Мария
Шрифт:
Я остановился посреди мостика, того самого мостика из. сваленного ураганом и переброшенного через поток кедра, по которому ходил в давние времена. Цветущие паразитические растения переплетались с водорослями, а голубые и лиловые колокольчики свешивались бахромой от моих ног до самой воды. Местами пышные, горделивые кроны смыкались сводом над рекой, и сквозь их листву пробивались солнечные лучи, как сквозь дырявую кровлю заброшенного индейского храма. Майо боязливо скулил на берегу, но,подчинившись моему зову, решился перебежать по ненадежному мостику и тут же, еще раньше, чем я, прыгнул на тропинку, которая вела к участку старого Хосе. Старик поджидал меня сегодня – после того как сам он побывал у нас по случаю моего приезда.
Я
8
Гуакамайя – одна из разновидностей попугаев.
Хозяйские собаки лаем возвестили приход чужаков. Перепуганный Майо жался к моим ногам. Хосе вышел ко мне навстречу, держа в одной руке топор, а в другой – шляпу.
Скромное жилище говорило о трудолюбии и бережливости семьи; все было по-сельски просто, но удобно устроено, каждая вещь знала свое место. Тщательно подметенная столовая, бамбуковые скамьи вдоль стен, покрытые плетеными циновками или медвежьими шкурами, цветные литографии с изображениями святых, приколотые к небеленым стенам колючками апельсинового дерева; справа и слева – спальни жены Хосе и его дочек. Кухню, построенную из тонких стеблей тростника и крытую тростниковыми листьями, отделял от дома огородик, над которым витал аромат мяты, петрушки и альбааки.
Женщины как будто приоделись понарядней, чем обычно. Девушки, Лусия и Трансито, были в лиловых ситцевых юбках и белоснежных блузках с обшитыми черной тесьмой кружевами на вороте, из-под которых виднелись четки и отливающие опалом стеклянные бусы. Толстые агатово-черные косы плясали у них на плечах в лад каждому движению проворных босых, но ухоженных ног. Они разговаривали со мной застенчиво и робко, пока отец, заметив это, не подбодрил их: «Да разве ниньо [9] Эфраин стал другим, – сказал он, – оттого что приехал ученым и взрослым?»
9
Ниньо (букв.: мальчик, ребенок) – обращение крестьян к молодому помещику, слуг к молодому хозяину.
Тогда они развеселились и почувствовали себя свободнее. Нас связывали воспоминания о дружбе и играх детских лет, которые имеют такую власть над воображением поэтов и женщин. Внешность Хосе с годами очень выиграла: хотя он и брил бороду, в его облике появилось нечто библейское, как почти у всех добронравных стариков его родного края; пышная седая грива осеняла смуглый широкий лоб, в улыбке светилось спокойствие души. Его жена Луиса лучше выдержала борьбу со временем, в одежде ее сохранились приметы ее родной провинции, а неизменная жизнерадостность подтверждала, что участью своей она довольна.
Хосе проводил меня на реку и рассказывал о своих посевах и охотничьих угодьях, пока я плавал в тихой прозрачной заводи, откуда срывался вниз шумный поток, образуя небольшой водопад. Когда мы вернулись, на единственном в доме столе уже был приготовлен соблазнительный завтрак. Маис присутствовал во всем: и в похлебке, разлитой по обливным глиняным мискам, и в золотистых лепешках, разложенных на скатерти. Единственный столовый прибор был поставлен для меня; вилка и нож лежали крест-накрест поверх белой тарелки с голубой каймой.
Майо уселся у моих ног, выжидающе поглядывая вокруг, но вел себя более скромно, чем обычно.
Хосе принялся чинить рыболовную сеть, а его дочери, радушно, хотя и смущаясь, ухаживали за мной, стараясь угадывать каждое мое желание. Обе очень похорошели и из былых озорных девчонок превратились в заботливых женщин.
Выпив по стакану густого пенистого молока, заменявшего десерт в этом патриархальном завтраке, мы с Хосе вышли осмотреть сад, огород и пашню. Старик остался очень доволен моими теоретическими познаниями в полевых работах. Через час мы вернулись, и я распрощался с девушками и их матерью.
Доброму Хосе я повесил на пояс охотничий нож, который привез из Кундинамарки, Трансито и Лусии надел на шею красивые четки, а Луисе поднес ларчик, о котором она просила мою мать. В обратный путь я пустился ровно в полдень, как определил по солнцу Хосе.
Глава X
Я понял, что видел рай, где не хватало только ее…
Я шел домой неторопливым шагом, и образ Марии снова завладевал моим воображением. Почему все эти безлюдные просторы, молчаливые леса, цветы, птицы, воды говорили мне только о ней? Что напоминало мне здесь о Марии? В свежей тени деревьев, в ветерке, пробегавшем по листве, в ропоте реки?… Я понял, что видел рай, где не хватало только ее, понял, что не могу не любить ее, хотя бы она и не любила меня. Вдыхая запах лесных лилий, которые собрали для меня дочки Хосе, я мечтал, что, быть может, их коснутся губы Марии: вот как быстро отступили все мои ночные страхи.
Едва переступив порог дома, я направился в рукодельную к матери. Мария была с ней; сестры пошли купаться. Ответив на мое приветствие, Мария снова склонилась над шитьем. Мама обрадовалась моему приходу; дома уже беспокоились, почему я задерживаюсь, и собирались послать кого-нибудь за мной. Я повел рассказ об успехах в хозяйстве Хосе, а Майо тем временем слизывал колючки и травинки, приставшие к моей одежде в лесных зарослях.
Мария снова подняла глаза и взглянула на букет лилий, который я держал в левой руке, правой опираясь на ружье; я почувствовал, что она ждет, но непонятная робость – может быть, я постеснялся матери или вспомнил о своих вечерних размышлениях – помешала мне протянуть ей цветы. И все-таки я с наслаждением представлял себе, как прекрасна будет одна из маленьких лилий в ее блестящих каштановых волосах. Эти лилии предназначались ей, ведь, наверное, утром она собирала фиалки и срезала цветущие ветки апельсина, чтобы поставить в вазу на моем столе. Когда я вошел к себе в комнату, там не было ни одного цветка. Наткнись я на змею, свернувшуюся клубком посреди стола, я не был бы так потрясен, как при виде пустой вазы: запах цветов казался мне дыханием Марии, веявшим вокруг меня во время занятий, колыхавшим полог кровати во время сна… Ах, значит, она и правда меня не любит! Значит, я только обманывался игрой своего безудержного воображения! И что теперь делать с этим принесенным для нее букетом? О, будь рядом со мной в эти минуты оскорбленной гордости и досады на Марию какая-нибудь прекрасная, очаровательная женщина, ей подарил бы я эти цветы, и пусть бы она украсила себя лилиями напоказ всем. Я поднес цветы к губам, словно прощаясь навеки с несбывшейся мечтой, и, размахнувшись, швырнул их в окно.
Глава XI
Мария, лилии были для тебя…
Весь остальной день я изо всех сил старался казаться веселым. За обедом я с восторгом рассказывал о красивых женщинах Боготы, особенно восхищаясь изяществом и умом П… Отец слушал меня с удовольствием; Элоиса готова была сидеть за столом до самого вечера. Мария молчала, однако мне чудилось, что лицо ее несколько раз заливала бледность и румянец на ее щеках поблек, как блекнут наутро розы, украшавшие ночное пиршество.
Во время нашей беседы Мария, как бы не прислушиваясь к ней, играла волосами моего трехлетнего братищки Хуана, ее любимца. Она вытерпела до конца, но едва я встал с места, взяла с собой малыша и отправилась в сад.