Мария Стюарт. Королева, несущая гибель
Шрифт:
Давид сидел за столом при свете нескольких свечей, долгая работа над бумагами плохо сказывалась на его зрении, но не разобрать приготовленную стопку он не мог, завтра ее следовало вернуть, а из левого угла стола в правый перекочевала всего половина листов. Вдруг его внимание привлек непонятный шум, шел явно кто-то раздраженный. Риччи никогда не отличался храбростью, потому испугался не на шутку. От волнения правый глаз задергался, его пришлось прижать рукой.
Дверь рывком распахнулась, и на пороге появился Его Величество Генри Дарнлей собственной персоной. Вопреки обычаю последних дней он не был пьян, зато был неимоверно зол. Маленький Давид был своему бывшему рослому приятелю по плечо, потому нависнуть над Риччи с высоты своего роста Дарнлею не представлялось трудным.
– Решил заменить меня в спальне королевы?!
– Нет, Генри, что ты!
Дарнлей взвился:
– Я тебе не Генри, а Ваше Величество! Я король!
– Конечно, Ваше Величество, конечно!
Прошло всего несколько месяцев после непонятной свадьбы, на которой невеста появилась вся в черном, а между ней и супругом уже были не просто натянутые отношения, а такие, которые чреваты трагедией. Дарнлей во всеуслышание объявил, что ребенок, которого носит под сердцем королева, не его!
А Мария жила снова как во сне. Она не замечала, не хотела замечать, что откровенной связи с секретарем не одобряет никто, что если ее мужа не жалеют из-за его дури, то и ее никто жалеть в случае беды не станет, слишком откровенно попирала королева все правила приличия, что придворные, что просто людские. Создавалось впечатление, что Марией двигают два чувства – звериная ненависть к сводному брату Меррею и желание вкусить радости жизни как перед ее концом! Невзирая на беременность, королева часто устраивала праздники, подолгу засиживалась за трапезой, танцевала, веселилась, музицировала…
И рядом всегда был Давид Риччи…
Настолько рядом, что по Эдинбургу поползли новые слухи. Постепенно они превратились в устойчивое убеждение: королева в постели заменила короля на итальянца!
Неизвестно, была ли в действительности эта связь, правда, король рассказывал, как однажды зашел в несколько неурочный час в спальню к супруге и…
Вернее, он попытался войти, но это не сразу удалось. После бдительных требований пустить наконец супруга на его законное место и угрозу собрать слуг и выбить дверь силой Дарнлей смог войти в комнату. Вопреки обычному состоянию король не был пьян, и от него не укрылась растерянность супруги. Конечно, в спальне она была одна, но, проверив сначала все портьеры, под кроватью, Генри сообразил заглянуть в туалетную комнату и там обнаружил того, кого искал, – Давид Риччи собственной персоной в полнейшем неглиже испуганно жался в угол!
Его бывший друг с его женой! Дважды преданный, Дарнлей был в бешенстве, он вышвырнул любовника Марии вон, но тут сказалась слабость характера. Вместо того чтобы отправить итальянца на эшафот, как это сделал раньше Джеймс, король принялся… жаловаться на свою жену! Он рассказывал всем и каждому об этом случае, но не столько возмущался, сколько гордился собой, – вот я какой, сообразил посмотреть в туалетной комнате! Авторитета Дарнлею это не добавило, но и Марию понять никто не мог. Давид Риччи не был красавцем, и уж так откровенно выражать ему свои чувства явно не стоило.
Закончилось все трагедией, наверное, иначе и не могло закончиться.
Обиженный Дарнлей шлялся по бабам вплоть до проституток и закономерно подцепил дурную болезнь. Французская болезнь – сифилис, завезенный из Нового Света, был сущим проклятьем Европы того времени. Лечить-то его лечили, но такими методами, что то, чем подхватывали эту заразу, от лечения приходило… как бы сказать… в полную негодность. И никакие дорогостоящие средства не могли вернуть ему прежнюю живость. Недаром племянник королевы Елизаветы фривольный поэт Джон Харрингтон немного позже в своем стихотворении «К старому развратнику» вздыхал, что «дорого сто€ит то, что не стои€т».
Судя по тому, как скоро проявления стали уж слишком явными, подцепил Дарнлей его у давно болевшей проститутки. С ужасом обнаружив у себя признаки болезни, король страшно испугался, ему бы бегом бежать к лекарям, пить любую дрянь и чем угодно прижигать, но… он продолжал разгульную жизнь.
В голове у него засела одна заноза – Риччи! Риччи захватил слишком много власти, несмотря на то что Дарнлей застукал его в спальне королевы, последствий не было никаких, и теперь итальянец уже не стеснялся. Мария тоже. Все вечера королева с любовником проводили вместе, то есть сначала было небольшое общество друзей с так любимой ею музыкой, пением (танцевать из-за своего положения Мария не могла), чтением стихов… а потом друзья уходили, а секретарь задерживался… Сначала Мария делала вид, что забыла дать кое-какие указания на следующий день, и потому просила Риччи задержаться на несколько минут, которые, естественно, растягивались надолго… Потом это стало привычным, и никто уже не удивлялся, что Давид закрывает за уходящими дверь, явно намереваясь остаться.
Король бесился, но из-за слабости характера поделать ничего сам бы не смог. Нашлись доброжелатели… Рэндолф писал в Лондон:
«Либо господь приберет его до времени, либо им уготовит ад на земле».
Наблюдательный Рэндолф оказался прав. Произошло второе.
У Марии Стюарт в то время были два надежных помощника – в делах политических полностью взявший их в свои руки Давид Риччи, а в военных Босуэл, с которым судьба ее еще свяжет тугой нитью. Охрану постоянно осуществлял именно Босуэл.
Никто так и не смог объяснить, где в тот страшный вечер 9 марта 1566 года был сам Босуэл, как можно пропустить толпу вооруженных людей (даже с королем во главе) в покои королевы и почему охранник до самого конца не слышал (или делал вид, что не слышит?) ни шума, ни диких воплей из малой башенной комнаты, которая граничила со спальней самой королевы? А если бы убивали не Риччи, а Марию?
Но он пропустил, что вызывает большие подозрения в причастности…
В уютной небольшой комнате за ужином сидела приятная компания, напротив королевы богато одетый Риччи, блестя большущими черными глазами, рассказывал очередную байку. Все складывалось для него замечательно, недаром хитрый Давид так торопил королеву именно с этим замужеством, он, как никто другой, сразу раскусил Дарнлея, понял, что из него можно будет вить даже не веревки, а просто что угодно, потом старательно спаивал нового облеченного властью приятеля. Испугался Риччи только дважды – когда Дарнлей застал его у своей супруги и, как щенка, выкинул вон и потом, когда сказал о своей болезни.
Попавшись за прелюбодеянием, Давид боялся, что потерял все, но ничего не произошло, Дарнлей напился, поплакался всему Эдинбургу, и все осталось по-старому. Риччи дни проводил за бумагами королевы, решая вместо нее и короля государственные вопросы и превращаясь в самого могущественного человека страны (разве мог ожидать низкородный пьемонтец такого взлета?!), вечерами развлекал королевскую компанию пением и болтовней, а ночами саму королеву, в постели которой муж бывал крайне редко.
А второй раз страх был посерьезней. Дарнлей, которому просто некуда было деваться, обнаружив у себя характерные болячки, пришел… к своему обидчику. Осознав, что именно подцепил Генри, Давид попытался выяснить только одно: как давно это произошло? Опасения были серьезными: заразившись сам, Дарнлей мог передать болезнь и им с Марией. К их счастью, этого почему-то не произошло, но Риччи нашел для короля врача, согласившегося лечить тайно, и вынужден был предупредить королеву. Это дало Марии повод вообще не спать с мужем и окончательно превратило бывших друзей во врагов.