Мария-Антуанетта
Шрифт:
Близость в королевской семье проявлялась, когда все ее члены выезжали в небольшие замки Марли, Шуази, Бельвью, где оставались на несколько дней. Двор находился там с 18 по 28 августа. Во время недолгого пребывания в королевских резиденциях лед в отношениях между супругами начал постепенно таять. Мария-Антуанетта была очень весела и любезна с Людовиком-Августом, который, в свою очередь, начал хотя бы разговаривать с ней. Он даже признался мадам Аделаиде в том, «что находит свою супругу очень милой, ему нравится склад ее ума, и он очень доволен ею».
Прекрасно понимая, что. его внук «из ряда вон скромный и робкий» и «не такой, как все обыкновенные мужчины», король все же надеялся, что брак
Итак, дофин преодолел свою робость. Воодушевленная такой прекрасной речью, его жена ответила: «Поскольку мы должны жить вместе, в близости и гармонии, нам следует поговорить со всей откровенностью». Последовал диалог, и они совершенно естественно перешли к теме мадам Дюбарри. Дофин доверился и открыл сердце той, что стала ему совсем близкой. Какое невероятное облегчение! Сбросят ли они теперь маски друг перед другом? Принц шепнул дофине, что видел и понимал все, но никогда не позволял себе высказываться вслух насчет этой персоны. Оба супруга видели, что у них одинаковое мнение о своих родственниках. Однако Мария-Антуанетта чуть не испортила все, когда заметила, что, весьма досадно, из-за личных интриг король был вовлечен в связи, которые повлекли за собой столько недоразумений при дворе и только для того, чтобы устранить герцога де Шуазеля. Произнеся имя министра, инициатора их свадьбы и защитника брачного союза, Мария-Антуанетта задела мужа за живое. Он унаследовал от своего отца, и об этом знали все, чувство неприязни к Шуазелю. Испытывая антипатию, граничащую с ненавистью, он тем не менее сумел достойно ответить своей жене, «что она просто не знает всего совершенного Шуазелем, чтобы занять тот пост, который он занимает и по сей день». И если вспомнить протекцию мадам Помпадур… Очень ловко Мария-Антуанетта избежала спора по этому поводу, и разговор на этом закончился.
Уже на следующий день она сообщила императрице о долгожданном сдвиге в отношениях с дофином. «Для моего дорогого мужа многое изменилось к лучшему, — радостно пишет она. — Он проявляет ко мне симпатию и, кроме того, доверяет мне». Мерси, словно заглядывая в будущее, сказал: «Несомненно, ей удастся подчинить себе мужа». О чем и написал Марии-Терезии. Однако та не слишком обрадовалась. Здоровье дофина, которое, несомненно, грозило туберкулезом, серьезно огорчало ее. «Я боюсь, он не проживет долго», — ответит она достаточно холодно 1 августа. Мария-Терезия, очевидно, меньше всего думала о счастье или несчастье своей дочери, ее интересовала лишь судьба альянса…
30 июля дофин и дофина прибыли в Компьеи, два дня спустя молодой принц стал жертвой серьезного недомогания. Мария-Антуанетта сама ухаживала за мужем, что очень тронуло последнего. Супруги являли собой картину если уж не счастья, то хотя бы доброго согласия. Принцесса откровенно заигрывала с мужем, за ужином не позволяла ему есть сладости, которые он просто обожал, но они были причиной несварения желудка. Он разгадал эти маленькие хитрости, к которым она прибегала, чтобы привлечь его внимание.
Мария-Антуанетта целиком и полностью внимала советам и внушениям своей матери. Она не оставляла заботой и короля. Принцесса подчеркнуто исповедовала его веру, старалась читать по часу, реже два часа ежедневно, пела, играла на клавесине, сопровождала его на охоте, следуя за ним в коляске. По вечерам играла с ним в игру, которая была очень похожа на лото и ужасно ей не нравилась. Она старалась придерживать язычок в присутствии придворных. И если бы больше следила за своими манерами и носила «китовый панцирь», то есть корсет, как ее учила мать, она была бы образцовой принцессой.
Во время пребывания в Компьене долгожданных изменений в жизни супругов все же не произошло. По всей вероятности, дофину нравилась компания своей супруги. Он казался даже ласковым с ней, но и после болезни, которую перенес во время поездки, так и не переселился в спальню к жене. Как если бы болезнь была спровоцирована неизбежным актом, который он должен был совершить. При дворе тихо ползли слухи. Мария-Антуанетта и Людовик это знали. «Ваш кузен охотится вместе со мной, когда может и располагает лошадьми. Остальное не так хороню, как хотелось бы, но больше не напоминаю и, может быть, это произойдет быстрее, если перестать думать об этом», — писал король другому своему внуку, инфанту Пармскому.
Удивленная и, быть может, втайне утешенная таким отношением мужа, Мария-Антуанетта тщательно скрывала истинное положение вещей. Она «с большой нежностью» говорила о своем муже Мерси, о том, «что очень довольна дофином […], у него очень добрая душа, он лучший из детей короля и у него прекрасный характер». По это вовсе не доказывало настоящей привязанности. Тон был скорее снисходительным. В принце, разумеется, не было ничего, что могло бы пробудить желание в молодой девушке. Сильная закомплексованность и отсутствие опыта, естественно, заставляли его избегать сближения с принцессой, и она инстинктивно вторила ему. Таким образом, он боялся ее, а она — его. И потом, отказ от привычного, последовавший на момент ее приезда во Францию, вылился в душевный тайный протест, жертвой которого стала она сама. В довершение ко всему, бестактность придворных, неуместные наставления тетушек, которые к тому же были совершенно не опытны в этом вопросе, и негласное присутствие Марии-Терезии, с которой нужно было держать ушки на макушке и постоянно давать ей отчет. Императрица жила только ради дочери, так считала Мария-Антуанетта.
Сомневаясь в себе и в своих мыслях, она, не прекращая, спрашивала Мерси, так ли уж необходимо вести себя, как того желает ее мать. Чтобы потрафить матери, она должна спать с мужем и «удвоить свою нежность» к нему. Но так как дофин всячески избегал супружеской спальни, совесть ее была чиста. Однако ничуть не привлекательный супруг и тот факт, что он не замечает ее, все же не могли не ранить ее самолюбия.
Мерси пытался убедить императрицу, повторяя ей то, что говорил королевский хирург ла Мартиньер: «Запоздалое развитие дофина никак не проявляет себя […], в его конституции нет ничего, что могло бы противостоять приобретению хорошего и крепкого здоровья, лишь бы только он щадил себя в этих упражнениях, которые могут пагубно сказаться на его здоровье». Обессиленный от охоты, дофин входил во дворец чуть живой от усталости, к большому сожалению своей супруги, которой оставалось только жаловаться тетушкам.
Влияние тетушек на молодых возрастало день ото дня. Обманутая и разочаровавшаяся в своих желаниях и амбициях мадам Аделаида полностью подчинила себе своих сестер Викторию и Софи, которые безропотно повиновались ей. Испытывая нежные чувства к дофину, Аделаида больше всего любила давать ему советы. Несмотря на ее неприятие свадьбы с эрцгерцогиней, она неплохо относилась к Марии-Антуанетте и, казалось, была даже привязана к ней. Однако внешняя дружба была насквозь пропитана ревностью и злостью: несносная девчонка, приехавшая из Вены, по ее мнению, дурно воспитана и, кроме того, ведет себя как королева, забрав всю власть в свои руки.