Марий и Сулла. Книга первая
Шрифт:
«Рим ликует, дорогой Гай, в городе праздник — твои победы вскружили всем головы. Только и слышишь: «Великий Марий, наша слава», «Третий основатель Рима после Ромула и Камилла», а популяры превозносят тебя, утверждая, что ты выше Сципиона Эмилиана, разрушившего Карфаген. Меммий и Сатурнин часто заходят к дяде, чтобы побеседовать о тебе… Как жаль, что друг наш Луцилий скончался недавно в Неаполе! Он отправился было в Тринакрию, где восстали рабы, но боги захотели призвать его к себе… Я плакала, получив это известие…»
Он отложил письмо жены и вскрыл эпистолы от друзей: Меммий писал о городском плебсе, который готов поддержать во всем победоносного консула, а Сатурнин сообщал совсем о другом, и Марий, читая его послание, не мог понять, почему он упоминает о третьем консульстве.
«Я добился для тебя этой высшей магистратуры путем хитрости и уговариваний плебеев, потому что они еще несознательны и не понимают, что ты можешь захватить власть после того, как я проведу земельный закон Гракхов. Я заручился поддержкой двух прекраснейших коллег: Главции и Сафея. Таких решительных и пламенных популяров никто еще не видел. А Меммий не взлюбил их, и между ними началась вражда. Боюсь, как бы она не кончилась печально для него!»
Марий усмехнулся и, крякнув, отложил эпистолу.
— Так, — шепнул он, — неужели и здесь борьба за первенство? Да нет же, нет! Не допущу! — стукнул он кулаком по столу. — Сатурнин говорит о захвате власти, а сам уже намекает на кровавую расправу с Меммием.
Он взял стил, чтобы написать резкое письмо Сатурнину, обвинить его в преднамеренности действий, но тут же подумал: «Не следует раздражать его. Он может настроить плебс враждебно ко мне. Приеду в Рим — поговорю с ними, быть может помирю… Скорее бы…»
Друзьям он решил не отвечать, а Юлии написал:
«Когда вернусь — ведают одни боги. Постараюсь приехать на короткое время. Я тоже соскучился по тебе. Как твое здоровье? Не ожидаешь ли сына? Время идет, и я часто думаю: почему боги покарали тебя бесплодием? Обратись с жаркой мольбою к Люцине и другим богиням-покровительницам женщин. Не забудь также побывать у старух, сведущих в этих делах».
Отложив стил, задумался: «Почему она не рожает? Отчего бесплодие? Кто виною? Я? Не может быть. Я не растратил природных сил. Так почему же, почему? Уж не влюблена ли в другого? Нет, она не такая! Ну, а если влюблена? Может ли это быть препятствием?»
Он запустил толстые пальцы в волосы и громко сказал:
— А если влюблена?
Схватил стил, сжал его с такой силой, что он, хрустнув, разлетелся вдребезги. Йотом взял другой стил и дописал:
«Если же ты влюблена в другого, то скажи откровенно, и мы расстанемся. Так продолжаться не может. Придется усыновить ребенка, чтобы у меня был продолжатель моего дела».
В эту ночь он не спал, ворочаясь на походном ложе. Думал ли о Меммии, Сатурнине, Главции или Сафее, мысли неуклонно возвращались к Юлии: он видел ее молодое лицо, чувствовал в руках холодное тело, отдающееся без порыва, и ему впервые пришло в голову, что Юлия вышла за него не по любви. Ему стало неприятно; он подумал, что мог бы взять деревенскую плебейку и она рожала бы ему каждый год по ребенку.
«А у этих умных, образованных красавиц испорчена кровь, и они не могут зачать… О, зачем я добивался этого брака?.. Тщеславие? Образованная жена, умеющая болтать по-гречески, петь и играть на кифаре…»
Он злобно рассмеялся и натянул на себя плащ.
Брезжущий рассвет застал его на ногах. Он кликнул гонца, привезшего эпистолы, передал ему донесение сенату и письмо и приказал ехать.
XXXV
Кимбры в союзе с кельтами вторглись в горную Италию и, оттеснив консула Квинта Лутация Катула, защищавшего альпийские проходы, двинулись к Триденту. В короткое время они, соединившись с тридентинами, стонами и лепонтинами, бедными племенами, занимавшимися грабежом, обогнули озеро Беник и заняли города Бриксию, Мантую, Регий и Ком, расположенный на южном берегу озера Лария. А передовые разъезды варваров достигли реки Пада, пугая своим диким видом население.
Отступление легионов было поражением. Катул сознавал это и послал гонцов к Марию и в Рим, требуя немедленного подкрепления, а сам, чтобы не раздроблять войска защитой горных проходов, спустился в Италию.
Он расположился лагерем на правом берегу Эза, бурной горной реки, и велел у места переправы соорудить сильные укрепления и навести мост, чтобы поддерживать связь с легионом, стоявшим на другом берегу. Это был сторожевой заслон под начальством племянника Катула, человека нерешительного, неспособного на подвиг.
Весь день легионы испытывали животный страх перед противником. Варвары издевались над римлянами, относясь к ним с таким презрением, что даже невозмутимый Катул едва сдерживался, чтобы не проучить их за дерзость: желая показать свою выносливость и храбрость, кимбры ходили нагишом в снежную погоду, валялись на льду или в сугробах, словно медведи; взобравшись на вершины гор, они, грозно воя, скатывались вниз по скользким утесам на широких щитах, мимо пропастей — к самой реке; они купались в холодной воде Эза, подплывали к мосту, где находился сторожевой легион, и оскорбляли римлян. Но племянник полководца боялся их тронуть.
После сильных ветров, дувших с северо-востока, наступило затишье. Светила луна, и оснеженные горы, сверкая, теснились далеко за рекой, вонзая свои вершины, похожие на блестящие копья, в звездное небо. Река ревела, прыгая по камням, а у моста протекала бесшумно; осеребренные гребни волн, казалось, расчесывали черную бездну.
В эту ночь Катул не спал: подозрительная тишина в стане кимбров наводила на размышления. Бдительность консула возрастала. Третий уже раз обошел он лагерь и теперь задумчиво стоял у моста, глядя па реку и на горы.
Это был плечистый пожилой человек, с гладко выбритым холеным лицом, орлиным носом и гордой осанкою. Он так же, как и Сулла, не любил Мария, считая его выскочкой, и страдал от сознания, что он, оптимат, принужден служить под начальством бывшего батрака. Он думал, что Марий, вероятно, не справился еще с тевтонами и не скоро пришлет подкрепления.
Прислонившись к толстому стволу дерева, он стоя задремал. Снился Рим, пиршество у Суллы, веселая речь амфитриона; потом пиршество сменилось прогулкой по (аду, а затем он и Сулла, окруженные гетерами, плясали на лугу среди цветов.