Мария Антуанетта

Цвейг Стефан

***

Добродушная, сердечная и легкомысленная Мария Антуанетта совсем ещё ребёнок, она в сущности не испытывает по отношению ко всем этим окружающим её людям никакой антипатии. Ей нравится её новый дедушка, Людовик XV, который ласков и доброжелателен к ней, она терпеливо сносит старых дев и мадам Этикет, питает доверие к славному духовнику Вермону и чувствует детски почтительное расположение к тихому, приветливому другу её матери, посланнику Мерси. Но ведь все они – люди пожилые, все они серьёзны, сдержанны, торжественны, а ей, пятнадцатилетней, хотелось бы общаться с кем–нибудь непринуждённо, дружить попросту, довериться искренне. Ей хотелось бы иметь возле себя товарищей, подруг по играм, а не одних лишь воспитателей, наставников, соглядатаев. Её юность жаждет юности. Но с кем здесь веселиться, в этом невыносимо чопорном доме из холодного мрамора, с кем играть здесь? Казалось бы, отличным товарищем её игр мог стать её собственный супруг, ведь он лишь на год старше её. Однако брюзгливый, застенчивый и от застенчивости частенько грубоватый, этот неловкий малый уклоняется от всякого общения со своей юной женой. Он тоже не проявлял ни малейшего желания так рано жениться, и потребуется ещё много времени, прежде чем он решит хотя бы просто вежливо обращаться с этой чужой ему девочкой. Остаются лишь младшие братья супруга, граф Прованский и граф д'Артуа. С этими тринадцатилетним и четырнадцатилетним мальчиками Мария Антуанетта иногда проводит досуг, они раздобывают костюмы, играют тайком от взрослых в театр; приближение мадам Этикет заставляет всю "труппу" разбегаться: дофине не пристало быть комедианткой! Но всё же этому ребёнку–сорванцу нужно к кому–то приласкаться, с кем–то понежничать. Однажды она обращается к посланнику с просьбой – не пришлют ли ей из Вены собаку – "un chien mops" [31] . В другой раз строгая гувернантка с ужасом обнаруживает, что наследница французского престола привела в свои покои двух детишек служанки и в своём нарядном платье ползает и возится с ними на полу. Непрерывно, с первого до последнего часа, свободный, живой человек в Марии Антуанетте борется против искусственности этого окружающего её после замужества мира, против жеманной патетичности фижм и корсетов. Эта весёлая и легкомысленная венка всегда чувствует себя чужой в тысячеоконном чопорном дворце Версаля.

31

Однажды она обращается к посланнику с просьбой – не пришлют ли ей из Вены собаку – "un chien mops".

"un chien mops"– собачку мопса (фр.).

ВОЗНЯ ВОКРУГ ОДНОГО СЛОВА

"Не вмешивайся в политику, не интересуйся чужими делами", – всё время повторяет Мария Терезия своей дочери. В сущности это ненужное предостережение, ведь для юной Марии Антуанетты нет на свете ничего дороже, чем собственные развлечения. Любое дело, требующее глубокого размышления или систематического обдумывания, невыразимо скучно этой молодой самовлюблённой женщине, и то, что в первые же годы своей жизни в Версале она всё–таки оказывается вовлечённой в жалкую дворцовую интригу, одну из многих, заменивших при дворе Людовика XV высокую государственную политику его предшественника, действительно происходит помимо её воли. К моменту её появления в Версале уже существуют две партии. Королева давно умерла, и первыми дамами Франции следовало бы, естественно, считать трёх дочерей короля, они должны быть – по женской линии – самыми влиятельными особами королевства. Однако, лишённые кругозора, ограниченные и мелочные, эти ханжи и интриганки не в состоянии занять подобающее им место, их хватает лишь на то, чтобы сидеть во время мессы в первом ряду и на приёмах находиться возле короля. Нудные, вечно всем недовольные старые девы, они не имеют никакого влияния на короля–отца, у которого на уме одни плотские удовольствия. Поскольку эти дамы не обладают властью, не имеют влияния, не могут раздавать ни постов, ни должностей, ни один из придворных не домогается их благосклонности, и всё сияние славы, вся честь достаются той, которая, собственно, никакого отношения к династии не имеет, – последней метрессе короля, мадам Дюбарри. Вышедшая из самых низов, женщина с темным прошлым и, если верить слухам, каким–то образом попавшая в опочивальню короля из публичного дома, она, чтобы проникнуть в высшее общество, заставляет своего слабовольного любовника купить ей аристократического супруга, графа Дюбарри, чрезвычайно покладистого мужа, навсегда исчезнувшего тотчас же после оформления брачного контракта. Но дело сделано, его имя даёт бывшей уличной девке доступ в Версаль. Вторично на глазах всей Европы разыгрывается потешный и унизительный фарс: христианнейшему королю представляют при дворе его любовницу как даму дворянского рода, а он делает вид, что никогда раньше с нею не встречался. Введённая таким образом в общество, мадам Дюбарри перебирается в Версаль и живёт во дворце рядом со скандализированными дочерьми короля–любовника, всего в трёх комнатах от них. Покои её соединяются с покоями короля специально построенной лестницей. Своими прелестями, действие которых хорошо проверено, а также с помощью ещё не прошедших проверки, услужливых, смазливых девушек, которых она время от времени подсовывает сладострастному старику для придания ему бодрости, держит она его в своих руках. К благосклонности короля, к его расположению существует лишь один путь – через салон мадам Дюбарри. И естественно, поскольку она обладает правом одаривать, придворные теснятся в нём, посланники всех властителей почтительно ожидают её в приёмной, короли, князья шлют ей презенты. Она может вынудить министра уйти в отставку, дать доходную должность, приказать строить себе замки за счёт королевской казны; тяжёлые бриллиантовые подвески сверкают у её полной шеи, массивные кольца искрятся, блестят на руках, которые почтительно целуют высокопреосвященства, князья, честолюбцы. Корона невидимо светится в её пышных каштановых волосах.

Все королевские милости щедро изливаются на эту некоронованную властительницу алькова, лесть и благоговение окружают эту дерзкую развратницу, нагло узурпировавшую власть первой дамы Франции. А в дальних комнатах дворца раздосадованные дочери монарха брюзжат и жалуются на наглую, продажную тварь, навлекшую позор на весь двор, сделавшую их отца посмешищем, правительство – бессильным, семейную жизнь по христианским законам невозможной. Со всей ненавистью, на которую только способна невольная добродетель (их единственное достояние, ибо они не обладают ни привлекательностью, ни умом, ни достоинством), ненавидят эти три дамы вавилонскую блудницу, захватившую все права их матери–королевы, и целыми днями с утра до вечера только тем и заняты, что высмеивают её, строят против неё козни.

Но вот какой благоприятный, какой счастливый случай: при дворе появляется новое лицо, пятнадцатилетняя эрцгерцогиня Мария Антуанетта, в силу своего положения – положения будущей королевы – по праву первая дама двора. Её нужно использовать в борьбе против Дюбарри, и три старые девы сразу же принимаются за работу, делая всё, чтобы привлечь на свою сторону эту ничего не подозревающую, опрометчивую девочку. Оставаясь на виду, она должна помочь им, находящимся в тени, загнать и затравить нечистое животное. С кажущейся сердечностью они приближают к себе маленькую принцессу. И уже через несколько недель неожиданно для себя Мария Антуанетта оказывается втянутой в ожесточённую борьбу.

***

До своего приезда в Версаль Мария Антуанетта ничего не знала ни о существовании, ни о своеобразном положении мадам Дюбарри: при дворе Марии Терезии, где соблюдались строгие правила нравственности, само понятие "метресса" было неизвестно. На первом званом ужине среди других придворных дам дофина видит разряженную, увешанную драгоценностями особу с пышным бюстом, рассматривающую её с любопытством, и слышит, как эту особу величают графиней, графиней Дюбарри. Однако преисполненные любви тётушки, опекая неопытную дофину, обстоятельно разъясняют ей всё, касающееся этой дамы, и уже несколько недель спустя Мария Антуанетта пишет своей матери о "sotte et impertinente creature" [32] . Громко и необдуманно повторяет она все злобные и язвительные замечания, нашёптываемые ей любезными тётушками, и скучающий, всегда жадный до подобного рода сенсаций двор получает возможность насладиться замечательным развлечением: Мария Антуанетта вбила себе в голову – или, вернее, тётушки внушили ей – игнорировать эту наглую проныру, которая ходит по версальскому дворцу, пыжась, словно важная птица. В соответствии с железным законом этикета при королевском дворе заговорить с другим может лишь тот, кто стоит на более высокой ступеньке иерархической лестницы. Никогда к высокопоставленной даме дама более низкого звания не обратится первой, она должна почтительнейше ждать, пока заговорят с нею. Естественно, поскольку нет королевы, дофина является дамой самого высокого звания, и она неукоснительно пользуется этим правом. Хладнокровно, издевательски, вызывающе заставляет она эту графиню Дюбарри ждать и ждать обращения к себе. Неделями и месяцами принуждает она эту особу испытывать муки нетерпения, жаждать одного–единственного слова. Конечно, сплетники и подхалимы тотчас же замечают немой поединок и получают от него дьявольское удовольствие. Весь двор, чрезвычайно довольный, греется у огня, искусно раздуваемого тётушками. С напряжённым вниманием все следят за Дюбарри, которая, сидя среди других придворных дам, с плохо скрываемым бешенством видит, как эта маленькая дерзкая блондинка оживлённо, возможно даже нарочито оживлённо, беседует с другими, но стоит лишь ей, графине Дюбарри, попасть в поле зрения Марии Антуанетты, как та сразу же поджимает свои несколько выпяченные габсбургские губки и смотрит на сверкающую бриллиантами графиню как на пустое место, смотрит, словно сквозь стекло.

32

Однако преисполненные любви тётушки, опекая неопытную дофину, обстоятельно разъясняют ей всё, касающееся этой дамы, и уже несколько недель спустя Мария Антуанетта пишет своей матери о "sotte et impertinente creature".

sotte et impertinente creature– глупом и нелепом создании (фр.).

В сущности Дюбарри не злой человек. Как настоящая женщина из народа, она обладает всеми чертами, присущими людям её сословия, известным добродушием выскочки, дружеской приветливостью со всеми, кто к ней доброжелателен. Из тщеславия она окажет услугу любому, кто ей польстит, небрежно и щедро одарит всякого, кто её об этом попросит; её не назовешь завистливой или недоброй. Но именно потому, что Дюбарри так быстро, сложными путями выбралась из самых низов наверх, ей мало обладать властью – она должна ею чувственно, осязаемо наслаждаться, она хочет греться в лучах непристойного сияния, и, самое главное, она желает, чтобы это сияние считалось пристойным. Сидеть в первом ряду среди придворных дам, носить роскошнейшие платья, владеть лучшими бриллиантами, лучшей каретой, самыми быстрыми рысаками – всё это она без труда получает от безвольного, во всём ей послушного любовника, ей ни в чём нет отказа. Но трагикомедия любой незаконной власти (даже Наполеон не избегнет этого!) заключается в том, чтобы добиться признания законной властью. Вот то, к чему так неотступно стремится её тщеславие. И, несмотря на то, что графиня Дюбарри окружена сильными мира сего, избалована придворными, помимо всех уже исполненных желаний она страстно хочет исполнения ещё одного – чтобы дофина, первая дама двора, признала её, чтобы эрцгерцогиня из дома Габсбургов сердечно и приветливо приняла её. Но мало того, что эта petite rousse [33] (так в своей бессильной ярости зовёт она Марию Антуанетту), эта маленькая, шестнадцатилетняя дурочка, которая ещё и говорить–то прилично по–французски не умеет, которая до сих пор не в состоянии справиться со смехотворной малостью, не может заставить собственного мужа исполнять свои супружеские обязанности, мало того, что эта невольная девственница всё время поджимает губы и игнорирует её, мадам Дюбарри, на глазах всего двора – она осмеливается ещё совершенно открыто, бесстыдно насмехаться над нею, – над нею, самой могущественной женщиной двора. И вот этого–то Дюбарри терпеть не желает!

33

Но мало того, что эта petite rousse (так в своей бессильной ярости зовёт она Марию Антуанетту), эта маленькая, шестнадцатилетняя дурочка, которая ещё и говорить–то прилично по–французски не умеет ...

petite rousse– рыженькая (фр.).

***

Право в этом принявшем гомерические формы споре о чине, о положении при дворе, несомненно, на стороне Марии Антуанетты. Она более высокого звания, ей незачем говорить с такой особой, как графиня, которая по положению много ниже наследницы престола, даже если на груди этой особы сверкают бриллианты стоимостью в семь миллионов. Однако за спиной Дюбарри стоит настоящая власть: король полностью в её руках. Нравственно совершенно опустившийся, абсолютно безразличный к интересам государства, своей семьи, подданных, всего света, высокомерный циник – apres moi le deluge [34] , Людовик XV ищет для себя лишь покоя и удовольствий. Пусть жизнь идёт по заведенному порядку, его не заботят нравы и обычаи двора. Король прекрасно понимает, что, займись он ими, пришлось бы начинать с себя. Он достаточно долго правил, а эти оставшиеся несколько лет хочется пожить, пожить для себя, пусть даже всё кругом рушится. Какая досада, что внезапно разыгравшаяся дамская война нарушает его покой! В соответствии со своими эпикурейскими принципами он предпочел бы не вмешиваться. Однако Дюбарри прожужжала ему уши, каждодневно повторяя одно и то же: она не позволит девчонке унижать себя, она не хочет быть посмешищем всего двора, он должен её защитить, сберечь её честь и тем самым свою собственную. Наконец королю надоедают эти сцены и слёзы; он приглашает к себе фрейлину Марии Антуанетты мадам де Ноай, чтобы разъяснить, кто здесь хозяин. Сначала он говорит лишь любезности в адрес супруги своего внука, затем делает несколько замечаний: ему кажется, что дофина позволяет себе высказываться несколько свободнее, чем следует, о том, что видит, и было бы хорошо обратить её внимание на то, что подобное поведение может оставить весьма неприятное впечатление в интимном кругу семьи. Фрейлина тотчас же (как и ожидал король) передаёт предупреждение Марии Антуанетте, та рассказывает об этом тётушкам и Вермону, последний – австрийскому посланнику Мерси, который, естественно, страшно взволнован таким сообщением – альянс, альянс! – и специальным курьером отправляет в Вену подробное изложение столь щекотливого дела. Очень неловкая ситуация для набожной, богомольной Марии Терезии! Должна ли она, безжалостно подвергающая порке плетьми дам подобного сорта в своей знаменитой венской комиссии нравов и отправляющая их в исправительный дом, должна ли она предписывать своей дочери учтивое и вежливое отношение к такой твари? Но с другой стороны, может ли она принять сторону противников короля? Мать, суровая католичка и вместе с тем трезвый политик, оказывается в глубоком конфликте с самой собой. Наконец старой лисе, опытному дипломату, удаётся найти выход из трудного положения – она поручает всё это дело государственному канцлеру. Не сама она пишет дочери, а предлагает канцлеру Кауницу подготовить для Мерси рескрипт: тот должен дать Марии Антуанетте соответствующие рекомендации. Таким образом и нравственные устои сохраняются, и девочке даются советы, как должно ей себя вести. И Кауниц разъясняет: "Отказ в учтивости лицам, принимаемым королём при дворе, оскорбляет весь двор. В равной мере это относится также и к особам, которых сам государь приблизил к себе, и никому не дано право ставить под сомнение обоснованность этого приближения. Выбор государя, монарха должен почитаться беспрекословно".

34

Нравственно совершенно опустившийся, абсолютно безразличный к интересам государства, своей семьи, подданных, всего света, высокомерный циник – apres moi le deluge, Людовик XV ищет для себя лишь покоя и удовольствий.

apres moi le deluge– после меня хоть потоп (фр.).

Сказано ясно, предельно ясно. Но тётушки подзуживают Марию Антуанетту. Прочитав письмо, она небрежно, в своей обычной манере говорит Мерси: "Да, да" и "Хорошо", но про себя думает, что этот старый парик Кауниц может болтать сколько ему угодно, но никаким канцлерам она не позволит соваться в её личные дела. Едва поняв, как ужасно злится глупая особа – "sotte creature", высокомерная девочка получает двойное удовольствие от всего этого дела; как ни в чём не бывало она продолжает свою недобрую игру в молчанку. Каждый день встречаясь с фавориткой на балах, на празднествах, за карточным и даже за обеденным столом короля, она наблюдает, как та ждёт, смотрит искоса и дрожит от возбуждения, когда дофина проходит вблизи неё. "Жди, голубушка, жди хоть до второго пришествия". И каждый раз дофина презрительно поджимает губы, едва только её взгляд случайно падает на эту особу, с ледяным безразличием проходит она мимо. Слово, так страстно ожидаемое Дюбарри, королём, Кауницем, Мерси и даже втайне Марией Терезией, остаётся несказанным.

Итак, война объявлена открыто. Словно перед петушиным боем, придворные толпятся вокруг обеих женщин, полных решимости молчать, одна – со слезами бессильной ярости, другая – с презрительной усмешкой превосходства. Кто настоит на своем: законная властительница Франции или незаконная? Каждый хочет видеть исход боя, каждый готов держать пари с другими. Годы и годы Версаль не был свидетелем такого занимательного спектакля.

***

Но теперь уже рассержен король. Привыкший к тому, что стоит лишь моргнуть глазом, как в этом дворце все раболепно ему повинуются, что каждый лакейски спешит исполнить его приказание прежде, чем он отчётливо произнесёт таковое, он, христианнейший владыка Франции, впервые чувствует сопротивление. Девочка–подросток осмеливается открыто ослушаться его приказа. Проще всего было бы, конечно, призвать к себе эту дерзкую упрямицу и дать ей нагоняй. Но в душе этого безнравственного и крайне циничного человека ещё шевелится какая–то робость: королю всё же неприятно приказать взрослой жене своего внука, чтобы она общалась с его, короля, метрессой. И в этом затруднительном положении Людовик XV поступает точно так же, как поступила Мария Терезия в аналогичной ситуации: частное, семейное дело он превращает в государственный акт. К своему удивлению, австрийский посланник Мерси получает от французского министерства иностранных дел приглашение для переговоров не в аудиенц–зале, а в покоях графини Дюбарри. Строя всевозможные предположения относительно странного выбора места аудиенции, Мерси начинает догадываться, чем этот выбор продиктован, и оказывается прав: едва он обменивается с министром несколькими словами, как в комнату входит графиня Дюбарри и, сердечно приветствуя его, начинает подробно рассказывать, как несправедливо поступают, приписывая ей недоброжелательные мысли в отношении дофины; она, графиня, оклеветана, подло оклеветана. Доброжелательному Мерси крайне неловко так неожиданно превратиться из представителя императрицы в доверенное лицо Дюбарри, он пытается дипломатично уклониться от прямого ответа. Но тут бесшумно открывается потайная дверь, и вошедший король вмешивается в деликатный разговор. "До сих пор, – говорит он Мерси, – вы были посланником императрицы, прошу вас некоторое время быть моим посланником". Затем он очень откровенно высказывает своё мнение о Марии Антуанетте. Он находит её очаровательной; но, молодая и очень живая, к тому же замужем за человеком, который не знает, как её сдерживать, она подпадает под влияние некоторых особ (имеются в виду тётушки, его собственные дочери), дающих подчас плохие советы. Поэтому он просит Мерси использовать всё своё влияние, с тем чтобы дофина изменила своё поведение. Мерси сразу понимает – инцидент становится политикой, ему дано прямое и ясное поручение, которое должно быть выполнено: король требует полной капитуляции. Само собой разумеется, Мерси срочно сообщает о положении дел в Вену, и для того чтобы несколько сгладить неловкость своей миссии, накладывает немного косметики на портрет Дюбарри. Она, дескать, не так уж и плоха, да и всё её желание сводится к самой малости, чтобы дофина публично лишь однажды обратилась к ней. Одновременно он посещает Маию Антуанетту, настаивает, не скупится на крайние средства. Он запугивает её, шепчет ей о яде, с помощью которого при французском дворе не раз устраняли высокопоставленных лиц, и особо красноречиво живописует все следствия ссоры, которая может возникнуть между Габсбургами и Бурбонами. Это – его козыри; он возлагает на Марию Антуанетту всю вину в случае, если из–за её поведения развалится альянс, дело всей жизни её матери.

И действительно, обстрел из тяжёлых орудий оказывается эффективным: Мария Ануанетта даёт себя запугать. Со слезами гнева на глазах она обещает посланнику в определённый день во время партии в карты обратиться к Дюбарри со словом приветствия. Мерси вздыхает с облегчением. Слава Богу! Альянс спасен.

***

В интимном кругу двора ожидают необычного гала–представления. Секретно, из уст в уста передаётся оповещение о спектакле: наконец–то нынче вечером дофина впервые обратится к Дюбарри. Добросовестно устанавливаются декорации, заранее уславливаются о необходимых репликах. Вечером, во время приёма, так договорились посланник и Мария Антуанетта, к концу партии в карты, Мерси должен подойти к графине Дюбарри и заговорить с нею. Затем, как бы случайно, проходящая мимо дофина приблизится к посланнику, раскланяется с ним и при этом скажет несколько слов фаворитке. Всё отлично спланировано. Но к сожалению, вечернее представление срывается, тётушки не могут примириться с публичной победой ненавидимой ими соперницы: они сговариваются, чтобы прервать представление прежде, чем настанет черёд сцене примирения. Мария Антуанетта является с благими намерениями, спектакль должен состояться. Мерси в соответствии с разработанным сценарием как бы случайно приближается к мадам Дюбарри и завязывает с ней разговор. И Мария Антуанетта начинает предусмотренный планом постановки обход присутствующих. Она беседует с одной дамой, с другой, затем со следующей, несколько затягивает этот разговор, может быть из трусости, досады или из–за некоторого возбуждения. Теперь между нею и Дюбарри только одна дама, последняя – ещё пара минут, и она подойдёт к Мерси и фаворитке. В этот решающий момент Мадам Аделаида, основная подстрекательница среди тётушек, совершает смелый поступок. Она быстро подходит к Марии Антуанетте и говорит повелительно: "Уже пора, пойдем! Мы должны ждать короля у Мадам Виктории". Застигнутая врасплох, Мария Антуанетта пугается, лишаясь мужества; растерявшись, она не решается отказать тётушке, и в то же время ей не хватает находчивости быстро сказать несколько ничего не значащих слов ожидающей Дюбарри. Она краснеет и в замешательстве уходит, скорее даже бежит, а слово, страстно ожидаемое, обещанное, завоёванное дипломатическими ухищрениями, согласованное четырьмя действующими лицами, слово это остаётся непроизнесённым. Окружающие ошеломлены. Пьеса сорвана; не примирение принесла она, а новое оскорбление. Злопыхатели потирают руки, всюду, от парадных покоев до лакейских, говорят, посмеиваясь, о том, что Дюбарри тщетно ждала милости дофины. Но Дюбарри кипит от гнева, и, что ещё опаснее, Людовик XV приходит в ярость. "Я вижу, господин Мерси, – говорит он, разозлённый, посланнику, – к вашим советам, к сожалению, не прислушиваются. Придётся вмешаться мне самому".