Мария, княгиня Ростовская
Шрифт:
— Перелёт!
Елю Цай взмахнул рукой, и маленький, ловкий как обезьяна китаец в оборванной бараньей безрукавке подскочил к камнемёту, чей рычаг уже вновь опускался к земле, притягиваемый канатами. Человечек накинул стопорное кольцо цепи на крюк спускового механизма, защёлкнул чеку.
— Ю Гунь, на два кольца!
Человечек кивнул, проворно надел на зуб рычага две деревянные регулирующие шайбы, посредством которых уменьшалась дальность стрельбы.
— Заряжай! — скомандовал Елю Цай.
Четверо
Раскалённый докрасна валун уже лежал в корзине, тихонько шипя, как рассерженная гадюка.
— Бей!
Маленький китаец взмахнул кувалдой, и освобождённый рычаг камнемёта рванулся вверх. Мягко мотнулся громадный противовес, сбитый из брёвен короб, наполненный камнями. Камень, вылетев из корзины, понёсся к урусской крепости, уменьшаясь в размерах. Удар! Толстые брёвна вздрогнули, но выдержали — валун тяжко отскочил, зарывшись в снег, и его окутало облако пара. В месте удара виднелась изрядная вмятина, и ледяная корка, покрывавшая брёвна, разом осыпалась.
— Так стрелять! — махнул рукой Елю Цай. Наводка взята верно, теперь падение этой стены дело времени. Можно попить чаю и перекусить, потому как с утра у Елю Цая не было ни минуты свободного времени.
Последние лучи солнца озаряли высокую башню урусской крепости, но Елю Цай был спокоен — он выполнил приказ этого страшного Джебе. Стрельба начата до захода солнца. Завтра утром никакой крепости тут не будет, только обгорелые головни.
— Я вижу, ты успел, Елю Цай, — тёмник Бурундай снова возник перед китайским мастером на своём коне. — Я знал, что так будет.
Монгол издевательски ухмыльнулся. Ещё бы было не так. Все эти китайцы страшно боятся за свою шкуру. Повелитель Вселенной был прав, когда набирал в войско нужных китайцев. Конечно, воины они никакие, зато хитры на всякие вот такие штуковины. И платить им не надо — китайцы лучше всего работают за страх. А тем, кому всё же приходится платить, как вот этому Елю Цаю — ну что же… Китайцы жадны, и деньги не тратят. Копят, надеясь вернуться к себе домой и зажить в богатстве и довольстве. Глупцы! Когда войско Бату-хана дойдёт до Последнего моря, надобность в них отпадёт, отпадут и их премудрые бараньи головы, а золото вернётся к Повелителю Вселенной.
— Я хочу попросить тебя, прославленный багатур, — почтительно склонился перед монголом китайский мастер. — Солнце садится, наступает темнота. Прикажи своим воинам обстреливать крепость огненными стрелами, чтобы мои люди могли точнее целиться.
— Это можно, — милостиво проворчал Бурундай.
Рабы уже тащили следующий камень. Один из них споткнулся, и вся четвёрка зашаталась, уронив валун на ногу одному из группы. Раздался отчаянный вопль, человек бешено дёргался, силясь вытащить придавленную ногу, затем обмяк и затих. Густо запахло палёным.
— Быстро, быстро, не задерживайтесь! — прикрикнул Елю Цай. Кто-то подскочил, подхватил рукоять клещей, и камень вновь двинулся к машине.
— Уберите падаль! — распорядился Елю Цай. Бурундай снова ухмыльнулся, на этот раз одобрительно. Похоже, из этого китайца будет толк. Деловой парень.
— Готов!
Монгольский всадник ещё падал, косо сползая с седла, а Гаврило Кснятич уже накладывал на тетиву новую стрелу. Рядом тенькали луки воинов, и вражеские конники падали один за другим.
Монголы атаковали крепость беспрерывно, обстреливая горящими стрелами. Ледяная корка, так заботливо наращивавшаяся по настоянию сотника, осыпалась от ударов камней, и стрелы беспрепятственно впивались в брёвна. Впрочем, от стрел вреда большого пока что не было, отсыревшее промёрзлое дерево занималось плохо. Куда хуже были громадные раскалённые валуны, поджигавшие всё.
— Башня! Башня горит!
Из угловой башни валил густой дым, из распахнутой дверцы внизу выскакивали воины. Похоже, камень проломил-таки стену башни и теперь разжигал её изнутри. Стоявшие наверху стрелки всё ещё стреляли, не обращая внимания на разгоравшийся под ногами пожар, но внутри башни находиться было уже невозможно.
Во дворе крепости уже полыхали постройки, делая русских воинов отличными мишенями в прорезях бойниц. Рядом с Гаврилой стрелок выронил лук и повалился со стены навзничь — во лбу его, прямо под краем шишака [древнерусский островерхий шлем. Прим. авт.] торчала стрела. Сотник выругался, и тут же ещё один воин со стоном скорчился на плахах настила.
— Метко бьют, едрить их в дышло! — стоявший неподалёку Глеб выпускал стрелу за стрелой, спокойно, как на учении.
Тяжкий удар сотряс стену, два бревна частокола лопнули и перекосились. Мимо сотника с шипением пронеслась горящая стрела. Ещё один воин повалился наземь.
— Не держат стены-то! Конец приходит! — крикнул кто-то.
— Стоять как стоите! — рявкнул Гаврило — Бей их!
Из бойниц поражённой башни уже выхлёстывало пламя. С верхней площадки горящей башни торопливо спускались на стену стрелки — один упал, сбитый вражьей стрелой.
— Держаться! Держаться! — Гаврило Кснятич изо всех сил старался перекрыть рёв разгорающегося пожара.
Со стены было отчётливо видно, что монгольские воины меняются — на смену отстрелявшимся от костров выступают новые, а прежние, как ни в чём не бывало, садятся ужинать. Ну, гады!