Мария Антуанетта
Шрифт:
***
Вторая забота каждого утра – причёска. К счастью, и здесь творит великий художник господин Леонар, неистощимый и непревзойденный Фигаро рококо. Словно знатная особа, он ежедневно утром приезжает в карете, запряжённой шестёркой, из Парижа в Версаль, чтобы с помощью гребня, туалетной воды для волос и всевозможных мазей испытать на королеве своё благородное, неистощимое на выдумки мастерство. Подобно Мансару, великому архитектору, который с большим искусством сооружал на домах названные его именем крыши, господин Леонар возводит на голове каждой прибегающей к его услугам знатной дамы целые башни из волос, формирует сложнейшие пейзажи, жанровые сценки, символические орнаменты. Прежде всего огромными шпильками и с помощью фиксирующих помад волосы поднимаются свечкой вверх, примерно раза в два выше, чем медвежья шапка прусского гренадера, и лишь в воздушном пространстве, в полуметре над уровнем глаз, начинается собственно область творчества художника. На головках дам гребёнкой моделируется красочный сложный мир: целые ландшафты и панорамы с плодовыми садами, домами, с волнующимся морем и кораблями на нём; сюжет в этих произведениях искусства, чтобы разнообразить моду, непрерывно следует злобе дня. Всё, что занимает умы этих колибри, что заполняет эти в большинстве своём пустые женские головки, должно быть воспроизведено на них. Вызывает опера Глюка сенсацию - тотчас же Леонар изображает причёску a la Iphigenie [53] – с чёрными траурными лентами и полумесяцем Дианы. Делают королю прививку против оспы – это волнующее событие отображается в "Pouf de l'inoculation" [54] . Входит в моду восстание в Америке – сразу же победительницей дня оказывается куафюра "Свобода". Да что там говорить! Ещё глупее, ещё более мерзко
53
Вызывает опера Глюка сенсацию - тотчас же Леонар изображает причёску a la Iphigenie ...
a la Iphigenie– а–ля Ифигения (фр.).
54
Делают королю прививку против оспы – это волнующее событие отображается в "Pouf de l'inoculation".
Pouf de l'inoculation– Причёска в честь прививки (фр.).
55
Ещё глупее ... выглядит это бездумное общество придворных, когда в ответ на голодные волнения парижского люда... не находит ничего разумнее, как выставить на обозрение причёску "Bonnet de la revolte".
Bonnet de la revolte– Бунтарский чепец (фр.).
И вновь гремит эхо из Вены: "Я не могу не затронуть тему, к которой так часто возвращаются в газетах, а именно твои причёски! Говорят, они располагаются на высоте тридцати шести дюймов от основания волос, а наверху ещё перья и ленты!" Но, увиливая от прямого ответа, дочь сообщает chere Maman [56] , что здесь, в Версале, глаза уже привыкли к такому и весь свет (а весь свет для королевы – это сотня аристократов двора) не находит в этом ничего вызывающего. А мэтр Леонар продолжает строить и строить, пока Всемогущему Богу не угодно будет положить конец моде на такие причёски. В следующем году с башнями будет покончено, они уступят место ещё более разорительной моде – моде на страусовые перья.
56
...увиливая от прямого ответа, дочь сообщает chere Maman, что ...
chere Maman– дорогой матушке (фр.).
***
Третья забота: можно ли каждый раз быть одетой по–другому без соответствующих украшений? Нет, королеве требуются более крупные бриллианты, жемчуга больших размеров, чем у прочих. Ей нужно больше колец и перстней, браслетов и диадем, фероньерок и драгоценных камней, больше пряжек, застежек, усыпанных бриллиантами обрамлений для вееров, расписанных Фрагонаром, чем у жён младших братьев короля, чем у других дам двора. Правда, ещё из Вены она привезла с собой много бриллиантов, а от Людовика XV получила свадебный подарок – целую шкатулку с фамильными драгоценностями. Но стоит ли быть королевой, если нельзя всё время покупать новые, более прекрасные, более дорогие камни? Мария Антуанетта – в Версале это знает каждый, и скоро станет очевидным, что ничего хорошего в этом нет, раз об этом все говорят и перешёптываются, – до безумия любит украшения. Нет, не устоять ей перед соблазном приобрести драгоценности, когда эти ловкие и изворотливые ювелиры, переселившиеся из Германии евреи Бомер и Бассанж, показывают ей на обтянутых бархатом пластинах свои последние приобретения, новейшие произведения искусства, – очаровательные серьги, перстни, фермуары. И условия, на которых драгоценности предлагаются этими славными людьми, никогда не бывают тяжёлыми. Они знают, как проявить своё уважение к королеве Франции, и хотя уступают товар едва ли не за двойную его стоимость, но предоставляют кредит и к тому же при расчётах принимают её старые бриллианты за полцены. Не замечая унизительности подобных ростовщических сделок, Мария Антуанетта делает долги направо и налево, она уверена, что в крайнем случае её выручит бережливый супруг.
Но на этот раз из Вены приходит ещё более грозное предостережение. "Все вести из Парижа говорят об одном и том же: ты опять купила себе браслет за двести пятьдесят тысяч ливров, тем самым расстроила свои доходы и наделала долгов, и вот, ради поправки дел ты продаешь за бесценок свои бриллианты… Такие сообщения разрывают моё сердце, в особенности когда я думаю о твоём будущем. Когда же ты образумишься?" – с отчаянием взывает мать. "Повелительница унижает себя, столь расточительно наряжаясь, и ещё более унижает себя, доводя свои траты в такое время до огромных сумм. Я слишком хорошо знаю этот дух расточительства и не могу об этом молчать, так как люблю тебя ради тебя самой и не собираюсь льстить тебе. Остерегайся! Подобным легкомыслием ты можешь потерять уважение, приобретённое в начале правления. Всем известно, что король очень рассудителен, следовательно, все вины будут на тебе. Молю Бога, чтобы не дал Он мне дожить до ужасной катастрофы".
Бриллианты стоят денег, туалеты стоят денег, и, хотя тотчас же после вступления на престол добродушный супруг удвоил Марии Антуанетте содержание, вероятно, эта щедро наполняемая шкатулка бездонна, ибо в ней всегда ужасающая пустота.
Как же раздобыть денег? К счастью, чёрт нашёл лазейку для легкомысленных – азартные игры. До Марии Антуанетты игры при дворе короля были невинным вечерним развлечением, как биллиард, например, или танцы: играли в безопасный "ландскнехт" с маленькими ставками. Мария Антуанетта открыла для себя и других пресловутый "фараон", о котором мы от Казановы знаем, что это излюбленная игра всех мошенников и аферистов. Категорический приказ короля, подтверждающий старые распоряжения наказывать штрафом всех застигнутых за любой карточной игрой, Марии Антуанетты и её окружения не касается: полиция не имеет доступа в салон королевы. А то, что сам король не желает терпеть эти усыпанные золотыми монетами игорные столы, нисколько не беспокоит легкомысленную клику. Игра продолжается и за его спиной, лакеям дано указание при появлении короля немедленно дать предупреждающий знак. И, словно заколдованные, тотчас же исчезают под столом карты, общество как ни в чём не бывало болтает, смеётся над славным простаком, а затем партия продолжается. Для оживления игры и увеличения ставок королева допускает к своему столу под зелёным сукном любого, у кого тугая мошна, – у игорного стола оказываются шулеры и спекулянты. Проходит немного времени, и по городу ползут слухи, что в салоне королевы идёт нечистая игра. Лишь одна Мария Антуанетта ничего не знает об этом. Ослеплённая жаждой наслаждений, она не желает ничего знать. Когда она увлечена, её ничто не удержит. День за днём играет она до трёх, до четырёх, до пяти часов утра, а однажды – весь двор скандализован – даже всю ночь напролёт, перед праздником Всех святых.
И вновь эхо из Вены: "Азартная игра несомненно одно из самых опасных развлечений, ибо привлекает дурное общество и вызывает кривотолки… Становишься рабом одной–единственной мысли – только бы выиграть и, когда делаешь правильные расчёты, всегда оказываешься в дураках, ведь если играть честно, то выиграть невозможно. Поэтому прошу тебя, любимая дочь: никакой уступчивости, никакой нерешительности. С этой страстью надо порвать сразу же, единым ударом".
***
Но платья, украшения, игры – всё это занимает лишь полдня, только полночи. Ещё одна забота – как провести вторую половину суток, чем занять себя? Прогулки верхом, охота – королевская забава; конечно же, королеву всегда сопровождают, изредка супруг, впрочем, он смертельно скучен, чаще же она выбирает живого, подвижного деверя – д'Артуа – или других кавалеров. Иногда, развлечения ради, выезжают на ослах. Правда, это выглядит не так изысканно, но зато, если серый заупрямится, можно очаровательнейшим образом свалиться с него и показать двору кружевное бельё и стройные ножки. Зимой, тепло одетые, катаются на санках, летом забавляются по вечерам фейерверками и сельскими балами, маленькими ночными концертами в парке. Несколько шагов с террасы вниз – и она в своём избранном обществе, надёжно защищена темнотой, может весело, непринуждённо болтать, с полным соблюдением приличий разумеется, но всё же играть с огнём, ведь и вся жизнь для неё игра. Пусть некий ехидный придворный пишет брошюру в стихах о ночных похождениях королевы "Le lever de l'Aurore" [57] ; что из того? Король – снисходительный супруг, на подобные булавочные уколы не реагирует, а она – она прекрасно развлекается. Лишь бы не быть в одиночестве, лишь бы не оставаться по вечерам дома с книгой, с мужем, лишь бы всегда находиться в движении, побуждать к движению окружающих. Стоит появиться новой моде – Мария Антуанетта первая приветствует её; едва граф д'Артуа (его единственный вклад в культуру Франции) перенимает у Англии бега, уже все видят на трибуне в окружении десятков юных щёголей–англоманов королеву, заключающую пари, страстно возбуждённую этим новым видом нервного напряжения. Правда, обычно подобные вспышки её воодушевления мимолётны. Чаще всего ей уже назавтра скучно то, что вчера восхищало; лишь постоянная, непрерывная смена развлечений в состоянии одержать верх над её нервозной неугомонностью, вызванной, без сомнения, той альковной тайной. Самым любимым из сотни сменяющих друг друга развлечений, единственным, которым она длительное время увлекается, и, правда, самым опасным в её положении является маскарад. Маскарад – это страсть Марии Антуанетты, страсть надолго. Здесь она получает двойное наслаждение: удовольствие быть королевой и – благодаря темной бархатной маске – не быть ею для окружающих, отваживаясь доходить до предельной черты сердечного азарта. Причём ставка в этой игре не деньги, как за карточным столом, а она сама, женщина. В костюме Артемиды или в кокетливом домино можно спуститься с леденящих душу вершин этикета в незнакомую тёплую людскую сутолоку, с содроганием ощущать дыхание нежности, близость соблазна, почти соскользнуть в опасную пропасть. Под защитой маски можно позволить себе взять на полчаса под руку элегантного юного английского джентльмена или парой смелых слов дать понять обворожительному шведскому кавалеру Гансу Акселю Ферзену, как нравится он женщине, которая, к сожалению, увы, к сожалению, будучи королевой, вынуждена сохранять добродетель. То, что эти маленькие проказы после пересудов в Версале тотчас же грубо эротизируются и обсуждаются во всех салонах, то, что такие, например, пустяки, как случай, когда ось придворной кареты ломается в пути и Мария Антуанетта для двух десятков шагов берёт наёмную карету, чтобы добраться до Оперы, такие пустяки обыгрываются досужими болтунами в нелегальных журналах как фривольные похождения королевы, – об этом Мария Антуанетта либо ничего не знает, либо ничего не хочет знать. Напрасно предупреждает мать: "Я молчала бы, случись это в присутствии короля, но почему–то подобное всегда происходит без него и всегда в обществе самой испорченной молодежи Парижа, причём очаровательная королева самая старшая в этой клике. Газеты, листки, которые раньше доставляли мне радость тем, что славили великодушие и сердечность моей дочери, вдруг внезапно переменились. Ни о чём другом не пишут, кроме как о бегах, азартных играх, бессонных ночах, так что и смотреть на газеты больше не хочется. Но я ничем не в состоянии помочь, ничего не могу изменить, и весь мир, который знает о моей любви и нежности к моим детям, говорит о твоём поведении, обсуждает его. Часто я даже избегаю общества, только бы ничего не слышать об этом".
57
Пусть некий ехидный придворный пишет брошюру в стихах о ночных похождениях королевы "Le lever de l'Aurore" ...
"Le lever de l'Aurore"– "Восход Авроры" (фр.).
Однако выговоры не имею никакой силы над неразумной: слишком далеко зашла она, очень уж глубоко заблуждается и не понимает этого. Почему же не наслаждаться жизнью, для чего же она, эта жизнь, если не для наслаждения? И с потрясающей откровенностью отвечает Мария Антуанетта посланнику Мерси на материнские предостережения: "Чего же она хочет? Я страшусь скуки".
***
"Я страшусь скуки". Этими словами Мария Антуанетта выразила сущность своего времени, сущность всего своего окружения. Восемнадцатое столетие на исходе, оно выполнило свою миссию. Государство создано, Версаль построен, сложная система этикета завершена, двору, собственно, нечего больше делать. Маршалы, поскольку нет войн, превратились в вешалки для мундиров, епископы, поскольку это поколение не верит более в Бога, стали галантными кавалерами в фиолетовых сутанах, королева, которая не имеет рядом с собой истинного короля и не может вскормить престолонаследника, становится легкомысленной светской дамой. Испытывая скуку, не понимая, что происходит, стоят они все перед мощным потоком времени, любопытствующими руками иной раз погружаются в этот поток, чтобы достать со дна пару блестящих камешков. Смеясь, словно дети, играют со страшной стихией, ведь до поры она так легко и ласково обтекает их пальцы. Но никто из них не чувствует, как течение потока всё убыстряется и убыстряется. И когда наконец они поймут, какая опасность грозит им, бегство будет бесполезно, игра окажется проигранной, жизнь растраченной попусту.
ТРИАНОН
Лёгкой своей рукой, как бы шутя, словно неожиданный подарок, берёт Мария Антуанетта корону; слишком молода она, чтобы знать, что жизнь ничего не даёт бесплатно и всему, что преподносится судьбой, тайно определена своя цена. Мария Антуанетта и не думает оплачивать дары судьбы. Она принимает права королевы; что же касается обязанностей, здесь она остаётся в долгу. Ей хотелось бы обладать властью и получать от неё наслаждение, но одно с другим несовместимо. Ей хотелось бы, чтобы все исполняли её желания, желания королевы, и чтобы она сама спокойно уступала любому своему капризу; она желает обладать полнотой власти государыни и свободой женщины, то есть вдвойне наслаждаться своей юной, исполненной тревог жизнью.
Но в Версале свобода немыслима. В этих ярко освещённых зеркальных галереях ни один шаг не остаётся незамеченным. Каждое движение регламентировано, каждое слово предательским дуновением ветра передаётся другим. Здесь и речи не может быть о том, чтобы уединиться или провести несколько минут с кем–нибудь наедине, нет возможности отдохнуть. Король это центр гигантского часового механизма, ход которого ненарушаем и точен. Любое проявление жизни – от рождения до смерти, от утреннего туалета до отхода ко сну, даже собственно час любви – этот механизм превращает в государственный акт. И повелитель, которому принадлежит всё, сам себе не принадлежит. Но Мария Антуанетта ненавидит любой контроль, и, едва став королевой, требует от своего уступчивого супруга какого–нибудь убежища, где можно было бы не быть королевой. И Людовик XVI, отчасти по слабости характера, отчасти из галантности, преподносит ей как "утренний дар" маленький летний дворец Трианон – крошечную страну, суверенное государство в громадном Французском королевстве.
***
Сам по себе этот подарок не так–то уж и значителен: король дарит Марии Антуанетте Трианон всего лишь как игрушку, которая займет её праздность и будет приводить её в восхищение более десяти лет. Этот маленький замок никогда не был рассчитан на постоянное пребывание в нём королевской семьи, он был задуман как maison de plaisir [58] , как buen retiro [59] , как временная резиденция. Людовик XV, желая уединиться со своей Дюбарри или другой случайной дамой, весьма часто пользовался этим любовным гнёздышком, защищённым от соглядатаев. Искусный механик изобрёл хитроумное устройство, с помощью которого стол, накрываемый в кухонном подвальном помещении, поднимался в королевские покои так, что ни один слуга не присутствовал на интимном ужине. За то, что находчивый Лепорелло усилил приятность эротических вечеров, он получил особое вознаграждение – 12 тысяч ливров, что, собственно, не очень увеличило расходы на Трианон, который и без этих денег обошёлся государственной казне в 736 тысяч.
58
Этот маленький замок никогда не был рассчитан на постоянное пребывание в нём королевской семьи, он был задуман как maison de plaisir, как buen retiro, как временная резиденция.
maison de plaisir– приют удовольствия (фр.).
buen retiro– приятное уединение (исп.).
59
buen retiro– приятное уединение (исп.).