назавтра к бою.
Хмурое безрадостное утро светлело над горизонтом, наступал новый день — 14 октября. Город заволакивал едкий дым пожаров. Вереницы горожан текли в окрестные леса и деревни — кто-то к родственникам, кто-то к знакомым, кто-то шёл просто в надежде перетерпеть безжалостный огонь войны подальше от ночного ада.
Люди в спешке оставляли всё нажитое, брали с собой лишь узелки с едой, да вели за руки детей. За трое суток город покинули почти двадцать тысяч жителей. Хорошо, что кто-то из них уходил от бомбёжек в безопасном направлении — по Карельскому тракту в сторону Калашникова и Лихославля. Но таких было немного. Не зная точно, где линия фронта, большинство держало путь именно в сторону фронта.
Мимо дома историка Усова, а жил он на улице Конной, проплывали печальные лица временных беженцев.
Александр Александрович встал из-за стола, за которым писал, взглянул в окошко.
— Куда народу спрятаться! — вздохнул он. — В лес забежать — только и осталось. Да и там не особо спрячешься, кругом всё голо, везде холодно. Эх, беда, беда!
Вдали виднелась знаменитая торговая площадь. Там до войны продавали коней, упряжь, утварь и всё другое, что связано с лошадьми. Сюда ехали из ближних мест и издалека, конный базар в Торжке славился издавна. Теперь он был изрыт воронками от авиационных бомб.
На голос Усова из комнаты вышла жена Фаина Фёдоровна. Плечи её укрывала тёплая шаль, в пальцах она держала папиросу, от которой вился дымок.
— Ты что-то сказал? — спросила Фаина Фёдоровна.
Она посмотрела на листки, исписанные ровным почерком.
— Сказал я, сказал, — отозвался Александр Александрович. — Жалко земляков, вон, бегут, кто куда.
— Тебе, смотрю, и бомбёжки нипочём, — кивнула жена на рукопись. — Всё пишешь, да пишешь. Может, оно никому и не надо? Людей убивают, война идёт, кто будет читать твою далёкую-далёкую историю?
Фаина Фёдоровна затянулась, пустила кольцо дыма.
— Как же, Фая, не надо! — удивился Усов. — Нет, ты не права, что не будут читать, как ты говоришь, далёкую историю. Как раз её теперь и следует читать, учиться мужеству и смелости у предков наших, которые жили в древнем Торжке. Ну, ты сама подумай, только представь: огромное скопище татар — армия ордынского хана Батыя — окружило Торжок в феврале 1238 года. Татары приставили к стенам крепости штурмовые лестницы, гикали, орали, осыпали русских бранью. Но горожане не струсили, на угрозы татар, на их требования сдать город отвечали только отказом. Наш Иванко, он был посадник Новоторжский, каков? Это ж герой самый настоящий. Не дождавшись помощи из Великого Новгорода, сам Иванко организовал оборону и бился против татар. И вместе с ним на защиту встали и все, кто жил в Торжке. Разве это не герои? Герои истинные! Вот у кого нам, нынешним, да ещё в тяжелое военное время, надо учиться!