Мария Кровавая
Шрифт:
Иностранными языками Мария занималась сама. В течение многих лет она изучала работы греческих и римских историков, философов и поэтов. Камеристка передала Марийаку ее рассказ о том, как в трудные годы королевского развода и позднее, во времена правления Анны, она обращалась за утешением к классикам. Во время бессонных ночей в Хансдоне ей очень помогала «человечная литература», столь дорогая всем гуманистам эпохи Возрождения. Мария не входила в круг ученых или людей искусства, но сохраняла тесные связи с лордом Морли, который каждый год дарил ей оригиналы и переводы своих работ. По крайней мере некоторые из них были написаны по совету Марии, а круг его интересов — переводы святоотеческих схоластических и гуманистических трактатов — по многим позициям совпадал с ее. В дискуссиях, относящихся к доктринам и схоластике 30-х годов XVI века, Морли был на стороне Эразма. Впрочем, он отредактировал все его христианские тексты, чтобы очистить их от протестантского толкования, которого не разделял.
С ее талантами и культурными предпочтениями Мария, несомненно, входила в число самых одаренных женщин своего времени, но ее темперамент был совсем не таким, как у замкнутой, углубленной в себя ученой дамы. Она любила бывать на свежем воздухе, проводя много часов в прогулках по саду и занимаясь растениями. Джаспер, старший садовник в Болье, посылал Марии саженцы, за которыми она ухаживала в Ричмонде и Хэмптон-Корте, а ее хозяйственные записи свидетельствуют, что дочь короля много времени уделяла выращиванию растений. Другим ее увлечением была верховая езда. Прежде она ездила верхом для здоровья, но теперь, когда ей перевалило за двадцать и у нее была приличная конюшня с несколькими очень хорошими скаковыми лошадьми, она стала ездить на охоту. Любовь к охоте привила ей мать, и в последние годы, перед тем как их разлучили, Мария и Екатерина часто вместе охотились в королевских парках, забывая на несколько часов о приближающейся трагедии. Мария держала свору охотничьих собак, и ей нравилось позировать художнику-итальянцу с лежащей у ног борзой.
В зимние месяцы Мария развлекалась дома. От отца она унаследовала любовь к азартным играм и, играя в карты с леди Хартфорд или леди Маргарет Грей, часто проигрывала за один круг двадцать шиллингов. Впрочем, большую часть времени ее развлекала женщина-шут — Дурочка Джейн. Это имя в хозяйственной книге Марии встречается чаще остальных. Прежде Джейн служила у Генриха, вместе с его любимцем Уиллом Сомерсом. (У Анны Болейн тоже была в Услужении женщина-шут, но куда она подевалась после смерти госпожи, неизвестно.) Генрих поил и кормил Джейн, платил ей жалованье, а также иногда дарил что-нибудь из одежды, но с 1537 года Мария поселила ее у себя. Она давала Джейн деньги на рейтузы, чулки и обувь (та изнашивала их каждые несколько месяцев), а также на ткань для блузок, платьев и постельного белья, оплачивала счета, подписанные неким «Хогманом», который содержал коня Джейн, и нашла ей лекаря, когда та в 1543 году долго болела.
Дурочка Джейн, должно быть, талантливо пародировала придворную даму. Она носила парчовые платья и шелковые юбки, но чулки и обувь у нее были клоунскими. Голова у Джейн была выбрита наголо, как яйцо. Раз в месяц являлся парикмахер, и это стоило четырехпенсовик. У Джейн была партнерша, известная как Лукреция-акробатка, и они вдвоем часами забавляли Марию своими шутками, песнями и трюками.
Но как бы ни проводила свое время Мария, она всегда пребывала в ожидании. Разумеется, замужества. Это было естественно в ее возрасте и положении. При дворе и зале заседаний Совета постоянно шли разговоры о предполагаемом замужестве Марии. Однажды за ужином в ноябре 1536 года, спустя пять месяцев после подписания «Заявления», Генрих сказал Марии, что ищет ей мужа и что у него на примете есть очень подходящая кандидатура. Через несколько дней король вновь заговорил об этом, добавив, что супругом Марии он хотел бы видеть шурина Карла V, дона Луиса Португальского. Осенью 1536 года Генрих, видимо, перестав надеяться, что Джейн когда-нибудь родит сына, признался Марии, что если этого не случится, то пусть тогда наследника ему подарит дочь.
«Законный внук, — сказал он, — все-таки лучше сына-бастарда».
Слухи о том, что король собирается выдать замуж старшую дочь, активно циркулировали все тридцатые годы. В период правления Анны превосходным разрешением проблемы Карл V считал помолвку Марии с каким-нибудь иностранным принцем. В качестве достойных женихов он рекомендовал короля Якова Шетландского, французского дофина и дона Луиса. А Генрих, как потом выяснилось, начиная с 1532 года в качестве потенциального зятя рассматривал польского воеводу, а позднее, когда начал искать новых политических союзников среди лютеран, подумывал выдать свою дочь за германского принца. Кроме того, у короля всегда была возможность (если нужно было наказать Марию за строптивость и устранить угрозу, которую она представляла для Генриха) выдать ее за англичанина низкого происхождения или за своего доверенного приближенного. Вскоре после смерти Екатерины до Шапюи дошел слух, который друзья Марии восприняли самым серьезным образом, что король собирается выдать ее за Кромвеля. Шапюи в это не поверил. Как потом выяснилось, слух этот распространяли «некий лорд и некий придворный», которым на самом деле показалось, что Генрих намеревается выдать Марию за своего первого министра.
Впрочем,
В конце концов французский вариант окончательно отпал, главным образом потому, что ла Поммерайе получил инструкцию ничего не подписывать, пока не будет восстановлена законность происхождения Марии. Вопрос о ее легитимности в правах наследования престола являлся препятствием для заключения брака с кем бы то ни было. И тому было несколько причин. Первая — любой перспективный соискатель на руку дочери английского короля со всей очевидностью предпочел бы невесту, обладающую правом претендовать на отцовский престол. А во-вторых, вопрос о статусе Марии имел особенную важность — она являлась живым символом скандального развода Генриха и его отказа подчиниться воле римского папы. Заключить брачный контракт, согласившись на нелегитимность ее происхождения, означало бы одобрить все, что учинил Генрих, то есть согласиться с унижениями Екатерины, оскорблением папы и всего христианского сообщества. Как бы Франциску ни нравилась идея женить своего сына на дочери Генриха, он не мог пойти на это до тех пор, пока она не будет восстановлена в правах.
Император был менее щепетильным и предоставил своим посланникам в переговорах с Генрихом больше возможностей для маневра. Кандидатура инфанта дона Луиса Португальского была для них удачной во всех отношениях. Если у Генриха так и не появится сын и он будет вынужден назвать Марию своей преемницей — тем лучше. Но если этого не произойдет, представители императора могли подписать соглашение, в котором вообще ничего не говорилось о наследовании престола. Карла вполне удовлетворили бы обширные земли в Англии, которые полагались Марии в качестве приданого.
Создавалось впечатление, что Генрих склоняется в пользу партии, предлагаемой императором. Сообщали, что инфант «уже достаточно взрослый, разумный, добродетельный и уравновешенный» молодой человек и в случае, если он женится на Марии, будет «полностью во власти Генриха». Он согласен жить в Англии — до тех пор, пока Джейн не родит сына, — в то время это казалось маловероятным, и Генрих категорически возражал, чтобы Мария покинула страну, — и, кажется, не имел никаких неудобных политических взглядов или пристрастий, кроме тдго, что был предан своему родственнику Карлу V. У дона Луиса была внешность принца. На портретах мы видим решительное, красивое и в то же время доброжелательное лицо. Сложения он был мускулистого, с широкой грудью и сильными руками. Прекрасно проявил себя португальский инфант и в боях, которые вела армия Карла V в Тунисе. По многим показателям он казался идеальным зятем для Генриха, хотя имел существенный изъян — стойкий католицизм и верность папе. Но посланники императора продвинулись в переговорах не дальше, чем французы. Генрих неожиданно потребовал, чтобы и Карл V, и король Португалии признали его брак с Екатериной аннулированным. Только в этом случае, по его мнению, можно было успешно завершить переговоры о помолвке. Тут посланцы Карла погрустнели и поспешно вернулись в Брюссель, хотя дон Луис и остался потенциальным претендентом на руку Марии.
Генрих полагал, что само существование Марии порождает дипломатическое соперничество, а для него это было важнее заключения любого брачного контракта. Больше всего он страшился союза Франции и империи, который позволит им покончить со своими разногласиями и соединить силы против него, и главным доводом английского короля в пользу португальского инфанта была перспектива заключения англо-имперского союза против Франции. Угроза войны волновала Генриха больше, чем разговоры о приданом и будущих внуках. Его очень сильно раздражало поведение французского короля и одновременно он его боялся. Франциск становился все более воинственным и агрессивным, перестал обращать внимание на соглашения, которые были в прежние времена заключены с Англией.